Я стою на асфальте
И я в лыжи обутый
То ли лыжи не едут
То ли я…
…Да, вот таким вот образом. Наши не любят Шляпы. Когда есть Шляпа, ты не пройдешь по асфальту, свежему, теплому, дымящемуся асфальту, мне навстречу. Ты не уберешься на пути к высокой цели. Шляпа быстро докажет тебе, что окно – это стеклянная дырка, и ты никогда не научишься летать. Никогда.
Шляпа – ошейник сознания. Сознательный щенок, имеющий Шляпу, уже не станет Запредельным Псом, играющим с Крутящимся Другом.
Шляпа – символ Врагов. Они изобретательны, но Шляпа их постоянна. Логична и последовательна. Рациональна и абсолютно квадратная…
А я иду по свежему горячему асфальту. Может здесь кончаются сказки?
Или сказки кончаются жаркими, бешено-необузданными ночами? Есть желание, еще нет любви. Упоение. Мятое белое полотно и неровные, бледные, желтые цветы на нем. Цветы тела. Еще нет любви. Садовник, скорей сотри их с белого полотна, иначе твоя мама, заметив их, будет ругать твою неряшливость и думать о том, как быстро растут дети. А когда тебе станет наплевать, кто увидит эти цветы, сказки закончатся?
Может это будет у больничной двери? Ты стыдишься себя, всех, всего. Ты, наконец, понял – любовь уже есть. Только сейчас… Где слово мужчины? Где твоя власть? Ты умеешь бояться.
И вот появилась Она. Вас снова только двое. Нет времени. Нет пространства. Все будет прекрасно. Будут цветы тела, желания, боль, смех, упоение. Но никогда, слышишь, никогда, Она не забудет того, кто остался за белой больничной дверью…
Здесь кончаются сказки? Или в поисках острых предметов? Или глядя на удручающе-розовые дороги? В не находимых, так нужных нотах? В голодных глазах Настоящих Мужчин?
Где кончаются сказки!? Когда!? …Если нет времени, нет места, и ничего уже не будет – сказки длятся постоянно. Обрываются, начинаются с середины, колесят по кругу. Рыдают и безумно смеются. Размножаются и убивают…
…Жили-были Наши…
Глава 4
Старый блюзм-э-э-н
Робко пря-а-ч-е-т
Тело жирное
В утес-с-а-а-а-А-А-х!
(Народный Индейский Фольклор)
Осип Мухин, Хранитель Большого Барабана, искал грибы. Его друг, негр Ник Тайсон, умирал и просил ухи. И Осип пошел за грибами. Загадочное, неродное слово уха, не по-доброму витало возле его уха.
– Чего это? Вот ведь мерзкое слово.
Осип знал грибы, верил им, слушал, кушал и думал их. Грибы водились в Лесу. Как только кончалась Степь, сразу начинался Лес. Осип Мухин искал грибы…
В центре Степи, на загаженном матрасе, умирал Ник Тайсон, негр и друг…
Вдруг прислушался Осип. Чуждый запах уловили его чуткие ноздри.
– Враги! – атакой ударила Шальная Мысль. Врагов было трое: Хозяин и два Раба. Они сидели на корточках и варили суп.
Эскимосы варят суп
Супа будет целый куб —
в критические моменты Осип Мухин нередко говорил стихами и обладал математическим мышлением: “ Куба должно хватить». А еще Не Наших Осип называл эскимосами, хотя все трое были китайцами.
Внимательно залезая на дерево, Осип Мухин изучал Врагов.
У Хозяина было очень здоровое лицо. «Даже здоровее, чем у Маши Бодровой», – почему-то подумал Осип. Именно в это лицо, промеж раскосых глаз, и всадил он первую пулю. Вторую не всадил никуда. По грибы Осип Мухин носил только один патрон – для себя. Хозяину хватило и первой. Он загрустил, обиделся и умер в муках.
Оставшиеся Враги исступленно пели не Нашу песню про “ Малютку» и не подавали признаков неудовлетворения.
– Осип Мухин! – представился Осип и упал с дерева. Представился. Минут на десять.
