В его голове все сходилось в очень стройную картину с врачами, которые хоть и были по мнению взрослых хорошими, но на самом деле делали уколы, а когда однажды Максим сломал ногу, то врач искал самое больное место и давил на него. Небеса – это очень большая больница, целый город, он это тоже прекрасно понял. А ангел – врач, который маму забрал в эту больницу. В этой красивой и складной истории были пробелы и Максим чувствовал подвох, но детская психика предпочла проигнорировать его.
– Пойдем домой? – выпалил мальчик и потащил отца к выходу.
«Это все? Вот так просто? Неужели он понял? Или не понял совсем ничего?» – поддаваясь сыну и его желанию покинуть страшное здание думал мужчина. В руке остались длинные мягкие свечи, они так и не зажгли их. Что теперь с ними делать?
Перекрестившись, вышли из церкви.
На улице Игорь снова вернулся к разговору о маме. Но Максим проявлял удивительную смышленость и отвечал на вопросы папы очень складно, как будто заученный стих повторял он то, что говорил отец немного раньше, и что мама не небе, и что там хорошо, что забрал ее ангел и что ангел есть у всех. Не было в словах мальчика ни заботы, ни переживаний, ни паники.
– Максим, ты понимаешь ведь, что с небес назад маму не отпустят? – Игорь уточнил это, скрепляя ремни безопасности в детском кресле.
За все время, что они провели в дороге и церкви, снег не останавливался и на высокой ели скопился толстый слой снежинок, разом рухнувших на Игоря под порывом ветра в момент осознания: сын уверен, что мама вернется. И его растерянный взгляд это подтвердил.
В этот момент начался ад. Сын не верил. Не верил, что мама его бросила. Зачем ей больница и ангелы, если есть он и папа? Он плакал и повторял как заведенный «я хочу к маме».
И откуда столько выдержки взялось в Игоре? Он открепил ремни безопасности, сел с сыном на заднее сиденье и гладил его по голове. Тысячу раз ответил «нет» на вопрос «мама вернется?», тысячу раз ответил на сыновье «я хочу к маме» честным «я тоже», на тысячу «где мама?» тысячу «на небесах».
Мальчик еще не понимал, что с ним происходит, не понимал, что чувствует и почему так плохо. Не знал он и то, что в тот день изменилась его судьба, его характер и он сам, что слова отца определили то, каким он вырастет, и то что отец не бросил его наедине с горем, а в перерывах всхлипываний и ответов на вопрос «где мама?» говорил о том, что любит сына, о том, что мама на небесах и все еще любит их – все это здесь и сейчас определяло маленькую личность и его будущее.
Глава 2
Выписку из роддома Игорь решил все равно сделать если и не радостной, так хотя бы не мрачной. Купил цветов медсестре, нарядил сына в костюм, в который нарядил бы, если бы жена была жива, сам надел любимую рубашку. В нем боролись самые противоречивые чувства. Ему хотелось, чтобы дети чувствовали, что все еще любимы отцом. Чтобы Максим чувствовал, что отец его любит даже сильнее чем раньше – за двоих. И не мог признаться себе в том, что боль сильнее, и она не даст ему полноценно воплотить роль идеального отца. А он уже успел в одну из бессонных ночей поклясться умершей жене в том, что сделает всё возможное, и дети не будут обделены ни любовью, ни вниманием, ни благосостоянием. Как он это будет делать – Игорь все еще не знал, да и не хотел знать. Решил решать проблемы по мере их поступления. Правда поступали они слишком быстро. Пока благоустраивалась детская комната (топор, который предательски остался прислоненным у лифта, Игорь выкинул на следующий день после погрома, по дороге в церковь), приходилось возиться с вопросами оформления не только свидетельства о рождении, но и свидетельства о смерти, иметь дело с юристами, ведь жена и не думала составлять завещание, а также заниматься вопросами похорон. На этом фоне в понедельник, за двое суток до выписки ребенка, случился скандал с родителями Нелли. Они хотели хоронить в гробу на кладбище – как принято. Игорь собирался предать тело кремации – как хотела того сама Нелли, но нигде и никогда не указывала это в письменном виде. Все дело осложняла судебная экспертиза и внутрибольничные проволочки, в которые Игорь даже не пытался вникнуть. Оказалось, что смерть роженицы для родильного дома трагедия примерно такая же как оспа, чума или пришествие инопланетян. Случается, такое крайне редко, почти никогда, врачи идут в расход, глав больниц снимают с мест. В голове Игоря была мысль доказать вину врача-акушера, с которым был заключен контракт на платные роды, и подать в суд, но когда началась круговерть со вскрытиями, следователями и даже увольнениями кого-то из начальства, он ужаснулся масштабам последствий, и решил не добавлять себе головной боли.
