Людмила Вик "Путешествие по другим мирам. Сборник рассказов"

Зов огня

В кромешной темноте где-то совсем близко кричала сова. Я пугливо шарахнулся и налетел на ствол сухого дерева, кора которого шершавая как наждачная бумага.

Голова закружилась. На мгновение мне почудилось, что я сбился с пути, посмотрел не в ту сторону и засомневался, куда лететь дальше. Но из темноты-то надо выбираться, потому что губительно оставаться в ней, когда ты один, да еще и в лесу.

Выдохнув, я тронулся с места. Сова снова заухала, словно подбадривая меня смотреть только вперед, не отвлекаться на стороны, где подозрительно зашуршала пожухлая листва.

Волк или медведь мне не страшны, а ящерицы и жабы спрятались глубоко под землей, чтобы переждать холода. Земноводные всегда так: чуть запахло льдинкой в воздухе – сразу делают ноги вниз. И, пока они там отсыпаются, мне легче жить.

– У-у-у-ух-ух! – сверху надо мной проворчала сова и умолкла, но я чувствовал ее взгляд из темноты. Она следила за мной, а я упрямо двигался дальше, не сбавляя скорости, иначе мой страх заметят мои лесные враги.

Впереди раздались голоса, человеческая речь.

Я подскочил ближе и спрятался за деревом. Из-за его ствола было удобно следить за людьми.

Их было двое. Одетые по-походному с тяжелыми рюкзаками на земле они сидели перед ярким костром и грели руки, подставив ладони ближе к игривым язычкам пламени.

Огонь среди кромешной темноты – это как маяк. Я словно заблудившийся корабль, который все это время искал место, где меня приютят.

Пламя манило меня, звало выйти из тени, а я все не решался.

Из лесной тьмы ко мне подлетела моя давняя знакомая. Свет близкого огня заиграл в ее глазах.

– Почему остановился? – тихо прожужжала она.

– Любуюсь, – просто ответил я. – Огонь так притягателен, что мне долго не продержаться. Он зовет меня, слышишь?

Знакомая прислушалась и мотнула головой.

– Нет, не слышу. Я глуха к кострам. Они не говорят со мной.

– Жаль, – вздохнул я. – Он не только красив собой, но и голос у него чарующий!

– Тогда выходи к нему! Или ты боишься?

Я снова выглянул из-за дерева, проверяя полянку. Люди жались друг к другу. Им уютно с костром. Он грел их, дарил покой даже в ночном лесу.

– Наверное, ты права, – кивнул я. – Только я один слышу огонь, понимаю, как он одинок… и только я могу ему помочь, утешить, сказать, что пламя не так страшно как кажется.

Моя знакомая грустно улыбнулась:

– Но ты же знаешь, что случится потом?

Как не знать, если это уже стало легендой и за несколько десятков лет обросло еще большими подробностями. Конечно, понимаю, что зов одиночества огня губителен для меня, но что поделать? – я не могу отказать ему и не отозваться, даже если мне страшно.

– Такой уж я, – ободряюще улыбнулся доброй знакомой и сорвался с места.

Огонь заискрил, приветливо замахав языками. Сухие ветки затрещали – как мог, костер выказывал дружелюбие и простирал ко мне огненные руки, чтобы заключить в объятья.

С улыбкой я юркнул вниз и прильнул к горячему сердцу моего нового друга.

– Не бывает чувств без боли, – грустно вздохнув, проронила моя знакомая, все прячась за деревом и только издалека любуясь пламенем. – Поэтому жизнь и прекрасна, что в ней есть чувства.

А люди продолжали сидеть перед костром, греясь о его трескучие бока. Они даже не заметили, как один отчаянный мотылек ринулся навстречу огню и, столкнувшись с его опаляющими языками, превратился в пепел.

Июнь 2022г.

