Метроном
Александра Никогосян
Блокадный Ленинград. Большая, дружная семья… Последнее счастливое воскресенье вместе… А дальше – страх, ужас, неизвестность… Маленькие сёстры, оставшиеся одни в ночном лесу на оккупированной врагами территории… Первая похоронка, первая любовь, мёртвые дети, бомбы, пожары, голод, и смерть, смерть, смерть… Всё это было, и всё это нам не забыть никогда… Вечная вам память, родные! Книга основана на реальных событиях.
Александра Никогосян
Метроном
Посвящаю эту книгу памяти всех советских людей, которым выпало жить и бороться в это страшное время.
И отдельно низкий поклон моей мамочке Аде, ветеранам ВОВ бабушке Анне и дедушкам – Льву и Исааку.
Спасибо, родные!
***
… А степная трава пахнет горечью
Молодые ветра зелены.
Просыпаемся мы –
И грохочет над полночью
То ли гроза,
То ли эхо прошедшей
Войны…
(М. Фрадкин,
Р. Рождественский)
Глава 1
– Лида! Ну Лида же! Вставай скорее! Ты забыла? – Соня всеми доступными ей средствами старалась разбудить старшую сестру.
Она вытягивала из-под ее головы подушку, пыталась стащить одеяло, но Лида не собиралась сдаваться. Полночи она читала книжку, подаренную ей на четырнадцатый день рождения, и сейчас её глаза просто отказывались открываться.
– Сонюшка, отстань! – Лида поплотнее закуталась в одеяло и, не открывая глаз, отвернулась к стене.
Четырёхлетняя Соня, самая младшая, всеобщая любимица, всхлипнула и горько сказала:
– Совсем всё забыла! И Костя уже проснулся и оделся, и мама уже завтрак приготовила, а ты всё спишь!
Лида потерла глаза кулачками, словно маленькая. Что она забыла?
Глаза, наконец, открылись, и девочка уставилась на коврик, висевший над ее кроватью. Коврик был тканый, на нем красовалось семейство пятнистых оленей, вокруг был лес, а олени стояли возле озера. Над кроватью Сонюшки висел такой же, только вместо оленей там был пруд с парой лебедей. И еще домик со светящимся окошком. Очень красивые были коврики.
Лида смотрела на оленье семейство возле озера, по давней детской привычке пересчитывая оленей, словно они могли куда-то с коврика сбежать. Всё, как обычно – один оленёнок выглядывает из-за кустов, трое стоят возле озера… Озеро!
Лида мгновенно скинула с себя одеяло, повернулась лицом к собиравшейся заплакать сестрёнке и схватила ее в охапку.
Соня, надув губки и сморщив курносый носик, ещё немножко пообижалась. Она была толстенькая, хорошенькая, так и хотелось прижать её к себе и зарыться лицом в каштановые шелковые кудряшки. Что Лида и сделала. Добралась до толстенького пузика сестрёнки и стала его щекотать. Соня визжала, скручивалась калачиком, подтягивая коленки к подбородку, но от смеха и щекотки совсем обессилела и взмолилась:
– Сдаюсь, Лидка, сдаюсь!
– А за «Лидку» отдельное наказание! – Лида страшно вытаращила глаза, растопырила и согнула пальцы, как когти у хищной птицы, и стала подбираться к сестрёнке. Та с громкими воплями камушком скатилась с кровати, и быстро-быстро, не поднимаясь на ноги, на четвереньках поползла к двери. Лида кинула ей вслед подушку, но не попала. Соня обернулась, состроила хитрую рожицу, показала сестре язык и захлопнула за собой двери.
Старший брат девочек, восемнадцатилетний Костя, жил в этой же комнате, но за шкафом.
Семье Богдановых в небольшой коммуналке в дореволюционном особняке с балкончиками и лепными украшениями досталось аж две комнаты, причём очень удачных – одна из комнат была угловой, с двумя окнами. Родители, получив это жилье от больницы, где работал отец, сразу же единогласно решили, что большую комнату они отдадут детям. Перегородили шкафом, и у Кости сделалась как бы своя комната, а у девочек – своя. Все были довольны.
Костя натянул между шкафом и стеной верёвочку, мама купила ему отрезок дешёвого ситца, и у Кости даже «дверь» образовалась.
Кроме Богдановых, в коммуналке проживала ещё одна соседка. Старенькая бабушка Ксения, почти не встававшая с кровати.
– Ну, трясогузки, вы оделись? – донёсся из-за шкафа голос брата. – Я выхожу!
– Ты сам трясогуз! – с обидой выкрикнула вернувшаяся в комнату Сонюшка.
– Ну, Сонюшка, чего ты обижаешься? Трясогузка – это птичка такая. Красивая. Она всё время трясёт хвостиком, поэтому её так и назвали.
– Нет такого слова – трясогуз, – громко сказал Костя.
– Как это нет? – удивилась Сонюшка. – Жена – трясогузка, значит муж – трясогуз! – авторитетно заявила малышка, и, не обращая внимания на смех старшего брата, распахнула дверцы старого скрипучего шкафа с мутноватым зеркалом на дверце.