– Осип Мухин! – очнулся и начал повторяться Хранитель Барабана.
Песня прервалась.
– Хот-Хипин – это хайрастый, в фенечках и мулечках Враг назвал себя. Второй, задумчивый и окольцованный, вяло добавил: “ Дог-Дэн», – и снова начал петь.
Мысли Осипа Мухина текли в нужном русле: «Поют, играют, полные идиоты на первый взгляд, – он внимательно присмотрелся, – И на второй тоже. Значит могут стать Нашими».
– Шляпу сними – бросил он Дог-Дэну.
– Чего?
– Шляпу, говорю, сними и пошли со мной, сволочи. Будете у Наших Блюзастыми Диверсантами.
…Пылила дорога. Куражилась Степь. Возвращался Хранитель Большого Барабана Осип Мухин и Новые Наши. Удовлетворенная усталость светилась во влажных, чистых глазах Осипа. Еще двое бойцов, оставив Шляпу, влились в ряды Наших. Солнце плевалось яркими колючками. Все больше виднелись Хорошие Трубы, вспоминалась Счастливая Труба. Все было хорошо. На грязном матрасе, наконец-то, не отведав ухи, тихо скончался Ник Тайсон.
– Елдызь!!! – упал-таки…, а нет, подхватили под белые руки Новые Наши, своего спасителя Хранителя Большого Барабана Осипа Мухина.
Глава 5
О, закружи меня Ветер Странствий! Тянет, тянет на Землю без времени и пространства. Тянет в Степь. И, словно Степной Волк, несется на лихом коне Создатель Григорий. Ниоткуда, позабыв про всё, и в никуда, не вспоминая ничего.
– Идите вы все…! – и плёточкой лошадку по волосатой заднице. А вслед Григорию погоняет своего Вороного Главный у Наших Даниил Вячеславович. Резвятся они. Куражатся.
Кому какое дело до их совести, радости и патологии.
– Ты мне жизнь угробил! – празднично кричит Даниил Вячеславович.
– Зато песни какие!!! – доносится в ответ.
Да, так и мчатся! Степь! Разлетается Степная Печаль на лёгкие слезинки и виснет на мордах лошадей.
Почему у лошади грустные глаза? Веселятся уши, хвост, ноздри – а глаза грустные. Знает видно она: как отпадёт в ней надобность, как состарится, так и ляжет на стерильный стол, под тонкие, изящные пальцы Мани Мертвецкой. И будут они томно копошиться, в когда-то живых кишочках, печёночках, сердечках. И тёплый, приторный запах крови замутит светлую голову Доброго Врача.
– Нет, нет Маня! Это мёртвая кровь!
И оближется Маня и дальше станет нескромно ковыряться в сердечках, печёночках, кишочках…
…Печень. Печёночка. Клоака. ВОНЬ!
Не льсти себе, не ладан, не розовые лепестки, а всепоглощающая вонь.
Как долго милое тело пахнет клубникой? Пока печень, прокуренная, пропитая, задохнувшаяся в морфине, расплавленная Белым Огнём, пропустившая через себя шоколад, слёзы, ангину и гонорею, ненависть и любовь, трупы, шампанское, деньги, окна, манящий асфальт и Священные Костры, деятелей и блядей, Солнце и Луну, песни, пляски, ноты, всю эту чёртову МУЗЫКУ – пока эта печень не эволюционирует в клоаку: т е л о б у д е т п а х н у т ь к л у б н и к о й. А пальцы уже ладаном.
Мы забыли родиться, как постоянно забываем умереть. Хочешь познать невинность – иди к тем, кто вспоминает, и это будет Вселенский Оргазм, отупляющий и бездушный, бездарно-розовый и ненужный, как всё великое…
…Грустные, грустные глаза лошадей и бесшабашная скачка в Степи. Убегают, убегают от Ужасной Белки, убивающей быстрее Мёртвой Крови (слышь, Маня, гораздо быстрей).
Так садись и ты на коня и в Степь, в Степь…
…Стучат копыта, тысячи копыт, миллионы. И далеко-далеко раскрывает пасть такая родная, но, увы, Ужасная Белка.