Прекрасное внутри

Бабочка неустанно билась крыльями о стекло. Толстые стенки пол-литровой банки искажали яркие линии рисунка на бархатных крылышках. Я наблюдала за попытками насекомого освободиться, прикидывая, какие эксперименты могу провести. И чем скорее придумаю, тем лучше, иначе бабочка сдохнет, не дождавшись моих пыток.

– Что делаешь? – ко мне подошла Ирка, моя школьная подруга. Мы живем в одном дворе, и часто видимся даже летом. Вот и сейчас, увидев меня на детской площадке перед домом, она вышла на прогулку, чтобы составить мне компанию.

Я показала ей банку с порхающей бабочкой.

– Смотри, кого я отловила! – похвасталась перед ней уловом. Банка стояла на скамейке чуть поодаль от меня, так что Ирка с легкостью могла рассмотреть пленницу со всех сторон. – Правда, красивая?

Длинное тельце с закрученными усиками и синие резные крылья в черную крапинку. Отчаянный тихий стук по стеклу и безмолвная просьба подействовали на Ирку, и она с грустью задала только один вопрос:

– Зачем?

– Как «зачем»? – удивилась я в ответ. – Хочу сохранить эту красоту у себя, чтоб перед всеми хвастаться! Вовка Смирнов говорил, что тоже собирает бабочек и сушит их. У него уже целая коллекция засушенных на стене висит.

Ирка поморщилась, будто у нее все зубы разом разболелись.

– Ну, и зачем? – Подруга не оценила мое новое увлечение. – Зачем бабочка страдает?

– Ну-у-у, – задумчиво протянула я, размышляя над ответом. – Просто так…

Светлые брови Ирки сомкнулись на переносице. Подбоченившись, она жестко сказала:

– Просто так?! С каких пор моя подруга – убийца бабочек?!

Обида волной поднялась во мне и захлестнула с головой.

– Но не я одна так делаю! Почему ты злишься? Это всего лишь бабочка – маленькое насекомое! Таких сотня летает! И все их ловят!

– Да, и Вовка Смирнов сушит бабочек, а потом украшает ими стены, – согласилась Ирка, что таких как я много и всех не отучишь коллекционировать. – Только куда приятней смотреть на живую бабочку, на ее полеты, а не хранить у себя горы трупов красивых насекомых. Какой смысл мучить их?

– Чтоб оставить на память.

– А можно оставить приятное воспоминание, – печально вздохнула Ирка, поняв, что меня очень сложно переубедить. Она села на скамейку по ту сторону от банки и взяла ее в руки, где с надеждой трепетали синие крылышки. – И когда ты стала палачом?

Я пожала плечами, не став объяснять, что еще неделю назад не страдала коллекционированием насекомых. Меня подсадили совсем недавно в одной группе в социальных сетях.

Так и не дождавшись от меня ответа, Ирка оторвала взгляд от банки и искоса взглянула на меня.

– Не выношу, когда кто-то мучается, – нахмурилась подруга. Я не успела среагировать и остановить ее, когда она, приложив немного усилий, отвинтила жестяную крышку и открыла бабочке путь к свободе.

Мгновение – и синие крылья с радостью упорхнули из заточения, поднявшись ввысь над детской площадкой.

Я зажмурилась, чтобы не расплакаться. Знала бы Ирка, с каким трудом удалось поймать эту бабочку!

– Ну и что так лучше? Она исчезла из виду!

– Пусть летит, – улыбнулась Ирка небу и малюсенькой синей точке в нем. – Лучше свободная живая бабочка, чем мертвец на стене.

Июль 2021г.

Собеседники

Был уже поздний вечер. Ванюшка плелся по вагону, окидывая скучающим взглядом верхние полки, где одеяла подпрыгивали при каждом стуке колес и издавали ужасный свистящий звук. Сначала одеяла втягивали в себя воздух, а потом резко выдыхали. Ванюшка весь с ног до головы покрылся гусиной кожей. Не на шутку испугавшись, мальчик побежал вглубь длинного коридора. Когда мама хватиться его, Ванюшки уже не будет видно.

