Огонь, который мог обжечь кого угодно, но только не меня.
Я набрал полную грудь воздуха и выдохнул в ладони, позволив пламени разгореться до небес. Это было красиво. Очень красиво. Огонь заслонил меня от мрака, окутал всего, точно живой сияющий щит. Сквозь этот щит я взирал на искаженное ужасом и болью лицо отца. На то, как каменеют его скулы, как зарастают щетиной худые щеки, как тускнеют глаза, наливаясь кровью и брагой.
После того дня он редко бывал трезвым, никогда не улыбался и никогда не звал меня по имени. Брага пожрала его разум и разрушила его дух. Потеряв мать, я утратил и отца. Он пил много, заливая свое горе, но не находил спасения ни в кружке с пойлом, ни в яростных сражениях с невидимым врагом, после коих в кабинете все было посечено острым клинком. И тогда Кристан Даэл шел искать живого врага, который всегда был рядом. Он находил меня и придирался к любому делу, за каким заставал. Впрочем, это было нестрашно. Настоящее наказание ждало, если он становился свидетелем, как в гневе и страхе его «выродок» воспламеняет все свечи. Или бормочет во сне свои пророчества.
Я всякий раз думал, что скорее сдохну, чем позволю себе снова прикоснуться к источнику, который непрестанно звал и манил меня, но притяжение оказалось непреодолимым. Не замечать его было подобно попыткам перестать дышать. Чем больше я старался загнать эту жажду вглубь себя, тем отчаяннее она прорывалась по ночам.
Во снах я видел себя на берегу моря в темно-красном одеянии, и это одеяние давало мне право делать то, ради чего я был рожден, – исцелять людей. Я видел свои руки излучающими свет, и этот свет был способен распрямить изувеченное, вернуть утраченное, исправить внешнее и внутреннее. Я видел себя взрослым, сильным и свободным, полным огня и направляющим огонь в сторону мрака. А просыпаясь, рвался туда, откуда исходил этот зов, – в Золотую Гавань, в Красную Башню, где меня ждало другое будущее, полное ярких красок и света.
Где, я верил, не было места для боли…
Где наяву не нашлось места ни для той, которую я полюбил так сильно, ни для меня самого.
– Думаешь, ты избранный, Сокровище? Хах! Не смеши! Думаешь, это был твой выбор – прийти в Башню? Ах, боги, ты казался таким взрослым и мудрым, таким дерзким и смелым! Так знай же, глупец, это я посылал видения, зовущие тебя в обитель лекарей. Да, малыш, твой выбор – такая же иллюзия, как и твоя свобода. Ты рожден не для того, чтобы исцелять… о нет. Я сделаю из тебя убийцу. Идеального, безупречного и безжалостного. Но лечить людей ты, конечно, будешь тоже. До изнеможения, до судорог, до рвоты – пока не поймешь, что больше не можешь, не хочешь и не станешь делать этого никогда. Да, Сокровище, жаль губить твой дар, я и не буду. Ты сам откажешься от него однажды. И выберешь путь, который ждал тебя с самого начала! Скольких ты уже убил, малыш? Думаешь, я не знаю этого? Какой же ты смешной… Какой самонадеянный и глупый! Я вижу тебя насквозь. Да, боги отмерили мне не много Силы, но ее достаточно для того, чтобы призывать глупых мальчиков и направлять их на истинный путь. Что же ты молчишь, мой хороший? Я ранил тебя в самое сердце? Ничего, переживешь. А теперь встань и подойти ко мне. Я сказал: встань! Смотри мне в глаза, гаденыш! Смотри. Мне. В глаза!
Блеск обнаженного лезвия был таким знакомым. Только на сей раз вместо фамильного меча перед моим взором мелькнул изящный кинжал – длинный и узкий, как змеиный язык.
– Я вижу тебя насквозь, Сокровище. Я вижу все твои мысли и желания. Я знаю, чего ты хочешь… Добавить и мою жизнь в копилку тех, что уже собрал. Но знай, мальчик, я всегда буду на шаг впереди твоих помыслов. Я всегда ударю тебя прежде, чем это сделаешь ты сам. Я уничтожу тебя и твою сестричку, если ты попытаешься предать меня, своего наставника. Не веришь?
