Юлия Лир "Сёстры академии Лемниската"

Сёстры академии Лемниската
Юлия Лир

Что если ведьмы действительно живут среди нас? Варят отвары из трав, узнают будущее по картам таро, залезают в мысли и устраивают шабаши в лесах? Блажена верила в это, как в волшебную сказку, пока сама не оказалась в академии, где обучают ведьмовству.Теперь она убедится, что ведьмы живут в каждом городе, а лешие, домовые и русалки – далеко не вымысел.

Юлия Лир

Сёстры академии Лемниската

Глава 1. Уроборос на цепи

Когда порою изменяли силы

И обжигала сердце горечь слез,

Со мною, как сестра, ты говорила

Неторопливым шелестом берез.

Всеволод Рождественский

Я обожала навещать бабушку в деревне, но в последнее время делала это всё реже. Потому что боялась вопроса, который обязательно задаст моя Лидочка.

Этот вопрос сыпался на меня из каждого родного рта. Его задавали родители, учителя, друзья и даже люди, с которыми я случайно познакомилась в очереди. Этот вопрос я частенько задавала себе сама – гуляя с подругами в парке, слушая одним ухом учителя по литературе или пялясь в потолок глубокой ночью. Но ответ всё не приходил.

Вот и сейчас, надеясь не услышать зловещий вопрос, я прятала нос в пухлом пирожке с вишней и искала отвлекающие факторы.

Бабулина кухня в Тихолесово наполнялась тёплым запахом сладкой выпечки и майским воздухом с привкусом свежего сквозняка. Ветер за окном трепал лысые кусты шиповника под оградой и врывался через деревянную форточку, гоняя туда-сюда узорчатые полупрозрачные занавески. Цветочки на них немного пожелтели от времени. Всё здесь было родом из детства. С тех самых пор, как мне было три года, бабушкина кухня почти не изменилась. Светлая, небольшая, с деревянными стульями и застеленным клеёнчатой скатертью столом.

Здесь мне снова было десять лет, когда мы с бабушкой вместе читали книжки, лепили пельмени, пили чай с конфетами и болтали о всякой ерунде. Из этого окна она звала меня домой с улицы, и я, попрощавшись с подружками, бежала мыть руки сильно пахнущим хозяйственным мылом и садиться за стол, уставленный сочными котлетами и мятой картошкой.

– Ба, это что? – Я подвинула пальцем блюдце с белой жидкостью на подоконнике.

– А? – Моя Лидочка развернулась от плиты, поправляя прикрывающий бёдра кардиган. Это был её любимый предмет одежды наряду со всякими необычными очками. Кардиганов у неё было с пару десятков, но этот мне нравился особенно – чёрно-белый, полосатый, как шкурка зебры, с белой бахромой по нижнему краю. – А, Блажена, это домовой разыгрался. Стал подворовывать вещи кой-какие. То одно пропадёт, то другое… Когда вернёт, а когда и с концами захапает! Вот, задабриваю молоком.

В домовых, леших, русалок и всякую другую нечисть бабушка верила всерьёз – спорить с ней я не стала бы даже в самом плохом настроении. Мама иногда переживала, что странности бабушки – это звоночек о какой-нибудь старческой болезни, но она всегда такой была. Я оставила блюдце на подоконнике в покое.

– И что украл? – Поддерживая бабушкину легенду, надеялась избежать страшного вопроса.

– По мелочи. То носки мои вязаные – пол-то ещё холодный, земля не прогрелась, я в носках хожу. А он возьми, да и спрячь. Так три пары! То пульт от телевизора, а у меня как раз передача начиналась. А на днях шумовка пропала! Так пришлось новую покупать – до сих пор не отдал, а как я без шумовки?

– И чего же он так распоясался?

– Поди разбери, что ему не хватает. Дом в порядке – это он мне беспорядок делает. – Моя Лидочка отмывала тарелку от маленьких клейких кусочков теста, взглядом проверяя чайник на плите. – Представляешь, Мишка Елисеев пропал!

