Роман Булгар "Таежное смятение чувств. III. Полет"

– И этот вопрос мы со временем решим! – кивнул Волошин головой. – Сначала ты с институтом разберись, а потом мы и дальше посмотрим. Для нас это тоже не вопрос…

Борис попросил водителя остановиться и вышел из машины за два квартала от гостиницы. Ему необходимо было все обдумать перед тем, как он выложит перед молодой женой столь потрясающую новость, которая перевернет всю их жизнь…

Как он и предполагал, поначалу Ника ему не поверила, подумала, что молодой муж над нею исподтишка прикалывается, разыгрывает ее, и недоверчиво хмыкнула.

Молодая девушка никак не могла понять, в чем кроется суть его прикола, где же находится та самая соль, в общем-то, не очень ей понравившегося, а потому и в корне неудачного розыгрыша.

– Ты мне все гонишь, Зимин! – наклонила она голову набок. – Даже не хочу знать, ради чего ты это все выдумал. Думаешь, что это мне как-то облегчит нашу предстоящую разлуку? Нашел дурочку, чтоб лапшу ей на уши тоннами вешать!

– Как знаешь! – пожал муж плечами. – Мое дело маленькое, мое дело предложить, ваше дело отказаться…

Минут через пять, тщательно изучив его спокойно уверенные в себе глаза, девушка стремительно кинулась ему на шею.

– Зимушка, да я жутко рада за тебя! – воскликнула Вероника с восторгом. – Зимушка, я страшно рада за себя! Я так рада за нас обоих! Черт! Черт! Черт! – сжала девушка кулачки и запрыгала по всей комнате. – Да, а где мы с тобой будем жить, а? Вселимся к моим на Кутузовский? Или у тебя есть на этот счет свое особое мнение? А может, тут и останемся жить, а? Мне тут все нравится…

– Ну, гостиницу, моя графиня, мы с тобой не потянем! Придется съезжать и искать себе апартаменты попроще. Без вида на Кремль и где-нибудь подальше от исторического центра.

– Мама говорила, – потерла Вероника задумчиво переносицу, – что гостиница оплачена до следующей пятницы. За это время, думаю, мы что-нибудь придумаем! Зададим вопрос Савельеву! Думаю, что муж моей матери нам подсобит в этом животрепещущем вопросе, если что, деньжат на первое время подбросит…

Борис поморщился, почесал затылок. Не хотелось бы ему начинать семейную жизнь с того, чтобы кого-то и о чем-то просить.

– Может, мне дадут комнатку в общаге? – пожал он плечом.

– Да хоть что! – выдохнула Ника. – Лишь бы с тобой!

Непростой квартирный вопрос решился без участия Савельева. Зимин сидел и проверял подготовленное им обоснование, когда в его кабинет влетела донельзя возбужденная Виктория.

– Сидишь, зятек, – пыхнула Шатова сгустком едкой иронии, – и мышей не ловишь! Вечно я за тобой все хвосты должна подбирать! Без меня и шагу самостоятельно сделать, негодник, не можешь! Ну, и что ты без меня стоишь, а? Да ничего…

– Чем это я, Виктория Игоревна, – вскочил Борис, крепко обнял тещу, поцеловал ее в щеку, – снова вам не угодил?

Подойдя к мягкому креслу в углу кабинета, Шатова медленно опустилась в него, устало вытянула ноги, окинула зятя победным взглядом, направила в его сторону указующий перст и заявила:

– Я для вас, Зимин, квартирку выбиваю, а ты даже палец о палец для этого не ударишь! Ты что, еще не в курсе?

– Да я, Виктория Игоревна, ни сном и ни духом пока!

Томя бывшего любовника неведением, Вика сидела в кресле и наблюдала за Борисом, искала на его лице признаки хотя бы какого-то беспокойства или еще чего-нибудь в этом роде. Но ее столь ею любимый и обожаемый зять оставался совершенно спокойным, на его губах плескалась спокойно-умиротворенная улыбка.

– Ладно, Зимин, – вздохнула она, несколько разочарованная его сдержанной реакцией, – так и быть, скажу тебе.

– Будьте уж так добры, Виктория Игоревна!

– Вас хотели отправить на задворки, в район Филей и к черту на кулички, но я вовремя подсуетилась, пробила для вас хатку рядом с нами на Кутузовском проспекте. Правда, за это пришлось уступить им в количестве комнат и в размерах квартирки, но вам на двоих пока и этого вполне будет достаточно…

Вскоре Зимин приступил к работе в аппарате ЦК, и Вероника со счастливыми глазами встречала любимого мужа, когда он по вечерам возвращался в небольшую служебную квартиру, выделенную ему, как особо ценному специалисту.