Лезвие сверкнуло и вонзилось в мою ладонь. Не во сне, не в кошмарных видениях, а наяву. Я не хотел кричать, я думал, что сумею удержать крик в груди, но не смог. И слезы не удержал тоже…
Мне было десять. Почти одиннадцать, но все-таки еще десять.
Этот удар стал первым из множества. За следующие два года Кешт изрезал мои руки так, что на них не осталось живого места. И с каждой новой раной мрак все верней заполнял мою душу, занимая место света, вытекающего вместе с кровью. Я хватался за один лишь тонкий луч – тот, что тянулся ко мне от девочки с карими глазами и чистым сердцем. Единственную нить, державшую меня над пропастью, в которую я так страшился упасть.
И всегда знал, что упаду.
– Твоя сила от демонов, уродец. Не смей прикасаться ко мне своими руками! Я не желаю иметь ничего общего с этой скверной! Поди прочь! Однажды ты увидишь… увидишь, маленький выродок, что твой отец был прав. Надеюсь, это случится далеко от нашего дома, и никто не узнает, что этот убийца – мой сын!
Одно неловкое движение – и бутылка с брагой опрокинулась, залив остатками пойла дорогой ковер подле отцова стола. А тот даже не заметил: он и сам упал лицом на стопку бумаг, закрыл глаза и, пьяно выдохнув, всхрапнул.
– Нет, папа… Я не такой. Я не убийца! – мой шепот был тише шороха листвы в саду за окном.
Как тяжело ненавидеть человека, который дал тебе жизнь… Человека, который так сильно любил твою мать, что потерял разум после ее смерти. Я мог понять его. Я был таким же, как он. Был плотью от его плоти и кровью от его крови. И именно его кровь сделала меня тем, кем я стал: колдовская сила передалась мне от отца.
«Папа! Папа! Пожалуйста, посмотри на меня! Посмотри, я стою перед тобой… Я больше не хочу бояться и доказывать тебе что-то. Я устал от ненависти. Папа, ведь ты же любил меня! Я знаю… Я знаю теперь, что такое боль потери… Я знаю, как мир рассыпается на части, когда рядом нет той, что была центром бытия, сердцевиной души. Папа, мне жаль! Я не хотел… Видят боги, не хотел!»
Тьма раскололась на части и осыпалась потухшими углями. Бездна качнулась мне навстречу и упала вверх, обернувшись небом, полным далеких звезд. Дохнула свежим ветром и растрепала волосы. Наполнила разум пронзительной холодной чистотой.
Что-то треснуло в моей груди и разошлось, обнажив под рваными краями источник света. Я взялся за них обеими руками и распахнул эту щель настежь, позволив потоку золотого сияния вырываться наружу. Возможно, мне лишь почудилось, но где-то вдали сумрачный человек с серыми глазами прошептал чуть слышно: «Мне тоже жаль, сын…»
Ветер подхватил его слова и унес прочь.
Я вздрогнул и открыл глаза.
6
Где-то сбоку от меня негромко потрескивал костер. Я слышал перезвон ручья, огибающего мелкие камни, и крики ночных птиц далеко в степи. Черное небо широко расстилалось надо мной во все стороны.
– Вернулся, – сказал шаман. – Долго же ты падал… За это время я успел найти для тебя новое имя.
– Долго? – Я с трудом сел, держась за пустую гулкую голову. В животе громко урчало от голода, а язык едва ворочался в пересохшем рту. – День прошел, да?
– Трое суток утром будет. – Кайза сунул мне в руки флягу с водой. – Пей. Легче станет.
Я осушил его мех до дна, а потом встал и, пошатываясь, отошел в сторону, чтобы избавиться от лишнего. Голова кружилась, как после той драки с Высочеством, когда он приложил меня о стену.
– А Фарр не пришел? – Сам не знаю, почему спросил это.
– Нет. У него другие дела.
Я посмотрел на огонь. Вот его я видел, да. И отблески этого огня на лице Кайзы тоже. А больше, считай, и ничего.
– Не все сразу, – услышал мои мысли шаман. – Тебе надо набраться сил после падения. Завтра утром довершишь начатое.
– Есть хочется, – ответил я, с надеждой думая про ужин. – На пустое брюхо трудно сил набираться.
– Еда тебе только помешает. Забудь о ней.
