Карсикко
Александр Симкин
«Карсикко» – детектив, где на фоне кровавых событий разворачивается личная трагедия писателя. Автор детективов Михаил Стогов едет в Карелию, чтоб пережить неожиданную смерть жены. Его втягивают в расследование жестоких убийств в лесах республики. Вместе со следователем Анной Хабаровой они изучают старые дела, исследуют дикие, непроходимые леса, чтобы выйти на след «карельского мясника». Чем глубже Стогов погружается в дело, тем сильнее жаждет встречи с убийцей, чтобы задать ему главный вопрос.
Карсикко
Александр Симкин
Дизайнер обложки Яна Бещанова
© Александр Симкин, 2023
© Яна Бещанова, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0060-1771-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
– Сынок, может, все-таки не поедете?
Я видел в глазах мамы надежду, что ее сын в последний момент передумает. Но, как и большинство надежд, эта была обречена на провал. Мама медленно ходила по дому, нехотя собирая вещи Тимофея, которые были разложены по разным полкам и шкафам, не скрывая своего мучения.
После рождения собственного сына, я стал лучше понимать ее. Раньше я думал, что мой родитель перебарщивает с заботой и чувством опеки, слишком близко принимает к сердцу мои неудачи и остро переживает за безопасность на дороге. Оказалось, что чувства эти врожденны и появляются вне зависимости от нас, когда рождаются собственные дети.
Поэтому сейчас мне было вдвойне тяжелее отказывать, обрекать ее на двойную разлуку: с сыном и внуком.
– Тимофею здесь будет гораздо лучше. Зачем везти его на новое место? – продолжала причитать она.
Я не мог смотреть ей в глаза, поэтому сделал вид, что взглянул на сына. Он спокойно собирал конструктор из «Лего» на полу в гостиной, как будто ничего страшного в его жизни и не происходило. Но я видел, как мой ребенок начинает замыкаться в себе и становиться заторможенным, что ли. Долго отвечает на вопросы, медленно реагирует, иногда вообще будто не слышит слов, обращенных к нему. И долго смотрит странным пустым взглядом вдаль.
Мама, все так же охая, ходила по дому и, силясь, собирала вещи. Пыталась сосредоточиться, чтобы ничего не упустить, но у нее явно не получалось.
Я пошел на кухню, чтобы налить себе немного виски со льдом, но, подойдя к холодильнику, вспомнил, что за рулем. Все равно раздраженно открыл холодильник, достал колы и наполнил ей бокал.
– Может оставишь его у меня? – сходу предложила она, когда вошла на кухню вслед за мной, держа в руках ветровку Тима. – Хотя бы на годик? А как устроишься, приедешь за ним, заберешь. Я справлюсь. Справилась же с тобой.
Предложение было неожиданным. Я поднял глаза и, кажется, среагировал на эти ее слова. Оставалось только надеяться, что она не заметила. Не заметила, что на мгновение я заколебался.
Если б она узнала, что я обдумывал такой вариант, принимал его в расчет, то обязательно бы насела на меня и как можно дольше не отпускала, как повисший над пропастью изо всех сил хватается за любой выступ, лишь бы не упасть.
Я быстро собрался с мыслями и сделал спокойное равнодушное лицо, медленно потягивал колу из бокала и задумчиво смотрел в окно, за которым было темно и шел дождь. Мне нравилось вот так сидеть на ее кухне, особенно после смерти жены. Здесь я чувствовал себя чуточку легче. В доме, построенным мной для мамы. Когда я страдал о того, что не могу почувствовать себя счастливым мужем и достойным отцом, я шел в дом мамы, на эту кухню, чтобы почувствовать себя хорошим сыном. Однако сейчас это ощущение пропало.
Я с радостью оставил бы Тима с мамой, потому что не мог спокойно на него смотреть, как бы жестоко это не звучало. Я видел в нем свою умершую жену. Собственно, ради этого я и хотел уехать из родного города, бежать подальше, чтобы ничего больше о ней не напоминало. Но получалось, что брал с собой самое яркое воспоминание о жене, и наш отъезд по сути был бессмысленным.
– Нам обоим нужно ехать, – ответил я, – обоим сменить обстановку.
Она вздохнула. Но она должна понять, что выбора у меня нет.
– Призраки существуют, мам, – продолжил я, глядя в окно на ее кухне. – Я иду по улицам города, захожу в кафе, где мы завтракали и пили кофе, и вижу ее в витринах этого кафе, за стеклом больших окон, где она ждет меня, ощущаю её в запахах и не могу отделаться от навязчивого чувства ее присутствия.
