– ДА-А-а-а-аааа!.. – ответил я и прижал ее к себе обеими руками.
– Тогда попробуй повторить этот первый урок сам и теперь сверху.
Я торопливо перевернул ее на спину, неумело вывалив член из нее. Руками раздвинул ее ноги и встал между ее ног. Я вопросительно глянул на нее, но Лида лежала с закрытыми глазами и, похоже, ждала продолжения моих действий. Наклонившись к ней и взяв член в руку, я стал тереть головкой по ее половым губам. Потом стал надавливать членом и всем телом на эти губы, и член легко проскользнул в женское нутро. Лида выгнулась мне навстречу, ускоряя это проникновение. А когда она стала снова ложиться на спину, я всем своим весом придавил ее к постели и, обняв ее обеими руками, стал производить те самые возвратно-поступательные движения, которые так много читал в подпольных книгах о половом акте. Теперь я чувствовал, как член раздувается и удлиняется все больше и больше. Видимо при первом половом акте я просто прозевал эти ощущения.
«Да, эти приятнее, чем минет!» – подумал я, вспомнив Руфину на галерке лекционного зала. От этого воспоминания или я просто подошел к этому, и почувствовал толчки жидкости из члена в женское лоно. И когда они закончились, я упал на кровать рядом с Лидой.
– Молодец, – погладила она меня по голове и поцеловала в губы. Легонько так поцеловала, без засосов. И попыталась встать с кровати. – Да ты всю меня так заполнил, что теперь из меня просто водопад какой-то льется, – воскликнула она. И зажав промежность какой-то салфеткой побежала босая из комнаты.
– Ну, что? Хорошо отпраздновал поступление в вуз? – веселым голосом спросила Лида. – Как я понимаю, у тебя сегодня двойной праздник. Ты теперь не только стал студентом, но и перестал быть девственником. Шампанского хочешь?
– Я вообще-то даже не знаю, – я на самом деле не знал, что надо ответить. Я на самом деле почти не пил алкоголь, и потому мне не хотелось. Но пить хотелось жутко. Лида протянула мне стакан с лимонадом, и я выпил его залпом до дна.
– А теперь из подмойся. Тебе надо скоро выходить из дома, а то нас застанет хозяйка квартиры.
Когда я помылся, умылся и оделся, то договорились о связи по телефону на будущее, и я ушел. Ноги почти не слушались и дрожали, но я добрался до троллейбуса и возрадовался, когда увидел в нем много свободных мест.
С Лидой мы больше не виделись. Точнее мимолетно увиделись много лет спустя. А в тот период она сначала не снимала трубку телефона, однажды сняла хозяйка квартиры, раз какой-то мужчина, с которым я не стал и говорить. И несмотря на это, у меня осталось теплое воспоминание о поступлении в вуз и о том, как Лида его со мной отпраздновала…
Строительство общаги
После окончания вступительных экзаменов меня привлекли к своего рода общественным работам. Как всех поступивших в вуз и, по разным причинам, не поехавшим в колхоз. Но дали сделать выбор: на стройке студенческого общежития таскать железобетонные блоки или работать в отделе снабжения типа «младшим снабженцем». Конечно же я и Сергей, – совершенно до того не знакомые, – выбрали отдел снабжения. Потом в виде дополнительного бонуса нам еще и оплатили по полставки за работу. Остальным, даже на стройке, даже грамоты не дали, не говоря об оплате. Но это был последний в то лето бонус. Первый заключался в том, что все таскали блоки, кирпич, раствор цемента и пр., а мы с Серегой или сидели в общей комнате и вели длинные разговоры, или ездили по предприятиям по поручению начальницы отдела снабжения.
А второй бонус произошел не сразу. И о нем особый рассказ получился.
