Наконец объединёнными усилиями им удалось это сделать. Ящерица бесшумно скользнула в прошлогоднюю траву и пропала. Никто не проронил ни звука. Проводив взглядом ящерицу, они посмотрели на Чипа, который, казалось, слишком интенсивно облизывался. Но тут мама заметила, что он слизывал с носа кровь. Причём кровь текла очень сильно. На чёрном кончике носа собаки оказались явно различимые две ранки от знакомства с ящерицей.
«Как же так? Разве ящерицы кусаются?» – расстроено спросила мама.
«Я и не знал», – сказал отец.
«Вот дикая мать-ящерица! – низким голосом произнесла Анфиса. – Дурара-мать какая-то!» – повторила она также глухо.
Дело в том, что младшенькая оказалась очень ласковым ребёнком. Встречая на дорожке, например, муравья, она говорила ему: «Иди, иди к маме своей!» Найдя дождевого червяка, она тоже посылала его к маме, представляя её какой-то важной и большой особой, настоящей супермамой – огромной, но доброй. А сегодня она, видимо, выведя своё впечатление по силе воздействия на собаку, и встретилась с такой, только злой. «Дурара» – это значит совсем, сверх всякой меры плохая мать-ящерица.
Дети, мама – все жалели Чипа, у которого морда с левой стороны сильно запачкалась кровью.
«Надо везти ставить ему прививку», – жалобно произнесла мама.
«А он так не хотел ехать в лес, опять Чип пострадал», – вторила Катя.
«Это же надо, напала на беззащитную собаку!» – не унималась младшенькая.
«Хорошо, что на Анфису не кинулась! А ведь на уровне лица находилась! Посмотрите на ящерицу, посмотрите на ящерицу!» – съязвил отец.
«А ты тоже кричал: окружайте, руками берите», – оппонировала Светлана.
«Да! Никто не знал, что ящерицы так кидаются! Жить захочешь – кинешься! Наверное, в Чипе она какого-то зверя признала, – рассуждал Хорошеньков-старший. – Да ничего ему не будет – она же стерильная!»
Все с сомнением посмотрели на пуделя.
«Уже завтра к утру увидим», – и отец решительно зашагал к машине.
«Добрый ты наш», – мама двинулась вслед.
Кровь на морде Чипа перестала бежать сама, или это он её зализал. Но всю дорогу домой собака тихо лежала на ногах у мамы. Дети думали о происшедшем и не произносили ни слова, лишь только Анфиса не могла успокоиться, периодически оглядывая всех и принимая важный вид, медленно повторяла: «Злая ящерица, мать – опасная!»
«Осторожным надо быть с незнакомыми животными, даже маленькими!» – обобщил отец.
* * *
Правильный ответ
Маленькую Катю в этот день не смогла забрать ни мама, ни бабушка, и поэтому сию почётную обязанность возложили на отца. Но нужно сразу открыть крамольную истину: несмотря на то, что наступила весна, Хорошеньков-старший в первый раз шёл за дочкой в детский сад. Супруга подробно объяснила ему, с какой стороны лучше обойти здание, в какую дверь из множества имеющихся необходимо заходить, предварительно нажав на клавишу звонка на стене, куда, преодолев лестницу, повернуть и где на втором этаже расположена Катина группа. Так что Сан Саныч двигался по намеченному пути, словно по маршруту, проложенному на крупной карте.
А в это время в средней группе под названием «Гномики» завершалось занятие по развитию речи. Воспитательница поднимала листы с картинками, а ребята дружно нараспев громко выговаривали: «Дядя, – отвечали дети на демонстрируемый образ мужчины в шляпе. – Тётя, – на листке была женщина в платке. – Мальчик и девочка», – они изображались детьми в рубашечках, в шортиках и юбочке соответственно.
Александр Александрович уже поднялся на второй этаж и через открытую дверь слышал правильные ответы. Он заглянул в комнату занимающихся.
