Глава 3. Ребёнок в корзине из-под редиса
Примечания:
Цыянь – режущий глаз, ослепительный.
Лилян – сила, власть, энергия.
Дацзе – старшая сестра, сестрица.
Из-за тёмной энергии в воде сменная одежда, хранящаяся в рукаве, промокла, как и та, что была на мне, так что на постоялом дворе приходится переодеться в вещи, купленные у хозяйки. Потуже затянув на себе халат, я цепляю ждущего в коридоре заклинателя за запястье и затаскиваю в тускло освещённую комнату. Обойдя развешанные по всем поверхностям одеяния, он уверенно садится на кровать. Я поджимаю губы – благовония в комнате горят, но не успокаивают, моё раздражение разгорается с ними.
– Знаешь, в таком свете… – начинает адепт из Сюэсэ Хоянь, правильное отношение к которому трудно определить.
– Что? – руки сами собой складываются под грудью.
– В таком свете я чётко вижу ямы под твоими прелестными глазками. Не хочешь прилечь вот сюда и поспать до утра?
Закатив «прелестные глазки», я подвязываю высохшей ленточкой волосы повыше:
– И упустить подходящее для поисков время? Все известные пропавшие пропали именно в ночные или предночные часы.
Пока я зажимаю один конец ленты зубами, парень возражает:
– До будущего вечера уже вряд ли случится что-то страшное. Так отчего бы не отдохнуть?
– Ты трусишь? – лента туго стягивает пучок. – Наглости в избытке, храбрости не так много?
– Не заигрывайся, – ровно произносит юноша. По спине от его тона бежит холодок, отдалённо знакомый. Я не соображаю, кого он мне сейчас напоминает, но вдруг соображаю другое:
– Как тебя зовут?
Имени его я до сих пор не узнала. Вежливость убежала в начале нашего знакомства вместе с озёрным духом.
– А, меня? – ощущение холода испаряется, парень неуместно веселеет. – Чжао Цыянь, молодая госпожа! Как прикажете величать вас?
Небеса, лучше бы и не спрашивала! От вольной речи к формальностям, нелепость же!
– Ван Лилян, – представляюсь я.
Имечко у тёмного заклинателя занимательное, с одной стороны, от него веет обожанием тех, кто его дал, с другой, призывом остерегаться. Но при всей своей интересности, это имя мне не знакомо. А вот ему может оказаться знакомо нынешнее имя главы школы Нинцзин. А вот моё прежнее взрослое имя – едва ли.
– Ван Лилян-а, – протягивает он моё имя по-дружески тепло. – Такое суровое имя не помешает чуточку смягчить.
Я повторно закатываю глаза.
– Ван Лилян-а, гляди же, какая кроватка удобная, – идею затащить меня в кровать Чжао Цыянь не отбрасывает, призывно хлопает по одеялу и сюсюкает, как с дитятком. – Чистенькая, никто не покусает.
Бесит!
– Что ж, тогда ложись, затеряйся в Царстве Снов и нарвись на какую-нибудь злобную тварюгу! – от души желаю я, подорвавшись, подобно бамбуку, брошенному в костёр, и распахиваю дверь в коридор.
Тяжкий вздох тут же рвётся наружу и будто зависает под потолком чёрной тучей. От бессилия прикладываю дрожащие пальцы ко лбу, а в мыслях только: «Надоело, надоело, как же надоело… и это что, детский смех?!» Отцепив ладонь от лица, я сталкиваюсь с мальчиком в бамбуковой шляпе. Он оттопыривает детские пальчики, манит ими за собой, не стесняется показать улыбку с недостающими зубками.
Я покачиваюсь, волевым усилием удерживаюсь на ногах и моргаю, прогоняя муть, заволокшую мир. Смех, однако, после этого не пропадает, он превращается в скорбный плач. Ребёнок перестал мерещиться – значит ли это, что плач настоящий? Откуда он?
– Слышишь? – оборачиваюсь к Чжао Цыяню. Слух у тёмного заклинателя должен быть не менее остёр, чем мой, он отличит, где иллюзия, где явь.
– Что? Я много чего слышу, – плечи его прыгают вверх-вниз.
– Будто ребёнок плачет, – поясняю я, почёсывая кулаки.
– А, это слышу!
Я сразу же срываюсь с места, вниз по лестнице, на первый этаж постоялого двора, откуда и доносятся тревожащие меня звуки. В спешке даже не захватываю фонарь, чтобы не было нужды всматриваться в темноту. Завывания дитя тем неуловимее, чем ближе я к кухне. Когда я вхожу на кухню и огненным талисманом, без раздумий затолканным в рукав при одевании, зажигаю найденную свечу, ребёнок уже не столько плачет, сколько давит всхлипы.
– Там, – я подскакиваю – Чжао Цыянь неведомо как образуется за спиной! Следуй он за мной изначально, я бы обратила внимание!
– Там, – повторяет адепт Сюэсэ Хоянь, подбородком указав туда, куда я и без него глядела.