Я говорил, и ком подступал к горлу. Говорил, потому что мама должна была понять, насколько тяжело мне уезжать, но еще тяжелее оставаться здесь.
– Она преследует меня. Стоит вдалеке у раздвижных дверей торгового центра, в ожидании. Идет впереди в толпе людей. Я вижу ее в спинах других девушек с такими же длинными русыми волосами. Однажды, на самом деле подумал, что это она. Подошел, испугал незнакомую девушку. Неловко получилось.
Мама стояла посреди кухни с ветровкой Тимофея в руках и молча слушала меня.
– Призраки существуют, – я посмотрел на нее. – Призраки любимых людей. И не для них мы должны найти успокоение, а для самих себя. Не найдем покоя, пока не разрешим себе отпустить их. Но она не отпускает.
Я отвернулся и стал смотреть куда-то в пространство.
– Может все-таки куда-нибудь поближе? – тихо проговорила мама, присев ко мне за стол.
– Нет. Я должен полностью сменить обстановку. Помнишь, когда у Игберда Рая умерла жена, он уехал на другой конец земного шара, чтобы попытаться забыть ее.
– Не приплетай сюда свои детективы. В книжках все совершенно по-другому, не как в жизни.
– Не знаю, мам, в моей жизни пока все в точности так, как в трагичном романе.
Мы молчали несколько минут под звуки телевизора, доносящиеся из комнаты с Тимофеем. Кажется, постепенно она свыклась с мыслью об отъезде. Во всяком случае, морщины, густо бороздящие ее широкий лоб, окаймленный прядью светлых волос, разгладились.
– К тому же я не могу писать, – продолжил я. – Уже полгода прошло, а я так и не выдавил ни единой строчки. Не могу сосредоточиться. Издатель понимает мое положение, но скоро будет задавать вопросы. Может там найду материал.
Думаю, на маму эти доводы действовали не сильно. Мы сидели за столом и оба смотрели в пустоту, каждый думая о своём.
За окном было темно, моросил холодный августовский дождь. Тимофей все так же безучастно собирал «Лего». Я смотрел на него с кухни, через коридор, и пытался понять, что же сейчас происходит у него в голове.
– Ты уже договорился обо всем с Митей? – спросила мама.
– Да, звонил ему несколько раз. Мы будем жить в городе в его квартире. Он уже похлопотал, чтобы Тима взяли в школу в сентябре.
Митя был ее старшим братом, который много лет назад, еще в молодости, уехал на север, в далекую Карелию. Провел там больше сорока лет, завел пару семей и двух детей, и сейчас доживал век в небольшом поселке на берегу озера, так и не наладив хороших отношений с сыном и дочерью.
Я редко был у него в гостях. Последний раз лет десять назад, еще до женитьбы. Но всегда чувствовал, что дядя близок мне по душу, по чувствам и мыслям. Даже ближе чем отец, хотя и того и другого я видел очень редко в жизни.
– Он воспринял наш приезд с энтузиазмом, – сказал я маме. – Думаю, ему там одиноко.
– Конечно, одиноко, мне здесь будет тоже одиноко, – вздохнула мама.
– Мы вернемся следующим летом, мам. Так надо.
– Пойду закончу с вещами, – сказала она и вышла из-за стола.
Я остался сидеть на кухне в приглушенном свете ламп, смотрел в темное окно, по которому стучали ветви фруктовых деревьев, растревоженных сильным ветром. Не хотел смотреть на мебель и стены, потому что сразу начинал видеть, как она танцует на этой кухне, увлеченная готовкой еды, как они с мамой сидят и долго разговаривают за бокалом вина на девичьи темы.
Я знал, что мама тоже скучает по ней, но отъезд сына для нее тяжелее. Каждый из нас в душе эгоист, и нет ничего в этом плохого, нет ничего плохого в том, чтобы стараться избежать боли.
– Папа! – вдруг закричал Тимофей. – Папа!
Я отбросил сгусток мыслей и увидел свет встречных фар, затем долгий сигнал автомобиля. Я резко дернул руль вправо, чтобы избежать столкновения, до которого оставались считанные секунды, выехал на нашу полосу и продолжил движение.
Перепуганный водитель во встречном авто обдал меня долгим гневным сигналом, который растворился позади нас в темноте.
Я обернулся на сына. Сердце истошно колотилось. Тим сидел позади, смотрел на меня испуганными глазами, вжавшись в сиденье и обхватив руками ремень безопасности.
– Все хорошо, Тим. Все хорошо, – как можно спокойнее сказал я, зная, что дети считывают чувство страха с родителей. Мне нужно было не подавать виду. – Я просто задумался.