«Вы за кем?» – заметила незнакомого воспитательница.
«За Хорошеньковой Катей», – Сан Саныч посмотрел на дочку. Воспитательница, видя в первый раз этого отца, решила наверняка удостовериться через девочку, признаёт ли она его.
«Кто это, Катя?» – обратилась она к девочке.
«Дядя», – немного поразмыслив, сообщила та.
* * *
Немецкий язык
Урок немецкого подходил к концу. Несколько человек уже успели ответить у доски и описать на языке Гёте и Шиллера предложенные в учебнике картинки, изображающие людей с проявлениями разных болезней. Подошла очередь Екатерины, ей досталась иллюстрация женщины с повязкой на голове. Ученица вышла к доске с книгой и, показывая карандашом на больную, начала рассказывать о возможных симптомах:
– DieseFrauhat… (Эта женщина имеет…)
Но внезапно ответ ученицы прервался в самом начале, так как дверь неожиданно распахнулась и в класс из коридора понеслись возмущенные крики:
– Несправедливо! Несправедливо, Софья Аркадьевна! Мне нужно тоже было дать время! Почему вы так предвзято ко мне относитесь?!
Учитель немецкого подошла к возмущённой десятикласснице и спокойно спросила:
– А в чем, собственно, дело?
– Вы Свету Хорошенькову больше любите, чем меня! – Нужно заметить, что Света Хорошенькова приходилась старшей сестрой отвечавшей в этот момент Кате, учившейся в восьмом классе. – И вы ей дали время подумать! – продолжала упрекать Виктория.
– Вот именно, она попросила дополнительно три минуты на подготовку, ты же на уроке наотрез отказалась отвечать, поэтому иди и собирай силы и знания теперь. Не мешай, пожалуйста, проведению урока.
Возмущённая отличница не нашла что ответить, а лишь демонстративно хлопнула дверью и, громко стуча каблуками по полу коридора, удалилась.
– Итак, продолжаем, – спокойно обратился педагог к ученице у доски.
Но та и так немного плавала в новой теме, а тут ещё сцена с упоминанием имени сестры. Она оказалась окончательно сбита с толку и совсем забыла, о чём надо говорить.
– DieseFrauhatKopf (Эта женщина имеет голову), – путаясь, негромко произнесла Катя.
– Интересно, что за симптом? У меня тоже есть голова, чем же я болею? – поинтересовалась Софья Аркадьевна.
– Не знаю, – удивилась вопросу ученица.
– Undwas? (И что?) – сделав плавный округлый жест рукой, предложила развить тему дальше преподаватель.
– DieseFrauhatKopf (Эта женщина имеет голову), – начала снова Катерина, но набор немецких слов, как назло, иссяк.
Учительница повторила фразу:
– DieseFrauhat… und? (Эта женщина имеет… и?)
Восьмиклассница упорно молчала.
– Zeit! Zeit! (Время! Время!) – поторапливала Софья Аркадьевна.
– Ichwei? nicht (Я не знаю), – только и прошептала Катя.
Учительница решила помочь отвечающей и произнесла первый звук нужного слова:
– Sch… (Шш…)
Девочка повторила:
– Sch… (Шш…)
– Schm… (Шшм…) – учительница пошла чуть дальше в подсказке.
– Schm… (Шшм…) – внимательно глядя в глаза преподавателю, вновь продублировала Катя.
– Schmehrzehn! Kopfschmehrzehn! Und ich habe Kopfschmehrzehn! (Головная боль! Головная боль! И у меня головная боль), – хлопнув ладонью по столу, выпалила требуемый ответ фрау Розенвальд.
– Ja, ja, Kopfschmehrzehn (Да, да, головная боль), – как бы спохватившись и соглашаясь с учителем, вторила девочка.
Софья Аркадьевна тяжело выдохнула:
– Setzdichhin, meinegro?enKopfschmehrzehn (Садись, моя большая головная боль), – закончила урок немецкого педагог и устало махнула рукой.