Но перед тем как устроиться на новом месте работы Борису все же еще разок пришлось слетать в далекую Сибирь, чтобы забрать все документы по месту прежней учебы, упаковать все свои пожитки и отправить их в Москву багажом.

Летел Зимин пассажирским рейсом. В тесноватом и душноватом салоне, через пару рядов кресел, сидели перед ним две то ли шведки, то ли норвежки. Из-за некоторого удаления Борис сразу и не разобрал их искаженно вульгарный немецкий диалект. И сразу ему на память пришел полет в Гамбург. Прикрыв глаза, Борис с улыбкой на губах окунулся в не столь далекие воспоминания…

Глава 2. В самолете

Огромный воздушный лайнер ровно гудел своими реактивными двигателями на высоте в десять с половиной тысяч метров.

В кристально чистом арктическом холоде, за толстенными стеклами круглых иллюминаторов, в ослепительном солнечном свете плыли под ними величественные айсберги, и где-то далеко внизу, ниже сплошной гряды льдистых облаков, оставалась земля.

– Хочешь, Поля, посмотреть на дивную красоту? – предложил соседке молодой парень лет двадцати.

– Даже, Зимин, и не предлагай! – прикрыла Пелагея обморочно свои изумительно красивые глаза. – У меня до сих пор сердце в пятках сидит! Шторку свою, Зимин, прикрой!

В подсознании Красновой прочно утвердилась озвученная командиром корабля высота, на которой проходил их полет. Мелко вибрирующий пол лишь добавлял остроты ее ощущениям и не вселял в молодую женщину радужного оптимизма.

Ей непривычно было ощущать себя летящей высоко в поднебесье. До этого она и на поездах никогда в своей жизни не путешествовала, каталась лишь на электричке.

– Если бы не ты, Зимин… – стукнула Пелагея пребольно Бориса кулачком по его колену, – сидела бы я сейчас дома и ни о чем таком и думать не думала бы, и не трусила бы зайцем!

Приблизившееся к ним с высотой яркое солнце быстро согрело салон, мягко вдохнуло в него живительное тепло. Стало комфортнее и намного уютнее. Пассажиры начали избавляться от привязных ремней, поудобнее откидывали спинки мягких кресел.

То тут, то там зашуршали разворачиваемые газеты, розданные двумя очаровательными стюардессами с бодрыми и успокаивающими улыбками на их нежных личиках.

На их ровные и стройные бедра заглядывались все сидящие у прохода мужчины, пленялись их удивительной красотой.

– Володька! – шикнула Пелагея на своего мужа. – Ты не туда, мой дорогой, смотришь! У меня же ноги не хуже, чем у этих вешалок сорок второго размера! Не зли меня! Ты меня знаешь…

Досасывая взлетную карамельку, мужчина философски заметил, не меняя своей заинтригованной позы, негромко произнес:

– Полюшка, ты у меня всегда под рукой, и на тебя я еще успею всегда посмотреть! А эти воздушные феи через два часа исчезнут в аэропорту Гамбурга и навсегда растают в моей памяти…

Ярко вспыхнув, Краснова потянулась к мужу, прошипела:

– Шатов, ты у меня сейчас договоришься! Лишу тебя вечернего стриптиза, будешь у меня знать! Я уже не говорю про остальное! Останешься без сладкого блюда…

– Молчу я, Полюшка, уже молчу! – повернул проштрафившийся муж повинную голову в сторону жены. – Это Борис во всем виноват! Если бы не Зимин, то я бы никуда не летел, ни на кого бы не смотрел, только бы на тебя одну целыми днями и ночами напролет и глядел! Ты же меня, Полюшка, знаешь…

Освобожденное чувство самой полной оторванности от всего домашнего и будничного, первоначально возникшее еще на вокзале, когда они втроем скорым поездом отправлялись в Москву, раскованно и приятно будоражило, бурно веселило кровь среди благостного рая почти по-домашнему уютного воздушного салона, ярко осиянного благосклонными и ласковыми улыбками длинноногих бортпроводниц, непорочных ангелов-хранителей их душевного покоя высоко в небе среди приглушенного рева мощных реактивных двигателей.

– Лепота! – приложился Владимир в знак примирения губами к руке обожаемой им супруги. – Летим…

Втроем они летели на международную выставку.

