И ВДРУГ она поняла, что слышит… явные звуки… СЕКСА. Да, именно секса. Отчетливые, недвусмысленные и откровенные. Кто-то постанывал, кто-то шумно дышал, кто-то ритмично шлепал, кто-то всхлипывал и хрипел. Это, вне всякого сомнения, были звуки совокупления, причем любовью занималось несколько человек… Их было… много.
Аня стояла ни живая, ни мертвая, стараясь негромко дышать и не двигаться с места, ошарашено прислушиваясь к этим звукам и… постепенно переставая дрожать. Да, дрожь ее тела стала потихоньку затихать, уходя куда-то внутрь и превращаясь в испарину на коже. Она теперь словно закипала внутри. Голова у нее все сильнее кружилась, а дыхание участилось.
Аня все стояла и прислушивалась к этим звукам, не понимая, что происходит с ней самой, с ее телом и разумом, не соображая, что ей теперь делать. Она была просто ошарашена. Минута, две, три… Она потеряла счет времени в этой прострации, и вдруг какое-то неведомое чувство стало постепенно всплывать в ней. Страх, волнение, любопытство, предвкушение… Сразу все вместе… В сознании ее помутилось, а воздух стал каким-то слишком плотным. Чувство реальности утратилось полностью, и Аня уже была не уверена, что это действительно не сон.
И тут чьи-то руки дотронулись до нее в темноте. Вздрогнув, она поперхнулась воздухом, будучи не способной ни вымолвить слова, ни пошевелиться. Между тем, чуть подождав, руки медленно поползли вдоль ее тела, бесцеремонно ощупывая… Никто ничего не говорил, а у нее самой слова застряли в горле. Сон достиг своего апогея, и Аня не владела самой собой. Мелко-мелко дыша, она вновь начала часто дрожать.
Наконец руки поняли, что она – женщина, и стали развязывать узел ее халата… Дрожь стала усиливаться… Сопротивляться не было сил, а язык по-прежнему не шевелился… Халат соскользнул вниз… или это кто-то снял его, подкравшись в темноте сзади… Дыхание вновь перехватило. Ане показалось, что она сейчас умрет.
Между тем явно мужские ладони стали с любопытством ощупывать ее обнаженное тело, не торопясь, поглаживая, разыскивая, исследуя формы. Плечи, спина, грудь, живот, бедра, вновь живот, грудь… Ее мякоть, округлость, упругость… Пальцы нашли соски, чуть сжали их, помяли, потеребили, убеждаясь в правильности находки… И вдруг те стали в ответ напрягаться… У Ани окончательно помутилось в голове, она не понимала, что с ней происходит, с ее разумом, сознанием, телом. И главное – телом, разум стремительно растворялся в темноте. Оно, ее обнаженное тело, внезапно перестало подчиняться сознанию, отказалось слушать доводы разума, оно стало жить своей собственной жизнью, оно начало стремительно вовлекаться в неведомую игру. Аня по-прежнему не могла говорить… А может, язык стал просто подыгрывать ее телу. Телу, которому не нужны были слова, которое вдруг начало покрываться сладкими мурашками, которое по-прежнему продолжало дрожать, но теперь уже не от страха.
Видно, почувствовав это ее просыпающееся возбуждение, руки становились все смелее и раскованнее, и она ощутила, как в этих невидимых ладонях появилась нетерпеливая жадность. Поясница, бедра, низ живота, ягодицы, лобок… Кучерявая полоска его причесочки – уходящая вниз дорожка любви. Пальцы не стали пробираться дальше в ее промежность, почувствовав, что она инстинктивно сжимает ноги. Никто никуда не торопился, никто никому ничем не был обязан, никто никого не принуждал. Тела сами отдавались телам, и эти звуки начинали сводить с ума.
Взяв Аню за руки, ладони потянули ее вниз. Почему-то у нее не было сил сопротивляться, и колени подогнулись сами. Пол был каким-то мягким и ватным, как будто ее укладывали на огромную кровать… Звуки секса теперь раздавались совсем рядом. Они звучали в ее ушах все сильнее и отчетливее, завораживая, гипнотизируя, продолжая сводить с ума, и она покорно стала опускаться на пол, словно начав тонуть в этом безумном море стонов страсти.