Я вспомнила курчавого мальчишку лет шестнадцати, который жил через пару домов от бабушки. Худой, бедовый, вечно ошивался с ребятами постарше у местного ларька. Он был весёлый, прыткий, с озорными глазами и языком без костей.

– Как пропал?

– Вот так: совсем пропал! С неделю назад пошёл на речку и не вернулся.

– Один пошёл? – Я удивилась, потому что редко видела Мишку без компании.

– Один. – Бабушка кивнула тарелкам в раковине, не поворачиваясь. – Не знаю, что с ним стало. Участковый искал-искал, да разве тут найдёшь… Женька с ног сбилась, а потом плюнула. Ясное дело.

Женькой бабушка пренебрежительно называла мать Мишки – женщину с опухшим от алкоголя лицом и красными пятнами на щеках, которую я за всю жизнь видела трезвой всего пару раз. У неё был ещё восьмилетний сын – младший брат Мишки – Егор. Оба мальчика были от разных отцов, хотя тётя Женя всегда жила одна, без мужчины.

– Может, в город сбежал?

– Очень надеюсь, Блаженочка, очень надеюсь.

Не сказать, что это было редкостью. Папин друг из полиции как-то рассказывал, что им каждый день приходят ориентировки на пропавших подростков – большинство из них сбегает из дома. Учитывая Мишкину ситуацию, я бы не удивилась, встретив однажды парня в городе.

Бабушка, наконец, закончила с посудой, стряхнула капли воды с рук в раковину, вытерла пальцы вафельным полотенцем, налила себе чёрный чай из заварника, смахнула каплю с носика, чтобы та не оставила след на скатерти, и плюхнулась на стул напротив. В свои шестьдесят семь она ходила на маникюр к молодой соседке и даже слегка подкрашивалась.

– Ну, рассказывай. – Выдохнула она, помешивая сахар в чашке с выцветшим рисунком синицы. – Как дела твои?

Я уводила тему. Обсуждали, как на прошлой неделе ходили с подружками в кино и как оставались с ночёвкой у Киры. Как мама подарила новые носки в мою коллекцию – в фиолетовую сеточку, с блёстками. Я таскала крошки от пирожка по тарелке, собирая их в маленькую насыпь.

– А с институтом как? Решила, куда документы подавать будешь?

Вот он и явился: тот самый вопрос, от которого крошки на тарелке вдруг остались без внимания. Я опустила руки под стол и блуждающим взглядом обвела кухню, надеясь отыскать того самого домового и ткнуть в него пальцем, чтобы бабушка отвлеклась.

– Да нет, бабуль, пока не знаю.

Это мой последний год в школе. На носу экзамены, выпускной, прощания, а я так и не решила, куда буду поступать. Мне нравилось всё понемногу, но ничего конкретного. Литература, социология, психология, языки, реклама… Всё неплохо, но всё как будто не про меня. Хорошие способности к гуманитарным наукам, приличный аттестат и, скорей всего, результаты экзаменов выше среднего (их ещё предстояло сдать). Но я всё равно понятия не имела, чем хочу заниматься в жизни. Казалось, все вокруг уже давно определились, нашли себя и взломали саму суть взросления. Кира собиралась стать архитектором, Игорь отправлялся покорять научные институты Москвы со своими президентскими премиями за школьные проекты, Лиля стопроцентно унаследует родительский бизнес… А я? Ну, у меня в комоде есть большая коллекция носков и минералов. Можно я как-нибудь на этом проживу?

Голова распухала от мыслей о будущем, ужаленная роем пчёл, а я не хотела ничего решать. Я смотрела сериалы, в которых героини плескали руками на свою судьбу и требовали, чтобы им дали свободу выбора, а не решали жизнь за них, но, если честно, была бы не против, чтобы меня хоть куда-то направили. Родители, как и всегда до этого, предоставляли полную свободу, доверяя и отпуская на все четыре стороны. Как это было некстати.

Мне меньше недели назад исполнилось восемнадцать – как можно в таком возрасте решить, чем ты хочешь заниматься всю оставшуюся жизнь? Что если выбор окажется неправильным? Что если потрачу четыре года жизни на то, что мне совсем неинтересно, а через десять лет проснусь в тёмной комнате с мыслью «Зачем это всё было»?