На стройку надо было много разного и разного строительного материала. Блоки, кирпич, панели, перекрытия, бетон, – всего и не упомню. Это еще до рам и дверей, – только первый этаж после фундамента начали строить. Нас направляли выписать счет-фактуры и накладные на эти товары по дирекциям соответствующих заводов, потом отвезти в банк заполненный чек из чековой книжки вуза, получить в банке и отвезти на предприятия подтверждения об оплате и получить накладные для получения всего этого. Машину для этого, конечно же не давали, – автомобиль был только у ректора. Потому мы всё это делали ножками и общественным транспортом.
Финишная линия – это было получение этих материалов и доставка их на строительную площадку строящегося общежития.
К слову, строили его почти внутри старого общежития, которое стояло большой буквой «Г». Вот внутри этой «буквы» и строили. Мы, еще только ПОЧТИ студенты, смотрели на окна старого общежития и завидовали тем, кто там уже живет. А жившие там смотрели на стройку и думали, успеют ли их переселить в новые комнаты до окончания их учебы. Я не часто смотрел в сторону старого общежития, да и вообще редко бывал на территории строительства, но меня там из окон, как потом выяснилось, разглядели.
Как-то привезли два Камаза силикатного кирпича, в разгрузке участвовали и часть строителей, и студенты как раз той группы, которые подрядились когда-то грузить бетонные блоки. Конец рабочего дня. Водителям еще надо доехать назад. Строители тоже хотят домой. А студенты… – ну как все студенты. Неразгруженные Камазы я отпустить не могу. Документы не отдам, пока на платформе хотя бы один кирпич остался. Потому водители присоединились разгружать.
Словом, когда я отдал документы, то и сам весь в кирпичной силикатной пыли, и вокруг уже никого нет. Начинало темнеть. Серега уже ускакал на какой-то свой автобус, а я даже представить себе не мог, как я такой пыльный и грязный влезу в переполненный городской транспорт.
– Привет! Я Женя. А тебя как зовут? – женский голос сзади вывел меня их ступора.
– Привет, – и я назвался. – Гусар.
– Чего стоишь, пошли, – уже командным тоном сказала особа в халатике и домашних тапочках.
– Куда пошли?
– Ты вот такой, – она в воздухе обвела меня всего рукой. – Такой чумазый и поедешь?
Я потупился и не знал, что ответить.
– Значит так. Сейчас идешь в душ, одежду я тебе очищу. Поужинаешь. И только потом поедешь домой. Идет?
А как ответить отрицательно? Я только сейчас об этом и думал.
Она отвела меня в общежитие, которое буквой «Г» через какой-то сложный задний вход и тихонько протащила через лестницы и коридоры, чтобы меня не увидели вахтеры и дежурные. Потом заставила раздеться в своей комнате и протянула халатик.
– Это халат моей соседки по комнате, тебе он должен подойти по размеру. Душ сам видел, где находится, когда проходили. Вот тебе мыло и полотенце, и бегом туда. Я пока займусь твоей одеждой.
Я с огромным удовольствием плескался под теплым душем, забывая о времени. В какой-то момент я глянул в сторону окна и увидел, что за окном уже темно. Я заторопился домыться и скорее уехать домой. Однако не тут-то было. Когда я вошел в полутемную комнату, Женя была в общем-то одета, но ее одежда, если это тканевое произведение искусства можно было так назвать, не скрывало ее тело, а скорее подчеркивало все ее достоинства в виде выпуклостей, ямок, складок и прочего, всегда и всецело присущего женском телу.
Такие трусики, куда «прилип» мой взгляд я даже в редких в то время порнографических журналах не видел: две веревочки и микроскопическая тряпочка, едва прикрывающая срамную область. Груди в виде двух больших дынек слегка поддерживаются аналогичными веревочками с тряпочками, а фактически демонстрируются мне во всей красе. А тряпочки прикрыли только собственно соски. Халатик, – прости меня господи, что эту часть одежды я вообще назвал халатом, – вообще на ней не сходится, к тому же еще и совершенно прозрачный. Это только спустя много лет я выучил, что это были бикини и пеньюар. Распущенные почти до пояса блондинистые волосы были подчеркнуты черными бровями.