В роддом Игорь и Нелли приехали в первой половине дня, чтобы сдать все анализы, а на завтра, так же в первой половине дня была назначена операция. Когда Игорь не получил известий от жены в четыре часа дня, он поехал в роддом сам. Там с ним и разговаривала врач акушер-гинеколог. Ни на следующий день, никогда-либо после, Игорь не мог вспомнить что говорила ему врач, с кем он общался потом. Помнил ненависть к ней, как захотел задушить эту маленькую женщину с огромной подушкой каштановых, кудрявых волос непослушно выбивающихся из-под одноразовой шапочки. Но потом, когда им пришлось общаться снова, он видел, что ей плохо по-настоящему. Дети умирали относительно часто. Роженицы – крайне редко. Врач была опытная и много повидала, про нее говорили «от бога» и при этом каждый раз от нее уходили живые женщины. Иногда – без матки, бывали даже расхождения костей таза. Но что бы смерть – такого не было даже в девяностые. Умирали в реанимации – да, такое случалось. Те, кто долго лихорадил, те, кто имел проблемы с иммунной системой, с пересаженными почками, с нарушениями свертывания крови. Но за них боролась уже не только она, боролись и другие врачи – терапевты, реаниматологи, инфекционисты. Но в родах – она всегда доводила дело до конца, девочки рожали и оставались живыми.
Максим был очень плаксив все дни до выписки. Накануне бабушка и дедушка привезли его к отцу. Игорь был отчаянно щепетилен касательно вопросов семьи и не позволил помочь себе в то утро. Как обычно в дни, когда сын не идет в детский сад, он приготовил ему какао. В комнате, пока сын возился с брюками, а Игорь выбирал более или менее приличную рубашку, он наставлял сына:
– Помни, что это больница, там нельзя…
– Да, пап
– …бегать, шуметь и кричать…
– Да, пап
– …Будь ближе к бабушке…
– Да, пап.
– …и дедушке…
Максим почти не слушал, что говорил отец. Он и без того знал, что бегать и издавать громкие звуки почти нигде и почти никогда нельзя, хотя ему почти всегда и почти везде этого хотелось. От отца он и сам бы сегодня держался подальше – такой он хмурый, грубый и напряженный. Максим себе не признавался, но он побаивался отца, когда тот был в мрачном расположении духа. А с момента, как они съездили в церковь, отец никогда не был довольным. К счастью, Максим почти все дни провел у бабушки и дедушки. О маме он думал часто и несколько раз задавал вопросы, когда она вернется, но лицо взрослых менялось кардинальным образом, и мальчик понял – ничего хорошего или хотя бы внятного он от них не добьется. И потому он все больше играл один, и просто ждал. Ждал маму.
Просторный холл с зимним садом из фикусов и папоротников был разделен на несколько зон, чтобы сразу несколько семей встречали новых членов семьи и их мам. Для Игоря и Максима, Петра Сергеевича и Ирины Васильевны была выделена зона с особо ярко цветущим растением, беспринципно врывавшимся множеством оранжевых лепестков, в серый и мрачный мир убитой горем семьи.
Белая дверь отворилась и вышла безликая медсестра с короткой стрижкой, которая ничем больше не запомнилась. Она равнодушно сунула ребенка отцу, с готовностью приняла цветы и скрылась за той же дверью так же быстро, как и избавилась от кулька с новорожденной девочкой, отнимающей ее рабочее время. Медсестра передала документы так ловко, что никто даже не понял, как у дедушки в руках оказалась и медицинские справки, и стандартные поздравления от родильного дома.