К первым рукам присоединились вторые, помогая укладывать ее на мягкий пол и тоже жадно ощупывая, словно только и ждали появления нового женского тела. Всхлипнув, она попыталась было что-то сказать, но кто-то тут же закрыл ей рот своими губами, заполнив его горячим языком…
…Руки, пальцы, языки, губы, прижимающиеся к ней обнаженные тела. Ее трогали, ласкали, тискали, целовали и облизывали в темноте, и она все сильнее теряла ощущение реальности. Она уже не понимала, сколько человек ее одновременно ласкают, где мужские руки, а где женские, а только начала захлебываться в этом сумасшедшем водовороте ощущений. Кто-то сунул ей в ладонь эрегированный член… И она вдруг почувствовала, что в ней начинает просыпаться похоть. Похоть, которую невозможно было контролировать. Похоть, которая растворила последние остатки разума. Похоть, которой она принадлежала теперь целиком.
Ее тело с готовностью подставляло себя этим безумным ласкам, желание все сильнее закипало в крови, а руки сами стали щупать чью-то наготу рядом, тоже наслаждаясь ею. Член в ее ладони начал деревенеть, рот заполнился горячей слюной, а ноги податливо раздвинулись под чьим-то напором. Ее тело уже откровенно истекало желанием, разогретым невидимым языком.
…Когда кто-то нежно вошел в нее, она уже не помнила.
В какой-то момент всплыло, что она заглотила пульсирующий член, чувствуя, как чьи-то руки нетерпеливо тискают одну ее грудь, а какие-то губы жадно сосут вторую…
Что происходило с ней дальше, Аня не помнила. Ей только показалось, что сквозь туман одурения она услышала приглушенный голос мужа.
– Аня? Аня?! Ты здесь, Аня?! Тебе нравится?
Но ее рот был в это время заполнен, да что она могла ответить теперь?
Потом она ничего не помнила.
Проснулась утром на плече спящего мужа. Приподнялась, огляделась. В комнате было светло от восходящего солнца.
– Привет, – зашевелился, просыпаясь муж. – Ну, как? Отомстила мне?
– Прости меня, – прошептала Аня.
– Ничего страшного. Это я был с тобой и в тебе в темноте. Потому ни ревновать, ни укорять я тебя не смогу, даже если когда-то захочу. Звуки в комнате – всего лишь запись. Пить хочешь?
– Да, – и она бесконечно долго, как ей показалась, любовалась, как он вставал с кровати и шел за соком в баре, потом как нес его ей и наблюдал, как она его пьет…
На реке
Берег реки. Высокие, с голыми ветками, тополя. Тепло-синее апрельское небо. По реке плывут льдины. Река на днях вскрылась, на редкое – один раз в год – явление природы на берегах собираются поглазеть любопытные. Но я на своей «девятке» для экскурсии выбрал место, куда не ступала нога человека. Потому что со мной посмотреть на ледоход приехала Оля, а она замужем, встретить кого-либо из друзей или знакомых было бы совсем некстати. Да и я, хоть это и не так важно, был тоже женат, – тоже ни к чему дополнительные беседы типа: «Ты чего здесь? А в машине кто?». Хотя выезд на речку абсолютно целомудренный. Планов относительно разврата не было никаких. Может быть, когда-нибудь…
Оля работает зав отделом у меня в рекламе и сама – как с рекламного щита. Причём – на любую тематику. Хоть колготки во всю длину, хоть – очки в модной оправе. С ней просто посидеть в машине, посмотреть на ледоход – и то удовольствие. Но облик всё же не располагает к целомудрию. Есть во внешности Оли какая-то лёгкая, едва уловимая, блядовитость, которая по-иностранному называется несколько иначе, потому кажется помягче – sexy. Это – чуть ярче, чем у других женщин, косметика. Чуть короче юбочка. На ней чуть посмелее разрез. А кофточка из тонкого материала, через него бугорками прорисовываются плотные сосочки. Но вся эта провоцирующая откровенность – именно – по чуть-чуть. Не скатываясь к вульгарности, пошлости, безвкусию, либо наглому явному предложению себя мужчине. Всё-таки в тех пределах, за которые нежелательно выходить замужней женщине.