Боюсь, придётся огорошить родных и взять гэп – свободный год перед университетом. Определиться, чего хочу в жизни, поработать в какой-нибудь забегаловке, чтобы жизнь потаскала и помогла найти направление.

Из кипящего супа мыслей холодным половником меня вытащила бабушка.

– Ой, Блажена, у меня же подарок для тебя! Чуть не забыла. – Моя Лидочка подскочила со стула, оставив чай, и вихрем умчалась с кухни.

Вернулась она через минуту и протянула мне ярко-синий бархатный мешочек. Небольшой, но тяжёлый – он увесисто лёг в ладонь.

– Твоя прапрабабушка подарила его мне на восемнадцатилетние. Теперь он твой.

Я осторожно потянула за верёвочку, и мешочек раскрыл свои тайны. На ладонь выпрыгнула блестящая золотая змея на цепочке – она свернулась ровным кольцом, укусила себя за хвост и уставилась на меня сине-зелёным глазом.

– Это Уроборос – мудрая змея, символизирует бесконечность. А камень – александрит, царский камень. Он меняет цвет при разном освещении, посмотришь потом.

Я покрутила холодную змейку в руках. Чешуя была ласково проработана мастером: клыки вгрызались в холодный хвост, как в мягкую плоть. Крупное и дорогое украшение, от которого пахло историей и воспоминаниями – что-то особенно-таинственное было в тяжести семейной реликвии. Как вживую передо мной предстала женщина в строгом платье с высоким воротом и украшением на шее.

– Спасибо, бабулечка. – Я наклонилась через стол и поцеловала мою Лидочку в щёку. С нежностью погладила змейку и убрала обратно в мешочек – не носить же такую вещь здесь, в деревне.

– В твоём возрасте я хотела поступить в академию, но мои родители не разрешили. Тогда бабушка Ива подарила мне эту подвеску со словами, что я обязательно найду себя. И ничего, нашла же – на заводе отработала, подруг обрела, пенсию получаю, сын, внучка. Жизнь сложилась всё-таки. А у тебя больше возможностей, дорогая. Если пока не понимаешь, чего хочешь, значит, время ещё не пришло.

Бабушка десятки раз рассказывала мне эту историю. Будто бы моя прапрабабка Ива (страсть к странным именам у нас семейная) была ведьмой и училась в академии, где вместо высшей математики читали лекции по заговорам и гаданиям. Ива умела зачаровывать камни на удачу, варить отвары для долгой жизни, исцелять одним прикосновением и петь песни, от которых все в округе засыпали за секунду. Сыну Ивы – моему прадеду – волшебных сил якобы не досталось, поэтому моя Лидочка была уверена, что в эту академию для ведьм должны были пригласить её, но прадед ни в каких ведьм не верил, и жена его – мать моей Лидочки – тоже. Родители запретили девушке идти по стопам сумасшедшей бабки и отправили в сельскохозяйственный институт, после которого она тридцать лет оттрубила на заводе. Эта легенда была семейной байкой, в которую бабушка верила, а мне иногда от всей души хотелось к ней присоединиться.

– Моему отцу (твоему прадеду) не досталось магии, он и расстроился. – Грустно вздохнула бабушка. – Не дал мне учиться. В некоторых семьях силы переходят только по женской линии – вот и у нас так стало. Так что ты, девочка моя, по-хорошему должна стать следующей, как моя бабушка Ива и завещала.

Я гладила бархатный мешочек большим пальцем, глядя в окно. Солнце садилось – небо над деревней окрасилось в цвета сирени и одуванчиков, напоминая густой розово-золотой кисель.

– Было бы здорово, бабуль.