Он не ответил.
– Давай-ка остановимся на ночь в отеле, – продолжил я. – Надо отдохнуть.
Я забил в поиске навигатора ближайшие придорожные мотели. Пальцы не слушались, дрожали от адреналина. Глубоко дыша, чтобы успокоится, я попеременно смотрел на дорогу и оборачивался назад на сына, стараясь сделать как можно более беззаботное лицо.
– Ну вот, через двадцать километров есть хороший отель, – сказал я ему. – И оценки вроде высокие. Ты как?
– Нормально, – тихо ответил он.
Мы ехали по трассе на север уже больше восьми часов и не проехали даже и половины пути, все еще трясясь по плохим дорогам средней полосы. Тимофей, выспавшись днем, смотрел вперед в освещенную фарами автомобиля темноту.
Я не знал, какие силы благодарить, что мой сын сейчас не спал. Сам того не ведая, он спас нам жизнь.
Спустя час мы располагались в скромном номере придорожного отеля. Я накормил Тимофея ужином, заказанным из ресторана на первом этаже, усадил на кровать смотреть телевизор, а сам пошел в ванную, чтобы принять душ и постараться расслабиться после долгой дороги.
А вернее остаться наедине с собой.
Меня до сих пор потряхивало. Может быть, дети не могут воспринимать страх смерти так глубоко, как взрослые, потому что еще не успели осознать самих себя и привыкнуть к жизни. Может, они еще слишком наивны, чтобы воспринимать все всерьез, даже момент близкой трагедии, промелькнувшей у тебя перед носом. Может быть, так оно и есть.
У меня же из головы не выходил истошный крик сына и два светящихся шара, готовые ослепить, навсегда.
Я встал под душ, стараясь смыть липкие мысли страха, но получалось плохо. Как вредные мухи, они кружили и кружили у в голове.
«Что же я делаю?» – думал я. – «Неужели, сам того не ведая, пытаюсь утащить себя на тот свет, поближе к ней? Да еще и сына готов ухватить с собой?»
Нет, этого не может быть! Это просто случайность. Обычная случайность, которая может приключиться с любым на дороге, тем более в темноте, после нескольких часов долгого пути. Без собеседника, который может отвлечь.
И, действительно, мы мало говорили с сыном последнее время.
Я старался вывести его на разговор, но все наши беседы заканчивались тем, как сильно он скучает по маме. И вопросами, сможет ли она вернуться когда-нибудь. Я не знал, что ответить ему.
Точнее знал. И даже однажды, разозлившись, сказал, что мама никогда уже не вернется. Но, как и все плохое, Тим забыл и эти мои слова. И через несколько недель, все так же задавал этот же вопрос. Я понял, что нужно время, чтобы он свыкся с ее отсутствием, и бросил попытки поговорить с ним.
В запотевшем зеркале отражался худой силуэт: черные, свисающие пряди волос, все отчетливее пробивающиеся седые волосы, длинный нос, который на худом лице выделялся сильнее обычного, отросшая щетина на лице, как любила моя жена. С нашей первой встречи я так ни разу и не брился начисто. Не бреюсь и сейчас.
Пока мы ехали, я понял, что мне становится легче в незнакомых местах: памяти не за что зацепиться, чтобы кольнуть меня, потревожить. Мы с сыном должны точно так же измениться. Стать чужими той самой памяти о прошлом. Говорят же, за несколько лет клетки человеческого организма полностью обновляются. Нам нужно было точно так же обновиться. Я надеялся, что в другом, далеком месте это произойдет гораздо быстрее.
Я приоткрыл дверь ванной комнаты, чтобы выпустить накопившийся пар.
Тим все так же сидел на кровати с безучастным видом и смотрел странные мультики по телевизору.
Иногда, мне становилось обидно, что он не реагирует, что не бьется в истерике, не кричит, не плачет навзрыд, что его мамы больше нет, что она не приходит. Он просто молчит и будто смотрит в самого себя. Но я не требовал многого от него и старался запихнуть взрослые обиды подальше. В любом случае, каждый реагирует так, как ему проще, как легче. И если мой сын хочет долго молчать и ни на что не реагировать, значит ему так легче.
Но там, в новой школе, надо будет пообщаться с психологом, думал я, потому что не знал, как вести себя с ребенком, потерявшем мать. Мы оба постепенно отходили от шока. И если я хоть как-то пытался бороться с отчаянием и тоской, пытался убежать от них на север, в другие места, то за сына я начинал тревожиться.
– Давай спать, уже поздно, – сказал я, выключив свет в ванной.
Взял пульт и погасил телевизор.