Больше ничего увидеть не успел, потому что отвел глаза, извинился и попросил ее одеться.
– А я одета. Обычно я и это не ношу, когда одна. Не смущайся. Это мне прислали из далекой заграницы. Там у них такая домашняя одежда в порядке вещей.
Я не стал говорить, что видел что-то подобное у дикарей разных там джунглей на картинках.
– А где моя одежда. Мне уже пора ехать.
– Ты обещал со мной поужинать, – улыбнулась Женя. – Можешь халат моей подруги бросить ей на кровать и садись за стол.
Вот скажите, как я, комсомолец в душе и наяву, мог бы снять халат и сидеть с полуголой девицей вообще голый? Да за милую душу на радость члену. Ну, разве что если бы была полная темнота… Что я ей и сказал. Женя расхохоталась и еще убавила свет. Точнее включила слабенькую настольную лампу, чтобы не пронесли еду мимо рта, как она выразилась, и погасила остальной свет в комнате. Плотные шторы были задернуты еще до моего купания. Мы медленно поедали приготовленные Женей бутерброды различного непривычного мне состава, какие-то салаты, что-то еще. От вина я отказался, т.к. еще планировал ехать на общественном транспорте, и не мог себе позволить ехать выпившим. Когда я это произнес вслух, то женя расхохоталась:
– А кто тебе сказал, что ты сегодня отсюда уедешь? Твои вещи еще не высохли, и одевшись в мокрое, ты и простудишься, и тебя осудят в твоем почитаемом общественном транспорте.
Ответить мне было нечего. Я с трудом проглотил последний кусок и спросил, какая из коек в комнате ее, женина. Я подошел к ее койке, снял халат т залез под одеяло.
– Спасибо, я наелся, хозяйка. Теперь я лег спать. До утра меня прошу не кантовать, – произнес я скороговоркой из под одеяла.
– Что и следовало ожидать, – рассмеялась девушка, погасила последний источник света, и, повозившись в темноте, вдруг скользнула ко мне под одеяло. И начала инструктировать. – Громко не орать. Не стучать. Вести себя с соседями прилично.
– А с тобой как себя вести?
– А со мной тебе надо вести себя только неприлично, забыв, что мы оба состоим в комсомоле. Понял? Или повторить?
– Повтори, – прошептал я, чтобы соблюсти покой соседям и облапал ее груди. – Как же я хотел это сделать весь сегодняшний вечер.
Женя рассмеялась и взяла меня за член.
– Ты хотел это сделать только сегодняшний вечер? – спросила она, а сама активно массировала ладошкой уже стоящий член.
– Мне кажется, что я хотел этого еще с рождения. Но тебя узнал только сегодня.
– Ты меня не узнал еще. Ложись на спину, начнем знакомиться. Во-первых, меня зовут не Женя, а Evgeny. Запомни.
Женя завозилась, задвигала одеялом и вскоре оказалась на мне верхом.
– Имя Евгения происходит еще из древней Греции и означает «высокородная, благородная, потомок благородного рода», – я почувствовал, как член оказался в теплом скользком пространстве ее влагалища, хотел потянуться в ее груди, но она оттолкнула мои руки и с силой насадилась на член.
– В русском языке имя Евгений (в меньшей степени – Евгения) начало широко использоваться в XIX в., в основном, в дворянских кругах, где употреблялось преимущественно во французском варианте – Эжен (от которого возникло современное уменьшительное Женя), – она покачивала тазом вверх-вниз и продолжала рассказывать мне другие факты о своем имени, о которых я никогда не слышал.
– Я знаю свой род со стороны матери и отца до четырнадцатого колена, и все девушки выходили замуж по любви, но не по принуждению, – она уперлась руками мне в плечи, и так вот наклоненная вперед стала на колени и стала интенсивно и быстро производить фрикции, не переставая рассказывать. (информация об имени – Материал из Википедии – свободной энциклопедии. Прим. Автора)
– Когда я родилась, родители назвали меня так в честь… в честь… че-е-есть… – Женя кончала на члене и растягивала последнее слово, совершенно, видимо потеряв нить рассказа.