Бабушкин дом стоял на опушке. Легко верить в ведьм и домовых здесь, в деревне, когда лес дышит и смотрит на тебя в упор, когда утренний туман движется навстречу, когда приходишь розовым вечером на речку и слышишь шелест в камышах, будто там копошатся русалки. Но после майских праздников я вернусь в город, а там даже бабушкина вера не смогла бы продержаться дольше пары недель: в бетонной коробке, которую родители называли квартирой, вряд ли жил домовой и вера в чудеса слабела в разы. Мне чертовски хотелось верить, что волшебная сова принесёт добрую весть и заберёт меня хоть в академию, хоть к самому царю Салтану. Собирая свою коллекцию камней в верхнем ящике комода я думала, что они волшебные, впитывают в себя энергии и всё такое. В интернете я была подписана на группы «ведьмочек», собирала сухоцветы в мешочки и даже заряжала на подоконнике воду от полной луны, но это всё было скорей игрой, моей сладкой фантазией, чтобы сбежать от ответственных решений и скучного будущего. Как жаль, что бабушкины сказки выживали только на тёплой деревенской кухне.

Вопреки моим страхам, Лидочка больше не давила злосчастным вопросом. Остаток недели я провела, читая книги, зависая в телефоне и бродя по деревне. Сам воздух здесь был спасительным, исцеляющим, родным. На короткое время жизнь стала похожа на приятную тягучую конфету. Я очень не хотела, чтобы она заканчивалась, но вкус становился всё менее ярким, а по окончанию праздников и вовсе рассосался. Стоило вернуться в город и вспомнить об экзаменах, как жизнь снова вросла в меня горькой пилюлей.

Меня ждали экзамены, выпускной и прощание с детством. В то время казалось, что жизнь переламывается, сворачивает с проторенной дороги и несёт меня в неизвестность. Но тогда я не знала, что настоящий перелом случится позже.

Школьные друзья, родители, выбор университета – всё покажется неважной пылью, когда за мной придут они, а бабушкина подвеска со змеёй станет проводником в мир, откуда я я не смогу и не захочу вернуться.

Тогда, сидя на кухне и наслаждаясь запахом пирожков с повидлом, я подумать не могла, что за меня решат куда больше, чем можно было себе представить.

Глава 2. Близнецы

И я, как умею, понять пытаюсь.

Я жить по-готовому не привык.

Думаю, мучаюсь, разбираюсь

И все же порою встаю в тупик.

Эдуард Асадов

Они пришли, когда солнце алым колобком перекатывалось на бок, чтобы проспать до самого рассвета, и вывернули жизнь наизнанку, как грязную майку.

В закатных лучах пятнистый зажим-краб соскользнул с моих коротких волос и полетел на полотенце. Вечно растрепанные светло-русое каре сейчас было совсем в беспорядке – пряди выгорели и иссушились от июльского солнца, кончики волос намокли после купания в речке. Я провела на маленьком пляже почти весь день, и это было прекрасно: купаться, есть бутерброды, ласково сложенные бабушкой в контейнер с цветочками, запивать их водой с мятой и лимоном из пластиковой бутылки, читать Достоевского под плеск воды. Мне нравилось это скромное деревенское одиночество. Я нахлобучила на голову широкую соломенную бабушкину шляпу, чтобы спасти и без того веснушчатый нос от солнца.

Пискнул телефон, пришло сообщение от Киры: она уже подала документы в архитектурный и пока проходила по спискам. Я искренне порадовалась за подругу, но с грустью отметила, что куда-то нужно и свои бумажки закинуть, хотя бы ради приличия. Пошла уже третья неделя после выпускного, а я до сих пор ходила неприкаянным бродягой по деревне, не желая возвращаться обратно в городскую суету и отравленный смогом воздух.

Вечерело быстро – я не успела оглянуться, как на берегу никого не осталось – мамочки увели шумных детей обмываться в чистой воде душевой кабины, чтобы не вонять тиной, и ужинать в свете синего экрана телевизора. Пропали с берега полотенца, круги и запахи еды. Ветер над рекой покачивал камыши и разносил влажный песок, лягушки разинули рты и принялись распевать хриплые, надрывные гимны этому лету. В камышах что-то большое завозилось, зашипело, зашелестело. Я хлопнула себя по руке, размазывая красное пятно от плотного комариного трупа. Нужно было собираться, пока меня совсем тут не съели.