Глава 6
Передонов смотрел на веющий в
толпе веник. Он казался ему
недотыкомкою.«Позеленела,шельма», – в ужасе решил он.
(Ф. Сологуб)
Иду, курю
(Ф. Чистяков)
Все дороги ведут в Борщ На Колёсах.Под колёсами – трава
(Архив Контрразведки)
Борщ На Колёсах считался святым местом. Он очаровывал своей неизбежностью, засасывал своей светлой тоской, и не давал Бодрости.
– Все дороги ведут в Борщ, – пела Маня Мертвецкая, и вторила ей Маша Бодрова: «От Борща Борща не ищут». И была права. Никто не мог найти Борщ. Как никто не мог видеть Торча. Борщ и Торч, рука об руку, всегда вместе, сами находили своих почитателей.
Борщ – место изучения Нуль Перехода, Борщ – центр Перемещений. В самом центре, обдирая сухие листики, вглядываясь в Корень Жизни, находилась в процессе изысканий Зина Нулевич-Чудесная. Она мыслила. Или спала.
Холодные глаза. Зовущие руки. Тёмные, ниспадающие волной, шелковистые волосы, зелёный дымчатый нимб над головой. Подобный незамутнённому стеклу взгляд. Как тут не пасть на колени и не отдать последнюю папиросу?
Этим и жила Зина. Не было в Контрразведке Наших более ценного агента. Враги знали: пришла Зина – ушла Зина – пришла Та Которая Всегда. Не помогали зеркальные щиты – (Нулевич-Чудесная не отражалась в зеркале) и каменели Враги, удушливо кашляли, пораженные Зеленым Дымчатым Нимбом и, тихо попискивая, умирали.
Если Враг не сдавался, если наглел, если закидывал Шляпу на наши позиции, и никто не мог справиться, тогда звали и отправляли в разведку Зину Нулевич-Чудесную, да Машу Бодрову. И если совсем было туго, вызывали Доброго Врача Маню Мертвецкую.
…И какой только Безумный Бог создал тебя, о Зина Нулевич-Чудесная! Вот и ты, и ты тоже летучей мышью паришь в ночном небе. И паришь, паришь, давишь на мозговые извилины стремительным, как Ужасная Белка, черным крылом опытного упыря.
И тебе крови? Сколько же вас еще! Страшно. Вязкий ночной кошмар материализовался в этих полетах. Отходит ко сну Неизвестный Наш. Приветственным поцелуем прикасается к нему Зина. И нет покоя уже. Бледнеет его кожа. И только жажда, жажда Живой Крови!
…А за околицей, по-мужицки развесисто, ругался Ванька Темкин и вторил ему Вольный Охотник Костя Краснухин…
… – Ты представляешь, Зина, – это пришла из бункера Маня Мертвецкая, – чего я узнала-то!
– Ну?
Маня привычным жестом стряхнула с тонких изящных пальцев сгустки чьих-то легких и удивленно сообщила:
– Эти двое, – она неопределенно показала за околицу, – Заявили, что лезвие, ты слышишь, лезвие, используют для избавления от лишних волос!
– Ну, матушка, совсем заработалась. Не век же тебе все кожу да вены пилить. Не век же собачьи стаи под то самое лезвие заманивать. Смой, смой с рук твоих и пальцев, тонких и изящных, липкие внутренности тварей живых. Обрати взгляд свой на дела мирские, на хари волосатые да рыла небритые – не в Лесу поди живем, а в Степи! Очнись, очнись, Маня!
Зина была красноречива, зла и чертовски голодна. В рядах Наших кончались Девственники. Не было чистой Живой Крови. Уже месяц ничего не ела, а лишь вкусно вдыхала сладкий дым Зина. Длинный монолог истощил ее силы.
– Маничка! – примирительно предложила она. – Пойдем к Врагам. Очень кушать хочется…
…А на улице избавлялся от лишних волос Потап Плинтусов. Вихрем пролетели две тени. Толкнули его в правую руку, качнули опасную бритву, и захлебнулся Потап горячей сладко-соленой струей…