Перед ними сидели три немки, пожилые туристки, гостили они в Союзе по турпутевке. Европейки особо не заморачивались, отчаянно дымили дорогими дамскими сигаретками, небрежно тыкали ими в сторону воздушно-легкой занавески впереди их первого салона, искали глазами ушедших стюардесс.

Немки громко разговаривали, не думали о том, что их кто-то еще может услышать, или попросту начхали на все и на всех.

Сквозь гудящий звон работающих двигателей Борис не сразу разобрал, но вскоре уловил суть их разговора. Пожилые дамочки на разные лады обсуждали свои похождения по московским барам. На их непредвзятый взгляд, секс в СССР, несмотря на все обратные по этому поводу заявления, все же существовал…

– Зимин! – повернулась Пелагея к Борису. – Тебя что, в школе не учили, что нельзя подслушивать чужие разговоры?

– Извини, Поля, я успел закончить только пятый класс и больше в школе толком не учился! – хмыкнул Борис.

– А как же ты это, Зимин, поступил в наш институт? – потянулся Шатов всем корпусом в сторону окошка, удивленный его словами. – Поделись-ка своим ценным опытом! Меня хорошо знакомая тебе Виктория Игоревна каждый день пинком под зад в школу гнала! Как на каторгу ходил…

В отличие от Владимира, его жена была немного в курсе этой самой нетривиальной истории, саркастически улыбнулась, прижала пальчик к своим милым губкам и сдала Зимина:

– Один бездельник по взаимному соглашению с одной дамочкой заделал ей ребенка, а та, будучи школьным завучем, выписала оболтусу липовый аттестат. А тот парень вовсе был и не дурак, взял и поступил в техникум в Зареченске. А когда был на стажировке у нас, нашел он себе родню, присосался к ним пиявкой, по блату его в институт и перевели!

– Да ну тебя, Полюшка! – протянул недоверчиво Шатов. – Так не бывает! Нарочно ты все придумала…

– У нашего Зимина все бывает! – посмотрела молодая женщина с усмешкой на своего соседа справа. – Чего молчишь, как сыч, словно воды в рот набрал? Скажи, что я не права!

Почесавшись в затылке, Борис укоризненно качнул головой, недвусмысленно покрутил пальцем у виска и попенял ей:

– Ты еще, Поля, на выставке всем об этом расскажи! Это же все не просто так! Человека ты подставишь, под статью его подведешь, мне всю судьбу переломаешь! Это ей, Володька, твоя мачеха, видно, сболтнула. Ну, Виктория Игоревна! Язык у нее без костей…

Пытаясь перевести разговор на другую тему, Пелагея делано зевнула, посмотрела в сторону туристок и поинтересовалась:

– Зимин, ты у нас, говорят, из полиглотов. Про что у нас нынче талдычит народ всякий и сплошь и рядом иноземный?

По достоинству оценив ее уловку, Борис включился в ее игру и охотно подыграл, выдвинул альтернативную версию перевода:

– Наши немки ахают и охают, на все лады твердят, что умирают они от напавшего на них зверского голода! Говорят, что они еще с утра лишь перекусили в «России» и им не мешало бы хорошенько подкрепиться. Они из Мюнхена, баварский акцент…

– Очаровательные создания! – хмыкнула Пелагея. – Только о еде и думают! Задницы себе неподъемные наели, Европа…

Задумчиво почесав щеку, Борис высказал свое мнение:

– Хорошо жить немцы стали. Жируют на нашем дешевом газе и на нашей дешевой нефти. Нам они свою продукцию втридорога продают. Оттого и зажрались господа капиталисты…

– Неплохо было бы закусить холодной курицей! – зашевелился и Владимир от разговора про еду. – И у меня кишки начинают липнуть к позвонкам и урчат от страха перед голодной смертью.

Глядя на мужа с усмешкой, Краснова его подколола:

– Кому что, а вшивому баня! Нечего было у стюардессы коньяк клянчить! Бахнул сотку, а теперь ему закусь подавай!

– Грешен, Полюшка! – вздохнул покаянно Шатов. – А холодная курица после коньяка – это вещь в самолете чертовски незаменимая! И сытость дает, и на вкус приятно…

Расстегнув привязной ремень, Владимир наклонился к проходу и посмотрел в сторону занавески, помялся, решился и сказал:

– Схожу, посмотрю, что за туалеты на борту. Интересно, ни разу не видел! Если, как в поезде, все в дырку и на рельсы, то кому-то на голову золотой и солененький дождик прольется!