Правда, замужней женщине хочется иногда покидать пределы семьи. Бывает такое у замужних женщин. И, увы, не так уж редко, как о них принято думать. Это ещё вопрос – кто более склонен к полигамии – мужчины или женщины, кому она более необходима. Но женщина – хранительница домашнего очага. На ней держится маленькое государство – семья, и поэтому, давая возможность слабостям или капризам одерживать над собой верх, женщина не афиширует свои победы, либо нечаянные радости. Они умирают вместе с ней.
Я достал шампанское, яблоки, шоколадку. Всё для Оли. Мне за рулём нельзя. Оле можно. Пусть выпьет, поговорит. Оля выпила, достала ментоловые «L amd M», закурила. Начала рассказывать про свою жизнь. Когда женщина рассказывает про свою жизнь – это всё равно, что она перед вами раздевается. Чем больше расскажет – тем больше разденется. Мужчине и делать-то ничего не надо. Только слушать, слушать. Изредка поддакивать. Подливать алкоголь, подсовывать что-нибудь вкусненькое. И не нужно лезть с руками. Придёт время – женщина сама замолчит в недоумении – почему это вы сидите рядом с ней, как истукан, почему не подкрепите своего сочувствия каким-нибудь жестом?
Оля замолчала. Я провёл рукой по её светлым волосам. Приятно пахнут каким-то шампунем. Окунулся лицом в волосы, вдохнул. Достал платочек, вытер с Олиного лица несколько слезинок. Да, в жизни у неё много сложностей… Приоткрыл окно, вытряхнул пепельницу, выкинул огрызки яблок. Повернулся к Оле, приблизился к ней лицом, щекой коснулся щеки. Левой рукой направился выражать сочувствие: стал расстёгивать третью и последующие пуговички на кофточке. Первая и вторая уже были расстёгнуты самой Олей ещё дома у зеркала просто для красоты. Ну вот, ошибся: думал, что на ней нет лифчика, а это такой лифчик. С открытым верхом. Кабриолет. Оля задышала, губы приоткрылись, как будто ей не стало хватать воздуха. Пора оказывать первую помощь. Я накрыл их своими губами, и у меня, отнюдь не новичка в чрезвычайных ситуациях, чуть не поехала крыша: так жадно, жарко прильнула ко мне женщина. Так требовательно трепыхнулся и, бесстрашно скользнув по зубам, проник к нему в рот её язык, пропахший шампанским и табачным дымом. Приличия уже требовали проявить интерес к тому, что у неё под юбкой. Можно через боковой разрез. Есть ещё пуговицы посередине, можно расстегнуть и растворить половинки юбочки, как страницы модного журнала… О! Здесь тоже сюрприз! Комбидресс. Этот кросснамбер женщины надевают, чтобы заинтриговать мужчину. Когда мужчина полагает, что до самого сокровенного осталась совсем ерунда, какое-то кружево на резиночке, или кусочек шёлка, его ожидает препятствие, которое в данный момент, когда мозги практически отключены, кажется совсем неодолимым. Он никак не может найти резиночку, на которой должен держаться шёлк, или какая другая женская тряпочная помеха. Нервно, торопливо он шарит по телу женщины, ища спасительной зацепки, но её нет. Ему начинает казаться, что его подруга нарочно себя зашила в плотно облегающий от сосков и до самого низа эротический наряд. Наглухо. А в это время женщина, зная, конечно, что от судьбы всё равно не уйдёшь, с тайной улыбкой прислушивается к ищущим пальцам своего избранника. Когда бы он ещё её так и кругом потрогал, если бы не комбидресс! Уже бы давно… Наконец, лукавая обольстительница находит, что, довольно, не перегнуть бы палку, которая уже готова сломаться. Она берёт руку мужчины и опускает её чуть дальше вниз, куда он сам из-за волнения никак не попадал. И… помогает ему нащупать и расстегнуть потайные крючочки…