Когда она остановилась, то просто легла на меня и прошептала:
– … в честь прабабушки. А теперь я хочу спать, а ты можешь делать с моим телом всё, что ты хочешь, – и сладко засопела.
Сказать, что я был ошарашен происшедшим, – это просто ничего не сказать. На мне лежала спящая девушка. она только что буквально за несколько минут кончила на мне верхом, рассказывая о своей родословной. И после этого просто провалилась в сон. Я теперь не знал, что с ней делать, хотя она разрешила мне делать с ней всё, что мне заблагорассудится.
Я аккуратно снял ее с себя и переложил радом на постель. Укрыл, обнял, прижал себя. Женя во сне что-то пробормотала, повернулась лицом вниз, подложила под себя руки и снова затихла. Я так и обнял ее, прижал к себе. Женя потянулась ко мне во сне, зарылась лицом мне в грудь. Я успокоился и пожалел таранить ее спящую. Да так и заснул рядом с ней.
– Ну ты чудо! – от этих ее слов я проснулся утром. – Ты вообще меня потом не трахнул?
– Нет.
– Побрезговал?
– Пожалел. Ты так сладко спала, что я не захотел тебя будить. Так и заснул рядом с тобой.
– Ты меня удивил, парень. Так давай-ка наверстаем. Я тоже не откажусь кончить еще разок, раз уж ты не пустой, – и стала тормошить меня от сна.
Я расхохотался и стал от нее отбиваться, в результате чего оказался на ней верхом. Как я потом вспоминал, член словно сам пролез к ней по назначению. Я всем телом придавил ее, хохочущую и отбивающуюся, всем телом к постели и драил-драил-драил ее изнутри быстрыми возвратно-поступательными движениями.
Я стал бурно и обильно кончать в нее. Она лежала тихо-тихо, как мне показалось, опять спала. Вдруг встрепенулась.
– Разрешаю звать меня так, как ты сам захочешь: Евгеньюшка, Евгеня, Геня, Женя, Женюра, Женюша, Евгеша, Ева, Еня, Ена, Енюта, Енюха, Енюша, Еняха, Еняша. И приходить можешь всегда-всегда, когда захочешь. Придешь? Договорились?
На выходе она еще некоторое время повисела у меня на шее.
– Я буду ждать, ты мне нравишься, рыцарь.
– Я Гусар. Я приду. Не обещаю, когда, но приду…
Комсорг курса
– Гусар, – обратилась ко мне комсорг курса в галдящей аудитории. – Можешь сказать так громко, чтобы все в аудитории помолчали минутку и услышали меня?
Гусар, Поющий Гусар, просто Поющий… Так звали меня на курсе, – да и во всем вузе, – во время учебы. Для знавших меня, оно осталось и на всю жизнь. Прозвище было не постоянным, и скорее использовалось изначально больше за глаза, но оно оправдывало мое постоянное стремление дарить всем, – и в первую очередь девушкам и женщинам, – радость, удовольствие, спокойствие, уверенность и другие чувства, которые так нужны для нормальной жизни, для любви и дружбы. Я отдавал всего себя в общении, в стихах и прозе, которые уже тогда много писал, всегда протягивал руку помощи всем нуждающимся, – и потому стал носителем такого странного прозвища. Мог прийти на занятия и беспричинно одарить всех девушек группы цветами, принесенными без всякой причины, такой же охапкой, – раздать, улыбнуться каждой, – а потом тайком наблюдать, как они посматривают на эти цветочки, лежащие рядом с тетрадями на учебных или лабораторных столах. Мог просто подложить кому-то в конспект лист со стихами или громко и без всякой причины на всю учебную аудиторию читать свои стихи или декламировать классиков.
А еще любил петь, напевать, мурлыкать тихонько «под нос» понравившиеся или пришедшие на ум мелодии, песни, арии и пр. Тихонько, почти «про себя», потому что при попытках исполнить их громко, это было не эстетично, как я думал, или как мне казалось.
Но голос у меня был громкий. И потому я, даже не сильно напрягая голосовые связки, попросил галдящую аудиторию выслушать молча объявление комсорга курса нашего факультета. И все услышали и молча его послушали.
– Гусар, можешь зайти после занятий ко мне в комитет комсомола? – комсорг курса, она же девушка Галя лет на пять-шесть старше меня, произнесла уже после лекции.
Я кивнул головой и сразу забыл об этом. После занятий у меня были факультативные занятия, профессиональные кружки, разговор с другом… Я вспомнил об обещании Галине только проходя мимо комитета комсомола института уже так поздно вечером, когда по зданию ходило больше охраны и уборщиц, чем студентов.
– Я пришел и теперь совершенно свободен на сегодня, – послал я свой громкий голос от дверей в полутемную комнату. И только тогда увидел в глубокой тени голову комсорга курса.
– Запри дверь, а то нас очень скоро попрут отсюда уборщицы, – раздался ее голос. – И не ори так громко. Чего ты так поздно? Я тебя давно ждала.
– Дык… Занят был, – и я уселся рядом с ней за длинный стол и начал рассказывать ей, как и чем занимался после пар.
– Я же просила тебя сразу после занятий.
– Вот я и пришел, сразу после всех занятий. Или занятия на кружке гистологии совершенно не надо для студентов?
– Так, не переворачивай навыворот. Я и так устала, чтобы слушать твои глаголы и существительные.
– А что хотела, Галя?
– Помочь тебе хотела. А теперь не знаю, надо ли тебе это. Ты Валю на самом деле любишь, или просто поиграться решил, – она встала со стула и прошла мне за спину.
Валя, – это студентка, учившаяся с ней в одной группе. Параллельной с моей группой. Я души не чаял в ней. Душу готов был за нее продать дьяволу, готов был на всевозможные сумасбродства. Словом, мальчишка был влюблен, как мальчишка.
– А ты об этом откуда знаешь? – я попробовал вскочить со стула, но Галя, стоя у меня за спиной, надавила обоими локтями меня в плечи, не дав даже приподняться. Я трепыхнулся снова, но с тем же результатом.
– А об этом весь курс знает. И не только курс, но и факультет. Возможно, и весь институт.
– Откуда? – взревел я.
– Ну, ты, Гусар, яркий, как-то вот так у всех на виду. Сама не понимаю почему. Как-то так сложилось, что четверть или даже треть разговоров даже в комитете комсомола про тебя.
– Никогда бы не подумал.
– А ты и не думаешь. Ты просто живешь сам и даешь жить другим. Ты фонтанируешь энергией, стихами, песнями, хорошими идеями, даришь их всем совершенно бескорыстно. Ты помогаешь нуждающимся в помощи, не считаясь даже порой собственными интересами. Я постоянно каждый день слышу: Гусар сказал, Гусар сделал, пел, подсказал, взял на себя вину, выслушал и посоветовал. Такое впечатление, что ты занял собой мир и внимание как минимум половины института. И младшие, и старшие, и преподаватели, – все тебя знают, упоминают, цитируют слова, утки и анекдоты, поют твои песни… Что в тебе такого, что в коридоре половина девушек не спускает с тебя глаз?
– А при чем тут Валя?
– Так ты постоянно на виду, на глазах! Твои взгляды на нее не только видят, но и понимают, передают, о них рассказывают и судачат. Кто-то на это добро улыбается, кто-то злословит. Но этого не видите и не слышите только вы двое: ты и Валя.
– Да не может быть такого.
– Не может с другим человеком. Но вот с тобой так получилось почему-то. Уж поверь мне, достаточно зрелой и опытной, и не только по этому вопросу.
– И, о чем ты хотела со мной поговорить о Вале?
Галина всё также придавливала меня локтями в плечи и тем не давала мне ни встать ни повернуться к ней лицом.
– Тебе много приходится общаться с Валей? И почему?