– Иди уже, шутник доморощенный! – едва-едва отдышалась Краснова от охватившего ее смеха. – Орошай поля…

Стараясь держаться прямо и идти ровнехонько, Шатов двинулся вперед по узкому проходу.

Как только Владимир скрылся за занавеской, Борис накрыл ладошку Пелагеи своей рукой, легонько прижал и прошептал:

– У тебя, Полюшка, с чего это вдруг словесный понос начался, а? Я не настолько близко и коротко знаком с твоим мужем, и ему не стоит знать мою подноготную во всех мельчайших ее подробностях. Или ты хочешь, чтобы я твоему мужу тоже о тебе кое-что интересное поведал, а? К примеру, о том самом, Полюшка, сколько и где ты со мной спала? Или о том, что ты была любовницей его отца? Или о том, что у тебя была связь с твоим отчимом?

Мгновенно изменившись в лице, мертвенно побледнев, Поля повернула к нему сильно испуганные глаза и пролепетала:

– Прости, Борис! Это все от высоты! Боюсь самолета! Оттого и понесло! Я больше никому и ничего! Слово даю! Верь мне!

– Я тебе верю, Полюшка! – откинулся Зимин на спинку кресла и прикрыл глаза. – Недоразумение полностью исчерпано! Забыли о нем, перевернули навсегда эту страничку…

С Красновой Борис познакомился, когда год назад он приехал к ним из Зареченска для прохождения практики на местном заводе. Поля работала начальником технологического отдела, Шатова же тогда занимала должность начальника планового отдела.

Софья Нечаева, женщина, на которую столь неуклюже намекала Поля, позвонила из Зареченска Шатовой Виктории Игоревне, своей давней и очень хорошей подруге.

И именно с этого самого-то звонка все его, казалось бы, неразрешимые проблемы с техническим заданием и курсовым проектом стали одна за другой с невероятной легкостью разрешаться.

– Извини, брат, – встретил парня со смущенной улыбкой его научный руководитель, – промашка с тобой вышла! Я же не знал, что тебя к нам прислали по квоте вашего райкома!

В ответ Боря только неопределенно моргнул, не понимая того, какое отношение имеет к нему квота райкома.

– Звонили мне из парткома, убедительно просили тебя не мурыжить! Я посмотрел готовые расчеты, – выложил Носов на стол ученическую папку и тубус с чертежами. – Посмотришь на досуге, а пока дуй к Шатовой в плановый отдел. Учти, дама серьезная, при ней лишнего чего не болтай, себе дороже обойдется. У нее на заводе такие связи, что с ней никто не захочет связываться!

Прихватив с собой папку и чертежи, Борис отправился на поиски планового отдела. Недолго бродил он, нашел…

– Зимин, извини! Я спешу! – накидывала на себя демисезонное пальто броско красивая женщина чуть старше тридцати лет. – В двух словах! Звонила мне вчера Софья Нечаева. Мы были очень дружны. Просила проследить за тобой, студент-практикант…

Шатова говорила, говорила, а он неотрывно смотрел и смотрел на ее удивительно привлекательное, притягивающее внимание лицо, на красиво очерченные губы, на выразительно умные глаза и не мог отделаться от чувства, что он ее уже где-то видел, скорее всего, в своих снах. Отгоняя от себя наваждение, Боря тряхнул головой и снова услышал ее голос:

– Подойдешь, Зимин, к Пелагее Алексеевне Красновой, через одну дверь. Она будет у тебя руководителем практики. Во всем ее слушайся! Я тебя еще найду! Бывай…

Выталкивая его из своего кабинета, Шатова посмотрела на него с доброжелательной улыбкой, закрыла дверь на замок.

Пришлось ему пройтись по коридору в поисках нужного кабинета. Отыскав табличку с фамилией Красновой, Борис постучался в дверь кабинета начальника технологического отдела. Услышав женский голос, он вошел.

– Моя фамилия Зимин, – пояснил он сидящей женщине.

– Меня предупредили о твоем приходе, Борис Андреевич Зимин! Мне казалось, что ты будешь намного старше! – окинула она его своим изучающим взглядом и пренебрежительно хмыкнула.

– Ну, вы уж меня извините, – пожал парень плечами, – если не оправдал ваших надежд! Подрасту, заеду лет через пять!

Молоденькая женщина, лицом очень похожая на Шатову, в ответ открыто улыбнулась, протянула руку и произнесла: