Елена Лерак Маркелова "Я унесу четыре части горя…"

Панночка

Помнишь, тату, пару лет назад
из дому сбежала с гайдуками?
Нянюшку потом за недогляд
насмерть запороли канчуками.
Изгибалась, бедная, дугой.
Заходилась то в мольбе, то в крике.
Я смеялась, топая ногой
в кожаном высоком черевике.

Ты меня любил да баловал.
Так, поди, не холят и царицу.
Сроду за проступки не ругал.
Не давал и слёзыньке пролиться.
Ох несладок был удел того,
кто ко мне попасть сумел в немилость.
Дворня недовольства моего
пуще гнева божьего страшилась.

Говорили (верить не хотел) —
с нечистью давно спозналась доня.
Очи красным светят в темноте,
смертоносный клюв, крыла вороньи.
Не помогут ладан да елей —
не спасти от кары святотатца.
Вечно на голубоньке твоей
будет сатана верхом кататься.
Страшно, тату, страшно! Близок ад.
Бесы тащат огненную сбрую.
Черви ясны оченьки едят.
…и Хома читает отходную.

Тайфун

Мачты кренились, рвались паруса и ликтросы —
Стойко со штормом боролась торговая шхуна.
За борт швырнуло волной молодого матроса
И унесло, будто щепку, свирепым тайфуном.
Мигом утихла стихия. Спокойно под килем.
Блики играют на глянцевых спинах дельфинов.
Это ль не чудо? – одною душой откупились,
Словно её и желали морские глубины.
Вряд ли команда такую потерю оплачет —
Много по докам найдётся рабочих наёмных.
Парень обычный. Отнюдь не любимчик удачи.
Нет ни родных, ни жены, ни детишек, ни дома.
Мысль промелькнула: «Да чем же фортуне капризной
Не угодил? Рыбьим кормом останусь на дне я.
Не отыскав ничего в этой чёртовой жизни,
Жаль погибать раньше срока, но Богу виднее.»
Таял под солнцем кильватерный след за кормою…
Вдоволь натешившись, жертву бессильную ветер
бросил к утру умирать в колыбели прибоя.
Там бедолагу нашли рыбаки на рассвете…

Женщина – света полна – ожидает ребёнка.
Муж – не надышится. Холит её, и лелеет.
На берегу он латает рыбацкую джонку
и улыбается, думая: «Богу виднее»

Головастики

Торопливо
чай допивала из синей любимой кружки —
«Лен, а кашу!» —
только куда там – и след мой давно простыл.
Я не знала,
что головастики – будущие лягушки,
Мне казалось —
это такие невыросшие киты.
Просто места
в нашей речушке китятам, конечно, мало.
Им бы море.
Или хотя бы огромный проточный пруд.
Крошки хлеба
и яблок зелёных дольки я им кидала.
Всё мечтала —
к августу ближе конечно же подрастут.
Отмывала
от сарафанчика бабушка пятна тины.
Улыбалась.
Капли отсчитывал мерно на кухне кран.
Снилось – мчусь я
до океана на синих китовых спинах…
Жизнь проходит…
Так никогда и не видела океан.

Скулящее

В телевизор уткнувшись невидящим взглядом пустым
(врут синоптики, врут, потепления ждать бесполезно),
мы лежим на диванах, трясёмся, жиреем и спим…
На пустынные улицы всякая нечисть полезла —

мы взрастили её, до отвала кормя пустотой,
на потеху толпе заменяя людское свинячим.
А теперь, оказавшись ненужным ничем, за чертой,
разошлись по углам, жрём, трясёмся,
жиреем и плачем,

да лелеем надежду – прискачет Добрыня с мечом,
махом зло победит (ну ему вообще без напряга)
и утешит скорбящих, и слабым подставит плечо,
сладких плюшек раздаст, и наступит всеобщее благо.

Ждём спасителя, ждём,
заперевшись на сотню замков.
И не трогайте нас, не кантуйте, оставьте в покое.
Неужели для битвы других не найдётся лохов?
…Вряд ли в нас, извините,
осталось хоть что-то мужское.

Расстаться

В разлуке три четверти горя берет себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть.

(Леонид Соловьев Повести о Ходже Насреддине)

Муж и жена – одна сатана (русская поговорка)

Ты видишь сам, что толку ни хрена – из нас не получилась сатана
(та самая, из русских поговорок).
Не стала шеей, ты не стал плечом, и быт, поверь, тут вовсе ни при чём,
судёнышко само утонет скоро.
Сомнений нет – во многом неправа, твои проблемы были трын-трава,
и села не в свои, похоже, сани.
Ты ангел и герой – о чём вопрос, один тащил семейный тяжкий воз…
Сойду сама, кобыле легче станет.
Не причинив особого вреда, страсть унеслась почти что без следа,
подобная ветрянке или кори.
Отрезанные руки не болят. Не беспокойся, ты начнёшь с нуля.
…Я унесу четыре части горя.

Цвета?

Небо жёлто-голубое, жвачки розовый пузырь.
Для «пристенка» детворою облюбованный пустырь.
И пронзающее счастье до мизинчиков. Насквозь…
Озорным щенком ушастым лихо детство пронеслось.

Увлечений вереница. Ревность, страсти – все дела.
Амарантовой зарницей юность в прошлое ушла.
Бесшабашны, безрассудны – не про нас… Года идут.
Фиолетовые будни – взрослой жизни атрибут.

А в конце – как по лбу обух.
Да кидает в пот и дрожь —
жил, как будто бы на пробу. Но назад не проживёшь,
как-нибудь совсем иначе, чтоб не тление – огонь!
…Мокрым носом по щенячьи
детство тычется в ладонь

Диалог

– Эта битва последняя долго бы длилась едва ли.
Изнемогший от ран, в пропитавшемся кровью хитоне,
Светлый лихо сражался, но люди в грехах измельчали.
Всё-то войско его поместиться могло на ладони.

Бесконечная тёмная рать – мертвечина живая
(Все приспешники ада с печатью порока на лицах)
Шла, оставшийся свет с безнадёжной планеты стирая.
Хохотала зазывно на звере багряном блудница.

– Отчего же ты мрачен, Владыка? Победа за нами!
Всюду царствует зло, равновесие в мире нарушив.
Смерть по горло сыта – эпидемии, войны, цунами.

– Стала муторной вечность.
И очень невкусными души!

Быстро к вони и тьме приспособилось племя людское.
И рогатому богу поют величальные песни…