– Ну? Оделись? А то сижу тут в темнице, орёл молодой…
– Ой, держите меня! – расхохоталась Лида. – Орёл! Так и говори – воробей! У тебя там окно есть – лети!
Это было обычной перепалкой, на которую никто никогда не обижался. Потому что на самом деле Костя – орёл. Высокий, плечистый, мускулы – железные. Он мог схватить в охапку сразу обеих сестрёнок и танцевать с ними вальс.
Три недели назад он закончил школу и уже подал документы на поступление в артиллерийское училище. Танковое и летное отпадали в силу могучего телосложения Кости. Он просто в танк не влезет, а уж в самолет – тем более. Но Костя с детства мечтал о том, что он станет военным, и не просто военным, а непременно героем! Может быть, даже генералом.
Мечты эти шли вразрез с мечтами папы – Александра Юрьевича Богданова. Александр Юрьевич был потомственным врачом. Его прадед, дед и отец – все служили медицине. Только предки были семейными врачами и акушерами, а Александр стал хирургом.
Но отец не перечил сыну. Если уж он выбрал себе такую дорогу по жизни – пусть. Лишь бы не погас огонёк в его глазах. Своим первенцем Александр Юрьевич гордился по праву.
Мама, Ольга Васильевна, была преподавателем научного атеизма в университете, а все свое свободное от работы время отдавала любимой семье. Ей было всё равно, кто кем станет. Только пусть будут счастливы и здоровы. С гордостью и лёгким недоумением поглядывала на старшего сына – как это у неё, такой маленькой и тоненькой, мог родиться такой богатырь? Наверное, не одна девчонка по нему вздыхает…
Отец и сын были похожи, как две капли воды – стройные, широкоплечие, темноволосые. Красавцы, одним словом. А девочки пошли в мать – со светлыми волосами, глазастые.
После двадцати лет брака Ольга продолжала искренне и горячо любить мужа, Саша отвечал ей тем же.
Детей оба боготворили и, по возможности, отдавали все лучшее им. Водили по музеям, паркам и театрам, часами просиживали в библиотеке над какой-нибудь интересной книжкой.
Зимой для детей праздником становились лыжные походы или катание на коньках с папой. Иногда устраивали соревнование на санках – кто дальше всех проедет по заснеженному склону. Побеждал всегда Костя, но Лида и Соня не могли с этим примириться. Наваливались на брата, закапывали в сугроб, сверху усаживались сами, и ждали, с какой стороны Костя сделает подкоп. Папа стоял рядом и болел сразу за всех. Выиграть должны все! Грустных проигравших в такой отличный день быть не должно.
Костя всегда выскакивал с неожиданной стороны, хватал сестер в толстых тяжелых шубках, и обеих заваливал на снег. Обе изо всех сил барахтались, но только все глубже и глубже проваливались в сугроб…
Наигравшись, румяные и счастливые, вваливались в дом, ставили к печке, украшенной изразцами, валенки, там же, на спинках двух стульев, развешивали лыжные штаны, шарфы и пришитые к длинным резинкам варежки в катышках снега.
А после этих зимних забав мама уже ждала их с горячим борщом, или с пирожками, блинами, ватрушками, или ещё с чем-нибудь очень вкусным.
И большая печка очень удачно вписалась в квартиру. Печник выложил её так, что она обогревала сразу все три комнаты.
Один печной угол выступал в комнате родителей, второй – у детей, а третий – в комнату бабушки Ксени.
Четвертый угол печки – красавицы, с дверцей, был как бы общим – он торчал в углу прихожей, и встречал каждого пришедшего в дом. И сразу становилось веселее на душе. Если кому-то было грустно и одиноко, печка служила первой утешительницей. Пришел домой – а она на тебя теплом дышит, и голоса родные слышны. И всё, наверное, будет хорошо. Немножко подтапливали даже летом. Ленинград – это вам не Сочи. Дождливые, серые, холодные дни, довольно часто случались и летом. Печка знала немало секретов, высушила немало слез и, самое главное, – она молчала. В общем, печь в доме любили и уважали. Как без неё?
Так, ну или примерно так, думали все обитатели пятой квартиры. У них даже сложился некий ритуал: выходя на улицу, или возвращаясь в дом, каждый потихоньку ласково гладил теплый бок печки.
А Соня, однажды уразумев своим детским умишком, что делают взрослые, стала, не стесняясь, просить у печки разных милостей и вкусностей. И, выходя из дома, сначала прижималась щекой к боку печки, гладила её и что-то горячо шептала…
– Соня! – сердилась Лида. – Что ты как дикая… Дикая дикарка! Это просто кирпичи и полешки! Как они тебе конфет купят?
А сама, пока никто не видит, прикладывала к печке ладошку и тоже что-то просила. Лёгкий билет на экзамене, или чтобы мама из-за тройки по математике не очень расстраивалась. Или чтобы Дима из соседней квартиры взглянул на нее хоть разочек… Дима Савельев был на три года старше Лиды, и, как казалось самой девочке, не обращал никакого внимания на «малявку».