Я сразу разгадал и оценил Олину хитрость. Для приличия поискал несуществующую резиночку на талии, погладил животик, попутно приласкал торчащие из комбидресса сосочки. Потом рука скользнула вниз и легко сняла с петель охранительные крючки. Коснулся… В это мгновение Оля вынула язык из моего рта и шепнула: «Откуда ты всё это знаешь?». – «Так… мужики рассказывали» – машинально ответил я. Пальцы уже обследовали поверхность, освобождённую от корсетных препон. По всем признакам, Оля этого уже ждала. Пальчиком я проник внутрь. Глубже… Ещё… Можно теперь попробовать подключить второй… Ещё глубже… Кончиками пальцев услышал впереди упругое препятствие, что-то вроде баклажанчика или основания огурчика. С ним нужно поработать… Я тактильно обработал, поиграл с огурчиком. Потом прошёлся по гофрированной передней стеночке. Оля застонала закрытым в поцелуе ртом. Ага… Интересный выступ… Я медленно, потом всё убыстряя темп, стал проводить кончиками пальцев по передней стеночке, упираясь в эту внутреннюю загогулинку… Оля вскрикнула, вцепилась в меня обеими руками, задёргалась навстречу ласке… Потом затихла… Я поцеловал её лицо, брови, закрытые глаза. Чуть позже помог достать сигарету, прикурил… Шампанского не осталось, осталась «Кола». Вместе попили «Колу». Оля застегнулась, открыли запотевшие стёкла машины. Ах, да! Ведь на реке ледоход. Выйдем, просмотрим? Да, конечно. Надели плащи. Вышли. Полное безветрие, только шумит река. Сталкиваются в воде льдины, шуршат, проплывая мимо, комья мокрого снега. Я обнял чуть уставшую женщину. Она прижалась так, как будто давно хотела стать моей частью и вот, наконец, соединилась.
– Знаешь… – Оля хотела что-то сказать и вдруг чего-то застеснялась. Потом всё-таки продолжила: – Я в пятницу работу раньше заканчиваю. Мне бы хотелось… Ты не мог бы меня встретить? С цветами. На проспекте Победы, где-то около шести?..
Её руки стали искать, где расстёгивается мой комбидресс, то есть, джинсы. Но тут я запротестовал. Нет, не нужно, не нужно мне никаких благодарностей! Всё было хорошо, давай просто поцелуемся, посмотрим на ледоход… Но Оля не понимала. Она не хотела оставаться одна со своей радостью. Она хотела, чтобы я… тоже…
Вообще-то я, будь то в какое другое время, был бы и совсем не против. Оля мне очень нравилась, но сегодня, именно сегодня, я не мог. И не потому, что не мог, а потому, что обязан был вечером исполнить супружеский долг и собирался предстать перед женой, так сказать, с полным боезапасом. У нас в семье стало доброй традицией отмечать окончание месячных у жены маленькими домашними оргиями. Ни тебе презервативов, ни колпачков, ни таблеток! В любой момент, в любом месте – в ванной, на балконе, на кухонном столе, упавши в жирный праздничный торт, в морозном подъезде на батарее, при ярком свете дня – на заросшей травой могилке на городском кладбище, за городом – в скирде соломы, на виду у механизаторов, борющихся за урожай, не думая несколько дней о тех опасностях, которые на каждом шагу подстерегают всякую молодую пару.
Но не говорить же обо всём этом Оле! Обидится. И сдаваться нельзя: какой же он будет иметь вид вечером после этого? А руки Оли уже в моих брюках, они уже достали… Только не это! Ну, что ты будешь делать… Не выдёргивать же!.. Обидится. Она же от всего сердца… В общем, перестал я контролировать ситуацию.