Так я и думал.
– Держи вот лучше, – шаман вручил мне миску, полную того самого отвара. Питье давно остыло, и запах его стал резким. Я сделал глоток и скривился. Горечь. Чистая горечь, как будто пытаешься пить свою давнюю боль, приправленную ненавистью и жаждой мести. – Не нравится? Тем лучше. Постарайся выпить все.
Я выпил. Одни боги – или демоны – знают, чего мне это стоило. Зато сразу стало понятно, почему еде не было места в моем желудке. Она бы там попросту не задержалась. Приступ тошноты скрутил меня так, что едва не вывернул все нутро.
– Ох… – Я зажмурился и, пошатнувшись, упал на колени. Тошнота накрывала волнами. – Кайза… ты точно не… отравить меня пытаешься… а?
– Нет, маленький белый колдун. Если бы я хотел тебя убить, твое тело уже давно растащили бы на части степные волки. Я-то как раз пытаюсь вернуть тебе жизнь.
– Знаю… – Мне кое-как удалось отдышаться и, хотя сердце все еще норовило выпрыгнуть из моей груди, тошнота наконец отступила. – Просто попытался пошутить… не очень удачно.
– Да уж, – хмыкнул Кайза. – С Дархи тебе не тягаться в этом ремесле.
– Почему ты зовешь его так? – думая о другом, я пытался отрешиться от тошноты.
– Чтобы он не забывал, кем является на самом деле.
– И… кем? – Мне и правда стало интересно.
– Он – дархисана. Тот, кто идет против правил. Тот, кто меняет мир. Твой наатха все время забывает об этом. Или хочет забыть.
Это Фарр-то против правил? Вот уж не похоже на него.
– Но почему? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я понял, что ступаю на запретную территорию, куда сам Фарр ни за что бы меня не пустил.
Шаман усмехнулся.
– Придет время – поймешь, – сказал он. – Если только вы не утратите вашу связь.
Я ковырнул землю пальцем ноги и спросил, не рассчитывая на ответ:
– Кайза, откуда эта связь? Почему?..
– Один лишь Небесный Повелитель знает. Но ты не о том спрашиваешь. Тебе бы стоило задать другой вопрос. Что дадут вам эти узы.
– Что же? – Я почему-то не мог поднять глаз от углей, тлеющих на краю костра.
– Силу, мальчик. Очень большую силу. Ты ведь и сам это знаешь, верно?
Я промолчал.
Шаман поднялся со своего места и подошел к костру, тронул угли ногой.
– Ложись спать, – сказал он мне. – Завтра будет тяжелый день.
Едва только солнце высветлило мир, Кайза разбудил меня и поставил передо мной очередную порцию своего ужасного отвара. Помня о вчерашнем, я скривился, едва только почуял знакомый запах, но более ничем не выдал отвращения и хотел уже взять пиалу, когда шаман сделал предупреждающий жест.
– Подожди. Там еще не все. Дай мне руку.
Я протянул ему ладонь и вскрикнул от неожиданности, когда ее вдруг перечеркнула острая боль.
– Тихо… Не бойся. – Кайза держал меня за руку крепко, и капли крови, одна за другой, падали в чашу с отваром. – Раны на твоей душе слишком глубоки, одних лишь трав не хватит, чтобы закрыть их. Здесь нужна другая сила.
Он отпустил меня и следующим взмахом ножа рассек собственную ладонь. Кровь шамана смешалась с моей в глубине чаши, которая казалась глубже любого колодца.
– Вот теперь пей.
На сей раз горечь была настолько сильной, что я едва смог сделать пару глотков, а потом согнулся пополам и упал на землю, не в силах даже вдохнуть. Кайза успел выхватить чашу из моих рук, и я скорее почувствовал, чем увидел, как он сам пьет из нее, а затем выплескивает остаток в костер.
Воспоминания обступили меня со всех сторон.
Среди них не было места для светлых. Только для самых отвратительных.
«Нет! Нет… Подите прочь! Не надо!..» – Монстры с огромными горящими глазами жадно смотрели на мои пальцы, но я не мог даже пошевелиться. Тело сковал ужас: ни убежать, ни спрятаться – я не мог ничего, лишь стоять и смотреть, как темные жуткие чудовища тянут ко мне когтистые лапы. И вот уже один из когтей с размаху вонзается в мою ладонь. – Нет! Не-е-ет! Не трогайте меня!.. Мама! Мама, пожалуйста, где ты?!»