Девочка оказалась такой же, как и все новорожденные – сморщенное старческое личико, морщинки, тонкая розовая кожа просвечивает и видна сеть венок вокруг опухших и закрытых глаз. Игорь удивился, насколько сильно этот комок сумел изменить его жизнь и жизнь всех окружающих. И что сейчас он не испытывает к этой малышке ровным счетом ничего. Как и не испытывал к Максу. Разве только такой же, как и со старшим сыном страх перед неизвестным будущим.
Только вот с сыном все было по-другому. Игорь боялся ребенка как инопланетянина, которого он по доброй воле впустил в свой дом. И этот инопланетянин оказался способен на многие вещи, о которых Игорь не подозревал, но которые предчувствовал. В этот раз маленькое инопланетное создание не могло принести новых сюрпризов, но именно, потому что Игорь знал, что бывает после появления младенца в доме. Но он не знал, как будет жить дальше.
Около самого большого фикуса и около самого большого соцветия оранжевых цветов сделали несколько вымученно-улыбчивых фотографий на память. Для Майи.
Всю дорогу домой девочка спала. Дома, как только ее положили в кроватку она разлепила свои подслеповатые глазки и дала знать бодрым воплем «Я дома!».
– Малышка, не плачь, твой братик рядом, – успокаивал Максим неумело и слишком резко поглаживая ее ножку, крепко спелёнатую медсестрой в роддоме.
В этот момент Игорь понял: будни папы-одиночки начались. К счастью, теща быстро навела нужное количество смеси, ловко высвободила малышку из рук растерянного отца и начала кормить внучку так, будто делала это и вчера, и позавчера и вообще каждый день последние тридцать лет.
– Игорь, ты еще не оправился от всех событий, – проговорила она с мягким напором, – девочке нужна женская рука, а тебе время – что бы прийти в себя, понимаешь?
Он и сам видел, как ловко она все обернула, пока он даже еще не успел сообразить причины недовольства дочери. Но слова тещи полоснули ножом.
– Я им буду и мамой, и папой и Советской Властью если понадобится. У вас ловко получается, Ирина Васильевна, вы женщина и это правда, что вы управитесь лучше меня, – на этом моменте он сделал паузу и щеки женщины слегка подрумянились, – но я их отец, а вы – не мама моей дочке.
Теперь удар получила теща. Она поджала губы и разговор был окончен.
– Но не откажусь от помощи, я уже говорил. Завтра и послезавтра я побуду с детьми один, я организовал себе на работе небольшой зазор между заказами. Я пойму, в чем больше всего мне нужно помочь и обязательно скажу вам. Хорошо?
– Хорошо, – ледяным голосом ответила Ирина Васильева, с любовью рассматривая внучку.
Петр Константинович с момента, как оказался в роддоме не произнес ни единого слова. До смерти дочери они ни разу не конфликтовал с зятем. Всегда получалось найти компромисс в любом вопросе. Сейчас Игорь вел себя через чур жестко, через чур грубо. И Петру Сергеевичу это не нравилось. Очень не нравилось.
Родственники ушли, и Игорь остался один на один со своими детьми. Волна паники попыталась захлестнуть его.
«Дети все чувствуют, так что если хочу сегодня поспать, то лучше расслабиться» – повторял про себя отец семейства.
Но было поздно. Майя уже все прочувствовала и начала громко возмущаться, а Максим демонстративно закрывал уши и все повторял:
– Мне не нравится, как она кричит! Мне не нравится, как она кричит! Мне не нравится, как она кричит!
Паника все еще хлестала через край и только веселый, искусственный тон помогал держаться.
– Папка на опыте, детка, так что все сделаем в самом чистом виде, – приговаривал он пока сворачивал в комок отвратительно пахнущий подгузник. – Ну ты и вонючка, должен признать.
Игорь почти не останавливался в разговорах, пока управлялся с гигиеническими процедурами – боялся. Боялся, что в тишине станет ясно – он не справится.