Оля встала с корточек, сбросила плащ на тополевую ветку, повернулась к своему мужчине спиной и нагнулась. Ох уж эти короткие юбочки! Их даже задирать не нужно. Комбидресс был уже расстёгнут. Да Оля, его, видимо, и не застёгивала. Ух, ты, как мило – родинка! Оля, не глядя, пошарила у себя за спиной, ухватилась за то, что только что достала из моих джинсов и так замечательно приготовила. Сделала несколько сдаивающих движений, чтобы предмет окончательно затвердел и не вздумал увильнуть. Потом так же, на ощупь, приставила его к себе сзади и, чуть качнувшись в мою сторону, слегка подразнила коротким погружением и так, обезумевший от женского внимания, вздувшийся конец. Я всё ещё внутренне сопротивлялся происходящему. Нет, член не будет этого делать. Нельзя! Ведь я сам себе давал слово… Я так продолжал думать ещё и тогда, когда Оля снова качнулась назад, застонала, но уже не останавливалась до тех пор, пока белая её попка не упёрлась в меня, а я оказался плотно прижатым к толстому тополю. Всё, брат, приехали. Деваться некуда. Вернее, деваться есть куда и от этого уже никуда не денешься.
Я взял Олю за талию, нежно, кончиками пальцев. Чуть нажал от себя – Оля отстранилась. Чуть потянул к себе – прижалась. Отличная управляемость! Как иномарка! Так и влюбиться недолго. От всех этих тонких, удивительных ощущений возбуждение достигло небывалой крайности. Я себя ощутил внутри Оли толстым, длинным и… деревянным. Да, как под местной анестезией. Не просто крутым самцом – суперменом себя почувствовал я. И как это у такой женщины и не складывается личная жизнь? Ну, Оленька, держись! И хорошо, что Оленька успела ухватиться за дерево. Деликатный я озверел. Из нежного любовника превратился в стахановца с примитивным и безжалостным отбойным молотком между ногами.
Ох, девочки, и что же это такое вы с нами делаете!
Между тем, ледоход продолжался. Река уносила на себе в Каспий всё, что плохо лежало. Любовники не заметили, как к берегу, в двух шагах от них, прибило льдину с рыбаком посередине. Он ловил рыбу из проруби и, возможно не заметил, что его уже давно оторвало и понесло по реке. Льдина толкнулась о берег, и это отвлекло рыбака от вожделенной дырки во льду, которая ничуть не пострадала. Он увидел Олю и меня и спросил: «Ребята, закурить не найдётся?» Пришлось остановиться. Оля, не выпрямляясь, и, продолжая держаться одной рукой за крепенький карагачик, другой дотянулась до сумочки, достала пачку сигарет и бросила её всю рыболову. Тот сказал: «Спасибо», – оттолкнулся удилищем от берега, сел на складной стульчик и стал прилаживать новую наживку.
Я оглядел реку, насколько это позволяла моя привязанность, не заметил больше никаких рыбаков и хотел уже, было, продолжить свои преступные действия. Чтобы приободрить себя, я глянул на место соединения с полюбившейся ему Оленькой. Обычно это вдохновляет, вызывает прилив новых чувств и сил. Но тут случилось обратное. Я увидел, что любимый друг, а с ним и прилегающие окрестности обагрены кровью. – Оля, Оленька, ты что, болеешь? – спросил я женщину, которая, конечно же, ничего этого видеть не могла. – Почему не сказала?
Оля оглянулась и ахнула: «Нет, не может быть, со мной всё было в порядке…». А потом вскрикнула. Когда я отстранился от неё, чтобы прояснить ситуацию, Оля первая увидела, что на месте члена у меня какая-то торчащая кровавая колбаса. Произошёл отрыв уздечки, и шкурка засучилась до самого основания, под самые яйца. Если кто видел кролика, с которого содрали шкуру, или индейца, с которого сняли скальп, то может, получит некоторое представление, как это всё выглядело. Зрелище не для слабонервных. Эрегированная окровавленная мужская плоть, которая ещё не остыла от желания женщины… С такими членами ходят по ночам вурдалаки в американских фильмах.
Только сейчас я почувствовал боль, как будто сильно оцарапался. Ну и дела! Оля, несмотря на неэстетичный вид торчащей колбаски, хотела взять её в рот – слюна, дескать, заживляет. Я, конечно, был тронут, но отказался. Снял джинсы, пошёл к реке, обмылся структурированной талой водичкой. Обмотал пострадавший орган носовым платком, надел сверху презерватив. Вечеринка закончилась. Пора по домам. Но что сказать дома? В троллейбусе дверью прищемило? Покусали собаки, когда он писал на их столб? На худой конец, конечно, сгодится, но… Да, но… Лучше бы этого ничего не было.
Прощание с Олей получилось скомканным. Высаживая из машины на проспекте Победы, я её безвкусно поцеловал. Мыслями был целиком со своей специфической бедой. Наверное, Оля не обиделась. Обещала позвонить. Или я ей пообещал?..
А дома дверь открыла радостная супруга: «Вот и наш котик с работы пришёл! И не задержался!». Котик держал в руках коробку конфет «Птичье молоко» и бутылку шампанского. Выглядел радостным и влюблённым, как и полагается мужу, который, в силу естественных причин, испытал муки трёхдневного воздержания. Его мышка была в голубом полупрозрачном пеньюаре, сквозь который, правда, проглядывал ещё один слой эротического наряда. Шампанское – мышке, котику – водочку под пельмени. Ах, какие взгляды бросал я на супругу через стол! Руку, потянувшуюся за салатом, успевал чмокнуть, слегка щипал жену за попку, когда она проходила мимо к газовой плите, ронял под стол вилку и потом там, под столом, целовал супружнину ножку в домашнем тапочке. Целовал внизу, потом задирал пеньюарчик и лобызал коленочку и пробирался выше до притворно – испуганного «Ой!».
Ужин прошёл в тёплой, дружественной обстановке. Со стола решили не прибирать – потом, потом, потом – как будто нужно было торопиться на какой-нибудь поезд. Я, врываясь в супружескую опочивальню, против обыкновения, не снял плавок, что, впрочем, выглядело, как любовная игра. Кто-то, например, натягивает воинскую фуражку, портупею, кто – маску поросёнка, а я – просто в трусах вошёл. Жена чуть не упала от его оригинального вида, хотя в тот момент, чтобы произвести впечатление, она приняла позу лотоса кверху корнями, и у неё были задействованы все четыре точки опоры.
Мышка тоже хотела сделать своему котику сюрприз: пару дней назад она увидела в магазине занятную вещицу в отделе женского белья. Что-то вроде комбинации, к которой пришили трусики. И называлось по стильному: «Комбидресс». Молоденькая продавщица, хихикая и бросая многозначительные взгляды, объяснила, как пользоваться потайной фурнитурой, если телу понадобится связь с внешним миром.
…Хотела удивить мужа… Странные эти женщины. Купят что-нибудь и думают, что этот экземпляр единственный. Уж я-то знал, что их в город на тот момент поступило, как минимум, два.
В общем, влетаю я в спальню в своём прикиде, а моя мышка встречает меня уже на четвереньках – в своём. И этак, кокетливо вращает попочкой. А что? Если замужем, то ничего не должно быть стыдно. А я – вот ведь какой озорник – не снимая белья, подкрался к ней сзади и прижался к жене своим разбухшим сокровищем. А потом рванул комбидрессово забрало так, что крючки посыпались, и, оказавшись вне зоны видимости, с ловкостью Арутюна Акопяна приспустил плавки, освободил своего истомившегося тигра и вошёл в супругу неожиданно и резко, вызвав у неё запоздалое «Ах-х-х!..». Я сделал несколько решительных толчков и вдруг застонал. Жена подумала, что, всё – просто и буднично закончился её долгожданный праздник. Жалко: ждала, готовилась, купила комбидресс, а я… Даже не поинтересовался, как его расстёгивать…
Я обмяк, отвалился. И всё время тихонечко подвывал: «Оё!… – оё-ё-ё-ё-о!». Женщина обернулась. Хотела сказать приличные случаю слова, что, дескать – ничего! – в другой раз у нас всё получится и… осеклась. Я сидел на кровати, и вид мой был жалок: то, чем я всегда так гордился, чем всегда перед супругой вызывающе похвалялся, висело теперь между ног кровавой тряпочкой. Я сидел и, раскачиваясь из стороны в сторону, приговаривал: «Оё!… – оё-ё-ё-ё-о!».