На самом деле Дима давно и безнадёжно был влюблён в эту беловолосую красавицу. Вот только глаз выше Лидиных туфелек никогда не поднимал. Боялся, что она над ним, лохматым, нескладным и слишком высоким, будет смеяться своим звонким, переливчатым, как колокольчик, смехом. Лида об этом даже не подозревала и продолжала вымаливать у печки хоть один-единственный Димкин взгляд…
У неё была даже своя, «секретная», плитка. Если прижаться к печке с правой стороны и чуточку наклонить голову, то на одной из плиток, из еле заметных трещинок и бугорков, складывалась настоящая фея – с крылышками и волшебной палочкой в руке. С ней-то Лида и вела беседы…
Но мама всё равно расстраивалась, Дима не смотрел, а билеты на экзаменах доставались такие, что даже учителя за голову хватались. И ставили тройки. Просто так, из жалости. С точными науками Лида не дружила. Вот литература, или география, или история – это ведь ой, как интересно! А всякие задачи и формулы – зачем они ей?
В общем её, Лидины, желания, печка почему-то не исполняла. Не зная, что и как просили остальные, и что из этого получалось, для себя Лида сделала вывод, что печка – это да, просто полешки и кирпичи…
Были, правда, ещё ангелочки – под самым потолком. Лепнина была очень красивая – виноградные гроздья, листья и толстенькие, прямо как Сонюшка, ангелочки. С ангелочками Лида тоже когда-то пыталась наладить связь, но и те молчали. В результате Лида поняла, что все это «потустороннее» – абсолютная чушь и ерунда, и надеяться надо только на себя.
***
Казалось, Ольга любит свою семью настолько, что готова раствориться в ней без остатка, лишь бы родным было хорошо.
Вот и вчера, за семейным ужином, выяснилось, что завтра, в это прекрасное летнее воскресенье у папы нет дежурства, и он свободен. Ольга решительно отложила все свои запланированные домашние дела, и все дружно решили отправиться в парк кататься на лодке.
Поверх ночнушки Лида накинула на себя одеяло, и разрешила, наконец, выйти брату из заточения. Костя ушёл в кухню, а Лида занялась Сонюшкой. Пересмотрела все платьица в скрипучем шкафу. Подумала и выбрала матросский костюмчик. Соня взвизгнула от счастья – одевать этот костюм ей разрешали редко – он был дорогой и очень красивый. Соня, снаружи надувая губки и выдавливая из хитрых глазёнок слёзы, внутренне была согласна – да, костюмчик не для песочницы и не для игры в мяч.
Но сегодня! Сегодня она наденет его – кататься на лодке – это же почти как на корабле вокруг света! Соня уже знала, что живут они на круглой, как мяч, планете. Часами крутила и рассматривала глобус Лиды. Один раз попыталась выяснить, почему с другой стороны планеты люди не падают на Луну, ничего не поняла, и махнула рукой. Живут – и хорошо!
– Чего ты задумалась, Соня? Сначала умываться и чистить зубы, потом причешемся, а уж потом костюмчик. Ну, бегом!
Сонюшка мячиком выкатилась из спальни и помчалась в ванную комнату. Там она потерла водой глаза, намочила зубную щетку и собралась бежать обратно. Но здравый смысл подсказал – старшая сестра разгадает все её уловки моментально. Пришлось умываться и чистить зубы долго и добросовестно.
Наконец с водными процедурами было покончено, и Сонюшка, блестя глазками, румяная и счастливая, вернулась в комнату.
Сестра причесала её легкие длинные кудряшки, заплела две толстенькие косички, в которые вплела атласные голубые ленточки, под цвет Сониных глаз. А глаза у малышки были – не оторваться! Ярко-синие, блестящие, небесные глаза.
Лида отступила в сторонку и придирчиво оглядела Соню с ног до головы.
– Ой, Сонюшка, а гольфики-то, гольфики забыли! Что ж ты молчишь?
Отыскав в одном из ящиков белоснежные гольфы, она протянула их сестре:
– Уж это сама наденешь, не барыня!
Приготовив сестрёнку к радостному семейному воскресенью, Лида занялась собой. Взглянула в зеркало и привычно сказала сама себе:
– Ну и что! Зато у меня ресницы длинные… И волосы!
Красотой Лида не отличалась – обычная девчонка со светлыми, почти белыми, прямыми волосами, курносым носом и большими серыми глазами. Но что-то неуловимо притягательное, манящее, было в девочке, хотя сама она этого пока что не осознавала и не придавала своей внешности никакого значения. Зато осознавал Костя и следил за друзьями сестры с удвоенным вниманием.
Лида выбрала из гардероба обычное голубое платьице и приложила к себе, глядя в зеркало.
– Лидочка, надень красненькое, оно такое красивое! – с восторгом глядя на старшую сестру, прошептала Соня.