Когда ушли тесть и теща, когда успокоил дочь, угомонил сына – набрал матери по видеосвязи, чтобы продемонстрировать дочь-красавицу. Мама была сейчас очень нужна, если не рядом, то хотя бы в телефоне. Казалось, что она одна верила в него. Возраст, больные суставы и тысячи километров не позволяли ей хоть немного снять груз ответственности с сына, помочь ему, просто обнять. Она улыбалась и смеялась, а связь оставалась достаточно низкого качества, чтобы скрыть блеск беспокойства в глазах, а под ними – мешки от бессонных ночей в мыслях «как он там, мой сыночек?». Максим не дал им толком поговорить, постоянно перебивал, показывал то игрушки, то рисунки и поделки из детского сада. Он любил своих бабушек и дедушек, скучал по маме и не понимал, какую линию поведения выбрать. В родильном доме он вел себя ниже травы и тише воды, но дома разошелся – капризничал и требовал внимания, лишь к вечеру увещевания отца дошли до него, и он смог проявить самостоятельность.
Первая ночь прошла на удивление тихо. Максим вечером сам почистил зубы и пошел спать, Майя только ела и спала, временами Игорь менял подгузник, но и это действие не вызывало у него паники.
На первое утреннее кормление Майя проснулась в четыре утра. Игорь предусмотрительно оставил на ночь все необходимое, чтобы оперативно приготовить смесь и дать малышке. Не успела дочка разойтись в крике и перебудить весь дом, как уже мирно посапывала под магическим действием сладкой жидкости. Еще три восхитительных часа сна отделяли Игоря от первого настоящего испытания – отвести Максима в сад вместе с малышкой.
Вместо будильника сработал желудок Майи – она вопила, словно потерпевшая. Следом заныл Максим, не понимая пока еще причины своего плохого настроения. Бутылочку и кипяченую воду в термостате он использовал в четыре часа утра. Стерилизатор стоял пустой – в раннее утро он не запустил на обработку вторую бутылочку. Пустышка не воспринималась дочерью и за обман жестоко покарала отца новой порцией вопля несколькими нотами выше.
Максим пришел на кухню и протяжно выл, хотя и конечно уступал сестре в децибелах. Он хотел спать, хотел внимания и тишины.
– Макс, я прошу тебя, дай мне десять минут, и я приду к тебе. Иди к себе, прошу. Обещаю, я приду, – молил Игорь.
И воющий Макс пошел к себе. Десять минут – это много времени. Термопот кипит, бутылочка из коробки извлечена и простерилизована кипятком и наконец дочь начала закрывать глаза, а в квартире наступила тишина. Прямо с малышкой на руках, ровно десять минут спустя, Игорь отправился к сыну в комнату – тот собиррал с лего в одних трусах.
– Максим, – тихо позвал Игорь, но сын все равно вздрогнул. – Ты как?
– Нормально, я успокоился, – мальчик сделал акцент на последнем слове. Очень хотел, чтобы папа похвалил. Хоть за что-то. Хоть одно доброе слово.
И папа похвалил. Сказал заветное «Ты молодец». А еще пообещал помочь одеться, когда сестренка доест свою еду. На душе у мальчика стало полегче, все-таки какое-никакое, а внимание от папы.
И пока Майя посапывала в колыбельке, Игорь честно помог сыну выбрать самые чистые из штанов.
– Ну чтооооо такооооооое, – протянул он, когда увидел, что, повторяя ошибки сына, натягивает ему носок пяткой вверх. Они засмеялись, а потом как заговорщики стали шикать друг на друга – нельзя будить спящего дракона. В то самое первое утро они и придумали Майе прозвище – Дракон. Называли ее так редко и только наедине друг с другом, обычно, когда повторялась ситуация схожая с той, что случилась в самое первое утро: Майя спит, а они уж больно развеселились.
В садик к завтраку, Макс конечно же, не успел. В довершение всего выяснилось, что надо было принести запасные вещи, потому что те, что имелись, Максим уже испачкал. Игорь вспомнил и то, как воспитательница возвращала ему грязные вещи, и как он бросил их в корзину для белья.
Пришлось возвращаться домой, искать сменную одежду и снова бежать в садик. К счастью, маленький Дракончик мирно посапывал в своей пуленепробиваемой коляске, в которую не пробирался ни промозглый ноябрьский воздух, ни шум близлежащего Севастопольского проспекта, ни гул автомобилей.