Как бы то ни было, но своё доброе имя я спас и ещё избавил себя от ненужных объяснений. Разыгранному спектаклю позавидовали бы и Качалов и Штирлиц. А говорят ещё, что мужчины не могут терпеть боль. Они могут переносить её, улыбаясь, даже не будучи при этом коммунистами. Конечно, важную роль в исходе щекотливой ситуации сыграла водочка, которая всё-таки боль на какой-то момент приглушила. (А оно и нужно-то было – на момент). Ну, а главное – это, конечно, любовь к своей женщине. Только любовь помогла поднять искалеченный член и, не моргнув глазом, эмитировать его в трепетное лоно законной своей супруги. И заново безжалостно содрать запёкшуюся, присохшую уже было, шкурку.
Можно представить, как важно было для сохранения теплого домашнего очага.
И я его сохранил.
Сколько нежности, тепла и заботы подарила мне супруга, пока происходил процесс заживления раны! Несмотря на то, что в эти дни, в силу своих производственных обязанностей, много посторонних людей брали у меня в руки то, что полагалось только ей одной. Это – хирург, который зашил разорванное место. Это медсёстры, которые делали ежедневные перевязки, а потом – физлечение и массаж. Целый месяц мне пришлось ходить на улицу Перова, засовывать член в специальный аппарат, где его просвечивали для скорейшего выздоровления недавно открытыми лучами. Этот прибор параллельно опробовали на мышах. И ещё научный сотрудник Раюшечка несколько раз, при помощи своего рта, осторожно брала у меня для экспериментов образцы спермы. Говорила, что иначе нельзя, потому что швы ещё толком не зарубцевались.
А потом они зарубцевались. Внешне выглядело, будто хирург провёл на мне свою первую операцию. Так оно и было, но хирург объяснил наличие многочисленных узлов и даже хрящей действием полезных лучей. Смотреть было страшно. С такими членами выпускают из больниц вурдалаков в американских фильмах. Я увидел себя в зеркале – расстроился, даже захотел пойти на пластическую операцию. И уже заодно, чтобы не просто исправили, а сделали, как у Шварценеггера или, там – как у Ларса фон Триера.
Но жена оказалась против. Ей понравилось.
Ипподром
Хорошо законспирированные блядки укрепляют семейные отношения, их цементируют. Существует парадоксальная зависимость между блядками и гармонией в супружеской жизни. Для того чтобы вас любили дома, необходимо, чтобы кто-то любил вас на стороне. Если у вас не получается – заставьте себя. Да, во имя укрепления любви в семье, иногда бывает нужно поступиться принципами, пойти на какие-то жертвы. Закройте глаза и отдайте себя какой-нибудь ветреной девчонке, и вы увидите, как обострится к вам интерес вашей законной супруги.
Блядки, как предохранительный клапан, который сбрасывает лишний пар, спасая тем самым котёл от неминуемого взрыва. Они так же необходимы в супружестве, как мелкие ссоры, как недостатки, которые великодушно прощаешь только любимому человеку. Ну, например – не так держит вилку, храпит, потеет, не ласкает после, или – неправильно выдавливает пасту из тюбика. Если любишь, то простишь. И полюбишь ещё больше.
Кроме того, блядки – это ЗОЖ – Здоровый Образ Жизни. Они выводят из организма вредные шлаки, способствуют растворению солевых отложений во всех суставах и позвонках. Известны случаи, когда, именно во время внебрачных свиданий, из почек мужчин в момент оргазма выходили песок и камни размером с куриное яйцо. (В книге рекордов Гиннеса зарегистрирован случай, когда женщина извлекла из себя яйцо партнёра. Фамилия партнёра в книгу Гиннеса не была занесена, ввиду того, что он сослался на сугубую конфиденциальность встречи).
Целлюлиту не зацепиться на теле женщины, которая периодически уступает бессовестным домогательствам посторонних мужчин. Предательский подкожный жир сгорает от её радостного страха, стыда, от страсти, от счастья.