* * *
Подарок, так подарок!
Юная именинница, недавно проснувшаяся, с помощью сестёр собрала волосы в хвостик на бок, надела лёгкий сарафанчик и в ярко-жёлтых туфлях на высоких каблуках со шнурками, завязанными по голени, вышла из дома, спустилась по лестнице и с жёлтым же шариком в руках направилась под нарядно украшенный навес, где её ждала семья.
«С днём рожденья! Анфиса, тебе уже восемь! Поздравляем! Какие туфли у тебя нарядные! Светины? Ты такая же большая, как она? Ей-то – двадцать».
Поздравления сыпались со всех сторон.
«Это тебе, – вперёд выступила Катя, средняя сестра, вручила младшенькой пакеты с подарками и заговорщицки посоветовала: – А теперь садись на стул, закрывай глаза и считай до десяти».
Мама, бабушка, Света и Катя начали нараспев хором: «Раз, два, три…» Отец отсутствовал, но на счёт «пять» калитка веранды отворилась, и он появился, неся в руках корзинку.
«Анфиса, открывай глаза, смотри!»
Радостные крики потревожили утреннюю умиротворённость: «Утятки! Какие лапочки! Пушистики хорошенькие!» – «Здорово, да?»
Пудель, крутившийся здесь же, поднялся на задние лапы, сложил смешно передние и, стоя так и балансируя, пытался рассмотреть: «Что же это находится в корзинке?»
«Пойдём, Анфиса, папа им прудик приготовил, посмотрим, как они плавают!»
Семья перешла на задний двор. Там в выкопанной ямке размещалась вровень с землёй детская ванночка для купания, на две третьих заполненная водой. Анфиса поставила корзинку на землю; из неё тут же попытался выпрыгнуть серенький с жёлтой грудкой утёнок. Девочка подхватила его: «Назову тебя Лимоном!» – и аккуратно опустила в воду. Серенький, сделав круг, смешно гребя лапками, шустро выскочил из искусственного прудика. Его вновь отправили в воду, правда, уже не одного, а со вторым утенком чёрно-жёлтого оперения, который отчаянно пищал. Парочка пересекла ванночку и выбралась на землю на противоположной стороне.
«А эта, громко кричащая, пусть будет Пуговкой», – определилась именинница (впоследствии так и оказалось: чёрная с жёлтым была уточкой, другой, серенький – селезнем). Утят поймали и незамедлительно отправили в плавание.
«Нельзя им столько купаться, слышишь, Анфиса, они же ещё очень маленькие!» – выговаривала бабушка внучке. И точно, Лимон смог ещё раз выскочить, а Пуговке, подплывавшей несколько раз к краю ванночки, никак не удавалось выбраться из неё на землю – пух, покрывавший тельце, намок, уточка отчаянно барахталась, быстро теряя при этом силы.
«Сейчас утка утонет! Спасай её, скорее, – мама всплеснула руками. – Нет, точно утонет!»
«Бедная Пуговка, – Анфиса, наклонившись, взяла птицу, – ой, она вся дрожит – или замёрзла, или от страха».
«Или от того и другого вместе взятого; закупали, бедную. Давай её сюда, обсохнуть ей нужно», – бабушка положила уточку на ладонь и прикрыла своей кофтой. Лимон же, потеряв сестричку из виду, носился туда-сюда, резко останавливался и осматривался. Вдруг он заметил подругу на руках у человека; громко крича, Лимон бегал теперь в ногах у людей, наступая им на стопы своими мокрыми ластами. Пуговка же, немного отогревшись под кофтой, начала довольно быстро щипать с ладони у бабушки гранулки корма, принесённые именинницей. Лимон, чтобы лучше видеть уточку, заскочил на табурет. Ему тоже подсыпали корма прямо на его постамент, и он немного успокоился. Так эта пара начала свою жизнь на даче.