И этот восхитительный период крепкого дочкиного сна Игорь планировал использовать самым толковым образом: поработать. Да, декрет ему никто не даст. Но организовать по возможности спокойные ночи, а днем работать в дочкин сон и пока с ней гуляют бабушка или дедушка – вот залог успеха. Мужчина улыбнулся своей находчивости, и не смущаясь грязным следам на полу провез коляску на балкон. «Будет считаться за двухчасовую прогулку» – поставил он галочку в своей голове и пошел работать.
Не прошло и пятнадцати минут, как в голове всплыл репортаж по НТВ десятилетней давности о замерзшем насмерть на балконе ребенке.
«Так это было в январе. И ребенок пять часов пролежал или сколько…» – отогнал Игорь от себя дурные мысли, но дочку проверил. Спит, дышит, не мерзнет. Оставил открытой дверь на распашку, чтобы точно услышать крик. Начал работать.
«Следы от коляски. Надо вытереть, потом некогда будет» – и он набрал ведро воды и ловко орудуя тряпкой – спасибо военной кафедре в институте – оставил на полу лишь чистоту и запах средства для мытья. Не успел он вернутся, как молнией пронеслась мысль «ГРЯЗНЫЕ БУТЫЛОЧКИ». Это пугало и холодило желудок. Бутылочки тут же были вымыты и отправлены в стерилизатор, а термопот заполнен водой до максимальной отметки. При этом Игорь предусмотрительно слил готовый кипяток, чтобы не ждать, когда остынет смесь и разводить теплой водичкой. Ну все. Теперь можно поработать.
Работа всегда для Игоря была отдушиной. На работу он и возлагал свои надежды в период восстановления жизни. В работу он сбегал в самые трудные времена, работа приносила деньги, а деньги уносили печали и трудные времена заканчивались. Выбрав профессию по душе, мужчина часто ловил себя на мысли что не замечает, когда перестает отдыхать, работая и когда начинает работать, отдыхая. Такая увлеченность сделала его профессионалом, а потому, заказы на анализ баз данных, он отбирал тщательно и просил за свою работу космические, по его собственным оценкам, суммы. Но люди платили, он работал и со временем совершенно сменил офис на домашний кабинет. Вот и сейчас, когда он сумел отключится от беспокойства за дочь, лишь настойчивый писк стерилизатора смог его вернуть в реальность. Дверь на балкон захлопнулась и прошло уже довольно много времени. Малышка на балконе заливалась благим детским матом, который приглушал стеклопакет. Игорь в полете на балкон бросил взгляд на часы – с момента, как он был у нее в последний раз прошло сорок минут. Значит самое долгое сколько она плачет – тридцать девять минут. И она плачет, значит живая. По спине пробежался холодок, он уже качал дочку одной рукой, а другой готовил ей еду. Девочка была теплой, и на самом деле проснулась от писка стерелизатора, который проник на улицу и лишь после этого дверь на балкон захлопнулась. Но Игорь этого не узнает и теперь дочка будет спать у него в кабинете, пока он работает. Через три дня он купит специальную люльку на колесиках, которую будет таскать везде с собой. А пока, он кормил дочку, успокаивал нервно колотящееся сердце и обещал себе и Нелли, что это никогда не повторится.
Майя с удовольствием выпила молочную смесь, но и не думала закрывать глазки. Она водила ими туда-сюда, ее губки то растягивались в улыбке, то сжимались в ниточку. Крошка остановила взгляд на отце и обнажила беззубые десны в улыбке.
Сердце снова заколотилось!
– Майя! Бусинка! Ты мне улыбаешься! – отец был вне себя от счастья. Но не тут-то было. Девочка нахмурила бровки, подтянула ножки к животику и…. – Майя, ну ты и вонючка, все-таки! – и все же настроение поднялось. Дочка ему улыбнулась, и Игорь с песенкой принялся за гигиенические процедуры.