От мыслей, что уж это, точно – в последний раз и больше – НИ! – КОГ! – ДА!
По степени сложности оздоровительных процедур, если сравнить с отвлечёнными, целомудренными понятиями, блядки дают психофизические нагрузки в диапазоне от бега трусцой, до слалома по отвесной скале.
Блядки общедоступны. У вас нет средств поехать на горнолыжный курорт? – идите на блядки и вам гарантирован бесплатный выброс адреналина в ударных дозах.
В отдельных случаях блядки по ощущениям эквивалентны охоте на крокодилов, или даже крокодилов – на вас.
В общем, куда ни кинь, блядки полезны.
Особенно для здоровья.
Сегодня мы с друзьями собрались на скачки. Когда уже на трибуне в программке прочитали, что желающие могут остаться на приватные соревнования и увидели цену на них, то нас это просто заинтересовало.
По окончании обычных соревнований в беге лошадей и выступления гимнасток публика стала рассасываться. А к нам, сидящим в VIP-ложе приблизился один из жокеев.
– Господа решили остаться на приватное представление?
– А что там будет? И почему приватное?
Жокей вкратце рассказал нам содержание представления, и мы тем более решили не только наблюдать, но и поучаствовать за дополнительную оплату.
Перед трибуной с небольшим уже количеством зрителей вышел конферансье Фрэнк, который при обычных соревнованиях вел репортаж из отдельной кабины. Он стал комментировать все последующие действия представления.
Три гимнастки выскочили на дорожку под бравурный марш, в блеске своих костюмов и плюмажей из павлиньих перьев, сделали несколько акробатических фигур и сальто-мортале, и склонились в поклоне. В костюмах, украшенных длинными перьями, девушки представлялись павлинами: у них были высокие, круглые павлиньи хвост. Им помогали два гимнаста в чёрно-красных трико.
Тут на дорожку выбежали три лошади и пустились по кругу, подгоняемые хлыстом жокея. Девушки приготовились и стали запрыгивать прямо на пробегавших лошадей. Началась вольтижировка… Мужчинам – потом все с этим согласились – особенно понравилась, когда девушки скакали, свесившись сбоку и держась руками за стремя, а ноги подняв вверх и в стороны. Так же хороша была стойка в седле на руках…
Когда, наконец, акробатки в одежде, состоявшей исключительно из перьев, вышли раскланиваться, мужчины аплодировали просто бешено. Дамы тоже пришли в лёгкое возбуждение… Так как вино в бокалы продолжало наливаться – особенно в бокалы дам (об этом заботились официанты), то некоторые из них к тому времени были основательно пьяны.
Вслед за гимнастками на дорожке появился сияющий от удовольствия видеть у себя такую сиятельную публику улыбающийся хозяин ипподрома синьор Марио, и предложил (как и было заранее договорено с мужчинами) желающим дамам прокатится на лошадях. В сопровождении надёжных жокеев, конечно… Ничего опасного, мадам и мадмуазели!
На дорожки ипподрома вывели несколько лошадей с двойными седлами. На них уже сидели гимнастки в минимальном количестве одежды. Больше состоящей из перьев, чем из ткани.
Две молоденькие модистки, Мария и Лариса, знали, чем обычно заканчивается застолье или представление, на которое их приглашают господа. Всё это хорошо им оплачивалось. Они, однако, не знали, что им самим придется выступить на представлении в качестве актрис.
Похохатывая и покачиваясь от выпитого, молодые дамочки с удовольствием направились за кулисы, чтобы их усадили на лошадей.
– А вы что же, дорогая? – обратилась Николь к мадам Рифе. – Не пропустите такой забавы!.. Это так весело – проскакать по дорожке, да с молодым наездником! Ах, где ты, моя молодость! – воскликнула подруга с притворным сожалением.
– А что?.. – мадам Рифа поднялась и взмахнула рукой; подвески её качнулись. – И прокачусь!.. Где ты, мой наездник? – воскликнула она в пьяном восторге и, закинув за спину песцовую горжетку, направилась за кулису.
* * *