– Знаю, – я крадусь к дальнему концу помещения, где сложены корзины с редисом. За белыми кучами, в самом уголке, вместо редиса в корзине сидит зарёванный мальчик.
Крохотный и потрёпанный, будто бы извалявшийся в грязи, он трёт липкие щёчки кулачками. Однако важно то, что щёчки эти – совсем беленькие, как и глазки: дитя морщится, но не краснеет.
Я присаживаюсь перед малышом и ласково зову:
– Здравствуй.
Мальчик сосредотачивает на мне слезящийся взгляд.
– Здравствуй, дацзе, – он будто отвык говорить, простому человеку ни слова бы не разобрать.
Губы мои чуточку подрагивают, но всё же складываются в тёплую улыбку.
– Ты потерялся? – я придвигаюсь на цунь ближе. Ребёнок не спешит убегать или закрываться, что считается добрым знаком.
Мне с заминкой отвечают кивком. Помявшись и поёрзав в корзине, в которой смотрится крошечной редисочкой, мальчик добавляет:
– Я потерял дацзе. А потом потерялся сам.
Не задумываясь, я оглядываюсь на Чжао Цыяня: тёмный заклинатель или светлый, он должен прийти к схожим с моими выводам. Оттого и рот закрыл, дав мне заняться делом.
– Я, – пальцем упираюсь себе в грудь, – похожа на твою старшую сестрицу?
Ребёнок кивает несколько раз.
– Потому ты заговорил со мной? Хочешь, чтобы я помогла тебе найти твою дацзе?
– Ты ведь можешь, дацзе? – с надеждой смотрит на меня это дитя.
Я со всей возможной теплотой треплю волосы мальчишки и обещаю:
– Могу. Клянусь, что приведу тебя к сестре.
Услышав желанную фразу, мальчик бросается в объятия – мне не остаётся ничего другого, кроме как подняться с ним в комнату на руках и укачивать, пока не уснёт. Чжао Цыянь молчит вплоть до тех пор, пока я не укрываю ребёнка одеялом.
– Тебе не следовало давать мальчонке подобные обещания.
Это верно.
– Как ещё мне было его успокоить? – грубо отзываюсь я.
– Если ты не найдёшь его сестру, он рассвирепеет и станет опасен. Тогда его точно не успокоить.
И это тоже верно.
– Но сейчас-то он безобиден. И он явно видит нас впервые, что означает, что в озере был кто-то другой. А этот ребёнок…
– Ещё жив, но раскололся на части, – подтверждает мои подозрения тёмный заклинатель. – Одна его половина где-то живёт и дышит, другая призраком воет в ночи.
– И собрать его воедино можно лишь приведя к сестрице, которую он ищет.
– Или просто найти вторую половину пацана и соединить их насильно, – хмыкает юноша.
Выбить бы ему дурь из головы!
– Ты хочешь разбить душу окончательно?! – шиплю от злости, не крича лишь из-за спящего мальчика. – Насилием можно только разрушать, но никак не создавать что-то!
– Тёмное искусство с тобой не согласится, – Чжао Цыянь взмахивает рукой.
Полы и рукава развешанных одежд покачиваются от дуновения энергии, выпущенной не мной, юноша же невозмутимо наблюдает за реакцией на свою пакость. Мне вспоминается учитель, чьи мысли отравил порочный базар, обиталище обмана и принуждения. Мерещатся Ян Гуйцзу, чья жизнь обернулась трагедией из-за чужой жестокости, и Фэн Цзяньсюэ, покинувшая Сюэсэ Хоянь и попросившаяся ко мне в ученицы.
– Даже светлые методы, направленные в насилие, уничтожают. Я не знаю противоположного, – выдыхаю, в конце концов.
– Так почему бы мне тебе его не показать?
Задержать дыхание. Снова выдохнуть. Опустить ресницы, чтоб глаза не видели.
– Не на столь хрупком примере, – зевок прорывается вперёд окончания фразы – ладонью не прикрыть даже.
Я не помню, как засыпаю, хотя детское сопение звучит во сне, как наяву. Смешиваясь со смехом мальчика в бамбуковой шляпе, ведущим меня за руку туда, где меня ждут, где будет легче и лучше, оно звучит потусторонне. Я мечусь по постели, сбиваю накинутое одеяло и просыпаюсь, маша руками и ударяясь запястьем о край кровати. Вспотевшая, беспокойная и ни капельки не отдохнувшая.
Ни ребёнка, ни тёмного заклинателя рядом нет. Посреди комнаты стоит бочка с согретой водой, что не стынет под заклинанием, высохшие одеяния сложены на столе в аккуратную стопочку. Подозрительная заботливость!
Чжао Цыянь появляется на пороге как раз тогда, когда я, спешно собравшись, цепляю меч на пояс. Мальчишка держится за его ладонь: в свете дня выглядит совсем беспризорником, но осколок души не то чтобы реально по-настоящему отмыть или вылечить, всё же он отражает состояние лишь части от целого, лишь целое возможно привести порядок.