Глава 3
Игорь быстро понял, что обустройство новой жизни оказалось гораздо сложнее, чем предполагал. Всего за неделю они утонули в грязном белье, посудомоечная машина постоянно была перегружена непрерывным потоком грязной посуды, дочка страдала от чередующихся приступов поноса и запор. Но самым ужасным в этом водовороте бытового кошмара были колики. Ровно в семь часов вечера, как по часам, Майя начинала вдыхать больше воздуха в свою маленькую грудь, ее лицо становилось багровым, ножки прижимались к животику, и начинались крики.
– Майя, уже девятнадцать ноль одна, а ты молчишь? – усмехнулся Игорь, глядя на экран видеоняни, который передавал картинку сладко спящей дочери.
Тишина не длилась долго. Через три минуты, как по щелчку, из комнаты Майи послышался вопль. В эту же минуту громко хлопнула дверь в соседнюю комнату – Макс не собирался сочувствовать страданиям сестры. Пока Игорь грел мешочек с вишневыми косточками в микроволновой печи (в интернете многие мамы писали, что это спасиьельное средство), из комнаты сына послышались нарастающие звуки мультфильма. Поэтому сначала он зашел в комнату Максима.
– Макс! – рявкнул Игорь на сына, перекрикивая телевизор и крики дочери. – А ну быстро сделай тише!
– Но мне не слышно… – слабо запротестовал Максим.
– Зато Майе прекрасно все слышно, как мне ее под такой ор укладывать?
Снова громыхнула ударом дверь, и Игорь пошел в комнату ко второму ребенку.
Крики в этот вечер еще долго не смолкали в квартире, где отец-одиночка пытался справиться с новорожденной малышкой и страдающим от одиночества мальчиком.
«Возьмете Максима завтра, после детского сада?» – писал он сообщение Ирине Васильевне, когда дочка немного успокоилась и сопела под колыбельную, которую Игорь запустил на колонке.
«Да, конечно. После ужина забрать или пораньше?» – тёща почти всегда отвечала мгновенно.
«Можно и пораньше, если вам удобно»
«Ок»
Майя совсем успокоилась, и Игорь аккуратно уложил ее в колыбельку. Полтора часа между снами дочка заливалась криком так сильно, что лицо ее временами приобретало фиолетовый оттенок. Но теперь она спала крепко.
– Максим, еще пять минут и идем ужинать, – Игорь мельком заглянул в комнату к сыну.
– Лаааадно, – протянул он недовольно, но в голосе была полная покорность.
Ни Максим, ни Игорь не встретились на кухне ни через пять, ни через десять минут. Ребенок смотрел мультики, отец работал. Один в силу возраста, другой в силу характера не проконтролировали время.
«Тишина в этом доме слишком ценный ресурс, чтобы им разбрасываться» – оправдывал он себя.
Но той же ночью не мог уснуть, ворочался и ругал себя за то, что был не сдержан с сыном, торопил во время ужина в половину одиннадцатого и за то, что совсем не пытался узнать, как у него прошел день.
Несколько следующих ночей Максим провел у бабушки. Ирина Васильевна предлагала и на выходные забрать внука, но Игорь воспротивился.
– Так он скоро к вам жить переберется, – пытался он шутить, но выходило слишком резко, голос звучал грубо.
К вечеру Игорь отправился за сыном в детский сад. Коляска давила свежевыпавшие снежинки и месила их с грязью. Майя разглядывала потолок капора и активно сосала пустышку. Они вышли чуть позже, чем следовало и Игоря это беспокоило.
«Будет плохо, если колики начнутся раньше, прям в саду или на улице», – думал он раскручивая в голове самые разные сценарии одной и той же ситуации. Вот перед глазами пронеслась картина, когда Майя побагровела в раздевалке детского сада. Вот следующий кадр – из коляски поднимается вой. Вот еще один – к нему подходит воспитатель и начинает его поучать, как делать и что делать, чтобы не кричал ребенок. И в своих мыслях Игорь находил слова что бы парировать любой выпад со стороны любого непрошенного советчика.
Майя не дала отцу возможности продемонстрировать свои навыки давания отпора советчикам. Она просто смотрела на весь мир своими большими голубыми глазами и продолжала сосать пустышку.
– Сегодня не бабушка? – с кислой миной встретил Максим отца.
Игорь вымучил улыбку и потрепал его за плечо.