На ещё влажный жёлтый купальник натянула джинсовые шорты, а вот футболку мочить не стала – и так дойду, в деревне все свои, многие меня знали с детства, чего уж стесняться какого-то там купальника.

Я взбила полотенце от песка и засунула в рюкзак, туда же отправила пустой контейнер, бутылку, телефон и футболку, а шляпу решила понести в руке, чтобы отмахиваться от комаров. Сверху аккуратно уложила книгу и поплелась к песчаному склону – к пляжу он обрывался резко, нужно было подниматься бочком, изображая смелого краба на восхождении в гору. Смотрела под ноги, чтобы не упасть: сланцы утопали в разъезжающемся песке и редкой траве, жёлтые крупинки уже становились прохладными. Уверенно делая каждый шаг, я и не заметила, как врезалась плечом во что-то твёрдое.

– Ой, извините, – проморгалась и обнаружила, что нелепо согнулась перед белой мужской рубашкой. Странный выбор наряда: слишком официально для вечера на деревенской речке.

– Вам помочь? – Меня подхватили под локоть и помогли забраться вверх по склону. Когда я переместилась с отвесного жидкого песка на ровную твёрдую землю, смогла выпрямиться и поднять глаза, обнаружила перед собой какого-то разодетого щёголя.

Этого парня я не знала – не местный. Городские иногда приезжали на нашу речку искупаться и пожарить мясо, но он явно не был одет для «зелёнки»: чистая накрахмаленная рубашка, наглаженные оливковые брюки с острыми стрелками, белые кеды. У парня были светлые, коротко стриженные волосы. Та стрижка, за которую можно было отдать добрую часть зарплаты какого-нибудь работяги – точно мажор. Примерно моего возраста или, может, чуть старше. Он был вполне ничего, только что забыл здесь?

В голове вдруг алым пятном вспыхнул пропавший Мишка Елисеев, которого до сих пор не нашли.

Маньяк? Насильник? Чикатило тоже был приличным, на первый взгляд, мужчиной… Этот ещё и вцепился в меня клещами!

Я выдернула локоть и в панике попятилась назад. Черт, в рюкзаке не было ничего для защиты – я даже ключи не брала, бабушка ведь дома. Как бы они сейчас пригодились! Незнакомец странно покосился на меня, в глазах блеснула то ли тревога, то ли удивление. Вот так и закончится моя короткая жизнь?

– Дева Мария, Рус, я кончусь раньше, чем мы найдём её! Почему нельзя было просто подождать? Подожди меня, ну что ты за человек такой… – За спиной парня послышался молодой девичий голос, и сжавшийся внутри меня комок нервов перестал скручиваться в тугой шарик. Голова слегка закружилась от облегчения. – Леший, я больше не поеду с тобой! – Запыхавшись, к плечу блондина привалилась девушка с удивительно похожими чертами лица: показалось на секунду, что у меня двоится в глазах.

Румянец на её лице проступил сквозь макияж. Она вспотела и тяжело дышала, опираясь рукой с аккуратным нюдовым маникюром на своего спутника. Немудрено: девушка шагала по нашей гальке и дырявому асфальту на таких-то каблуках! Фигуристая, с метровой косой цвета мальдивского песка, дышащая яркой молодостью и насыщенной жизнью. Такие девушки просыпаются по утрам в белых простынях на сотне подушек, потягиваются и, никуда не спеша, выпивают стакан воды с лимоном по пути на залитую светом кухню, где варят себе свежеобжаренный кофе и завтракают йогуртом с семенами чиа перед тем, как пойти на персональную тренировку. Вальяжно, как кошки, у которых нет никаких обязанностей. Они с парнем были поразительно похожи: высоким ростом, острыми скулами, холёной светлой кожей и голубыми, как морозная корка, глазами.

До меня дошло: близнецы.

Отдышавшись пару секунд, девушка с косой вдруг заметила меня и широко улыбнулась, словно старой знакомой.

– О, ты нашёл её!