– Ван Лилян-а хочет кушать? – напевает Чжао Цыянь добродушно.
– Вечер скоро? – однако я его настроение не разделяю: «Сколько времени потеряла?!»
Глава 4. Бесценное сокровище
В вечернем переулке задыхаются любые шумы: крики из винных лавок, топот спешащих работяг, ругань и споры – всё достигает ушей приглушённо. Я вспрыгиваю на крышу. Ребёнок сжимает меня, сидя на спине, и только благодаря крепкой хватке я не забываю о его присутствии.
Чжао Цыянь вышагивает внизу, в одёжке обычного горожанина, латанной в нескольких местах – спасибо хозяйке постоялого двора, что старьё своего мужа она отдала даром. Меч тёмного заклинателя висит на поясе вместе с моим клинком, но на другом боку, его тяжесть и чуждая энергия ощущаются и через ножны. Без столь грозного оружия сбежавший дух не должен опознать Чжао Цыяня и мгновенно увидеть в нём угрозу.
Юноша беззаботно насвистывает, привлекая духа, что определённо находится где-то в городе. Покинув озеро, создание, если именно оно ответственно за пропажи молодых жителей Фаньжуна, не вернулось бы туда, откуда его прогнали, так скоро да без добычи. А поскольку никто не исчез, то вывод напрашивается: дух ещё не выбрал жертву. Мы выберем за него. А, разобравшись с более опасной тварью, я помогу мальчику и вернусь на Нинцзин.
– Если гора к тому времени не рухнет, – уточняет мальчик в бамбуковой шляпе, появившись на крыше дома напротив. Золотые глазки видения сверкают, как драгоценные камни блестят на белом лице.
Я вздрагиваю: обычно он не говорит! Не обращается ко мне… подобным образом, не продолжает мои же рассуждения!
– Ты рискуешь упустить добычу, – улыбается он.
Пока я в неверии трясу головой, мальчик в бамбуковой шляпе пропадает. Зато я замечаю, что внизу за Чжао Цыянем ползёт тень, отделившись от стены. Если сейчас зажать её между нами и перекинуть парню меч, то никуда деться тень не успеет!
Оттолкнувшись, я слетаю с крыши и швыряю клинок заклинателю. Ребёнок догадливо отпускает плечи, расплетает ноги, давая мне возможность вооружиться. Пока я атакую, Чжао Цыянь рисует барьер со своей стороны. Стоит бесформенной быстрой тени метнутся в сторону заклинателя, как уже я рисую барьер со своей. Мы одновременно взмахиваем мечами – и под давлением тёмной и светлой энергии тень замедляется. Ей некуда сбежать, негде особо извернуться, потому каждый наш следующий удар попадает прямо по ней.
И вот тень оседает, клубы тёмной энергии расходятся, открывая истинный облик духа, сокрытого под ними. У меня расширяются глаза, и я оборачиваюсь на ребёнка, что недавно несла: у него и у загнанного нами духа одно лицо.
– Я ничего не делал! – вскрикивает мальчишка, по-детски отпираясь. – Это не я!
Метнувшись к выходу из переулка, осколок души врезается в барьер и в панике стучит по нему кулачками. В бессилии он молотит ещё и ногами, но, конечно, против заклинаний это не помогает. Картинка в моей голове складывается, и я тихонько приближаюсь к ребёнку.
– Конечно, это не ты, – убеждаю мальчика, опустившись так, чтобы наши лица оказались напротив. – Ты же был со мной, как же ты мог быть ещё и внизу?
Он хлюпает носом и недоверчиво прожигает взглядом мою грудь, через томительное мгновение всё же прижавшись ко мне дрожащим тельцем. Усадив его на локте, я подхожу к Чжао Цыяню, держащему пойманного духа. Точнее, ещё один осколок одной души: та часть, что мы встретили на постоялом дворе, отражает боль потери, другая – ярость, потому-то и лицо у них одно. Но если агрессивный и плаксивый ребёнок связаны друг с другом, то это означает, что проблему они делят одну на двоих.
– Почему ты нападаешь на молодых мужчин? – решаю допытаться у рыпающегося мальчишки, которому не ускользнуть из хватки тёмного заклинателя. – Они как-то связаны с пропажей твоей старшей сестрицы?
– Дацзе? – мальчик прекращает вырываться, замирает, склонив голову. – Ты похожа на дацзе, но ты не дацзе! Никакая ты не дацзе! Верните мне дацзе!
Чжао Цыянь закатывает глаза, но мне сейчас не до него. Я повторяю вопрос:
– Зачем ты нападаешь на горожан?
– Кто-то из них увёл дацзе! И, если они не признаются, кто, то я сам узнаю!
Пойманный ребёнок становится достаточно словоохотливым.
– Ты потерял старшую сестрицу по вине какого-то парня?