Но Чип, насмотревшись на уток, видимо, сделал свои собачьи выводы. Семья зашла в дом попить чаю; во дворе осталась Светлана, с кем-то переписывающаяся в телефоне. Вскоре к ней вернулась Анфиса: «Светочка, смотри, Чип поднялся и заглядывает в бочку. Лапой там водит, как будто что-то ловит».
«Тихо-тихо! Дед приехал с рыбалки и выпустил туда трёх лещей; сам к машине пошёл вещи сложить. А Чип заинтересовался».
В этот момент пудель ещё сильнее вытянулся, передними лапами зацепившись за пластиковый край, опустил морду внутрь бочки и вдруг… Вытащил оттуда большого леща, лениво шевелящего своим широким хвостовым плавником, с которого стекала вода. Через несколько минут все три рыбы лежали возле бочки.
«Чип, Чип, – позвала Светлана. Она сняла весь процесс на видео. – Отойди от них!»
Чип оглянулся на хозяйку, приоткрыл пасть как будто в улыбке, мол: «Смотрите, я тоже всех спас!»
…За лето уточки выросли. Крупный серый селезень, лишь изредка негромко шипевший, неразлучно следовал за пятнистой, чуть хроменькой, но всегда громкоголосой кряквой. Перед самой школой Анфисы уток отдали знакомому в деревню, но только с тем непременным условием, что «они будут у него жить до Нового года, а затем улетят на юг». Однако, неразлучной парочке, принадлежавшей к тому же, как выяснилось, к какой-то известной породе, повезло больше. В апреле утка начала нести яички, а ровно через год и именно в день рождения Анфисы у Пуговки и Лимона появились утята!
* * *
Поручения
В обычное дачное утро, когда семья, собравшаяся на кухне, уже позавтракала, глава семьи по списку, написанному им ещё до зари, распределял поручения на день. Супруге – сделать это, Светлане – другое, Екатерине – ещё что-то. Четырёхлетняя Анфиса внимательно слушала отца, а когда поняла, что сейчас очередь дойдёт до неё, встала, подняла руку и с выражением громко спросила: «А можно я командовать буду?!»
* * *
Голубь, кот и пудель
Наконец наступила тёплая летняя погода на сибирском юге. На дворе шестое июля, а лишь три дня как разошлись тучи. Солнечные лучи начали прогревать землю, которая вместо воды теперь уже принимала тепло. Дачный сезон открыт уже два месяца, но только-только сняли куртки и другую демисезонную одежду. Оставив на попечение трёх девочек – сестёр – участок и дом, родители субботним утром отправились в город по делам, пообещав вернуться примерно через четыре часа. Старшая, Светлана, готовилась к вступительным экзаменам, на неё, как обычно, возлагался общий контроль и присмотр за двумя младшими, которые, не боясь ни холода, ни жары, предпочитали игры на воздухе домашней обстановке. Им в этих развлечениях помогал пудель Чип и кот Пантелей, правда, последний – без особого энтузиазма. Оба – рыжие, вернее сказать, пудель – абрикосового оттенка, оба примерно одних габаритов и возраста.
Екатерина, средняя сестра, протянула руку к только начавшей наливаться цветом ягоде красной смородины, но тут же одернула её. Из клумбы с маками выпорхнул небольшой голубь.
Но выпорхнул – это слишком красиво сказано. Кате показалось, что птица попыталась взлететь, но что-то с ней было не так. После очень короткого полёта она неуклюже приземлилась. «Может, это молодая горлица?» – подумала Катя. Дело в том, что часто, почти каждый день, лесные голуби прилетали и, усевшись на высокий ягодный куст, вершину берёзы или фонарный столб, начинали звучно, намного громче, чем их домашние сородичи, ворковать. Но особенно им нравилась площадка наверху бетонного столба. Тогда красивую горлицу коричнево-серого цвета, но с маленькой относительно тела головкой можно было подолгу наблюдать и слушать её оживленный монолог.