Я очнулся со всхлипом и увидел перед своим носом старый вонючий тюфяк, потемневший от времени и давно смердящий гнилью. Не было никаких демонов… кроме одного. Того, который украл меня из Красной Башни несколько недель назад. Дверь за моей спиной со скрипом открылась, и я услышал его насмешливый голос:
– Опять дурной сон, Сокровище? Еще парочка страшных пророчеств? Или по твоей ноге просто пробежала мышь?
Рука болела. Не во сне, а наяву. Не оборачиваясь, я прижал ее к груди и зажмурился. Боги наделили меня даром исцелять других, но собственные раны я никогда не умел лечить. Повязка уже насквозь пропиталась кровью, ее следовало сменить. Но я скорей бы сдох, чем сказал об этом Кешту.
– Вставай, поганец. Работа ждет.
Я не хотел вставать. Не хотел слышать этот голос. Ничего не хотел…
– Давай, ублюдок! Поднимайся! Хватит делать вид, будто ты не слышишь меня!
Удар сапогом под ребра. И еще один.
Я зажмурился посильнее, чтоб не издать ни звука. Этот демон не дождется моих криков. Больше никогда.
Никогда…
Воспоминания били наотмашь – одно за другим. О многом я успел забыть, многое спряталось от меня, но теперь эти осколки лезвий поднимались со дна и вонзались в сознание безжалостно и беспощадно. И среди них то, о котором я хотел бы забыть навсегда, но не мог, как ни старался.
…Сжаться в комок, пытаясь удержать в себе ненависть. Дышать, дышать, хотя бы просто дышать… Но нет, ее стало слишком много. Она раздирала меня на части, и мне казалось, я сам превращаюсь в демона. Я чувствовал, как из кончиков моих пальцев вырастают длинные острые когти, как мои клыки становятся истекающими ядом лезвиями, а тело обретает форму жуткого крылатого зверя, и внутри него полыхает черный, будто в пекле, огонь. Огонь, который не светит, но лишь поглощает свет.
Вокруг меня, снаружи, теперь тоже был мрак, он обступил меня со всех сторон. Я был слеп, слеп совершенно, абсолютно. Даже пытаясь покинуть свою истощенную оболочку, я не находил спасения от этой слепоты. И не мог привыкнуть к ней. Каждый день, каждый миг я думал о том, как мои когти и клыки вонзаются в хрупкую плоть. Плоть человека, который обрек меня на этот мрак.
Но я был слаб, слишком слаб. Моя ненависть, мой черный огонь бились о клетку бессилия, в которой я оказался заперт…
Этот израненный мальчик, лежащий на куче тряпья в луже собственной рвоты не мог ничего. Его последние силы ушли на то, чтобы отнять еще одну жизнь – крошечную жизнь, которая по-настоящему даже не началась.
Я смотрел на него, не понимая, как он сам до сих пор жив.
У него больше не было ничего, даже той, которую он так любил. Прочная связь превратилась в тончайшую нить, в паутинку, что дрожала от натяжения, обещая порваться в любой миг. Та, которую он любил, отдала свое сердце другому… тому, в чьих объятиях ей было так покойно и легко, кто никогда не причинял ей боли.
Этого мальчика держала теперь только ненависть – жгучая ненависть, питающая черный огонь внутри.
Я протянул к нему руку и коснулся ослепших глаз. Он не заметил, не вздрогнул, только задышал чаще и издал еле слышный стон.
«Ты сможешь, – сказал я ему тихо. – Ты сможешь, потому что у тебя нет выбора, Лиан Даэл. Демон должен сдохнуть, а ты – выжить».
Однако мальчик не слышал меня, он слышал только хриплое дыхание ненависти в своей груди.
Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Я не желал оставаться с ним рядом. Я страстно хотел забыть этот день, но знал – если уйду сейчас, он никогда не вернет себе глаза. И никогда не обретет прежнюю силу. Я стиснул зубы, зажмурился еще крепче и скользнул вглубь его сознания.
– Будь ты проклят… Будь проклят, сволочь! Ненавижу тебя… Ненавижу! Ненавижу!!!