Он заглянул к одинокой женщине. Она, укрывшись пледом, читала книгу. В свете тусклых ламп мальчик не разглядел обложку. Если бы был солнечный день, то краски на обложке непременно заиграли и порадовали бы его.

– Извините, а можно мне посмотреть вашу книжку?

Женщина глянула на маленького гостя поверх страниц и недовольно сомкнула брови.

– Э-э… нет… Книжка не для таких маленьких… Почему ты ходишь так поздно по вагону один? Где твои родители?

Ванюшка не стал слушать читательницу, пожадничавшую книгой. Он всего-то и просил на обложку посмотреть и убедиться, что она яркая.

– Эй, малец, конфетку хочешь? – с полки свесился неказистый мужчина и протянул Ванюшке сладость. Детская рука потянулась за ней, потому что иначе и нельзя. Сладость – это радость (так говорила Ванюшкина мама), и мальчик не хотел упускать ни одну капельку радости. – Ты заходи ко мне, не бойся! У меня конфет навалом – ел бы кто!

Ванюшка перестал тянуться за конфетой и вдруг спрятал ладошки за спину. Может, сладость – это и есть радость, но радостью не каждый так охотно делится. Об этом мама ему тоже не раз говорила, и неизвестные дяди в числе первых, кто не делится радостью просто так.

Мальчик убежал в самый конец коридора. Бегом Ванюшка надеялся спастись от преследующего взгляда незнакомца и от манящей конфеты. Ведь она могла оказаться самой вкусной на свете, если бы он попробовал ее! А может, самой горькой? Теперь Ванюшке оставалось только гадать, какая на вкус отвергнутая сладость.

В самом конце вагона сидел мужчина с ручкой в зубах. На столике перед ним лежал блокнот. Ванюшка присмотрелся к еще одному незнакомцу, взглядом проверяя его на запасы сладостей… Нет, пожалуй, он не будет заманивать Ванюшку к себе конфетами – ни одного ушка обертки от сладостей не было замечено, поэтому Ванюшка с интересом уставился на пассажира, увлеченного делом.

– Ты хочешь меня о чем-то спросить? – уточнил мужчина, не отрывая глаз от своих записей.

Голос незнакомца показался Ванюшке каким-то грубым и усталым. Так говорят все взрослые, которым очень много-много лет. Его папа тоже так говорит. Их голоса почти похожи.

«У взрослых вообще так мало отличий – платья да штаны», – промелькнуло в голове Ванюшки.

Записав что-то, незнакомец отложил блокнот и с интересом взглянул на маленького путешественника.

– Заходи и садись – я не кусаюсь, – улыбнулся он мальчику.

Ванюшка осторожно примостился у самого выхода на нижнюю полку. Он приготовился бежать, как только мужчина начнет предлагать сладкое угощение.

– К сожалению, конфет у меня нет, – словно читая мысли мальчика, посетовал незнакомец. – Я не ношу их с собой, потому что дети редко бывают моими собеседниками.

– Мы с вами собеседники? – удивился Ванюшка.

– Да, ты же пришел побеседовать со мной, значит, мы собеседники.

– Я не шел к вам беседовать.

– Однако мы уже говорим, – негромко рассмеялся мужчина. – И я хочу представиться, чтобы тебе не было так страшно беседовать со мной… Меня зовут Игнат Иванович, а тебя?

Ванюшке протянули руку, и он с радостью ухватился за широкую немного шероховатую ладонь Игната Ивановича. Так здороваются взрослые, значит, Ванюшка тоже взрослый! Это так приятно оказаться взрослым не по погодам, а по уважению собеседника.

– Ванюшка, – едва слышно вымолвил мальчонка, от волнения позабыв, что взрослые никогда не представляются короткими и ласковыми именами. Все взрослые имена заканчиваются на «ыч», что придает им солидности, важности.

– Ванюшка, ты раньше когда-нибудь ездил на поездах?

– Нет, – мотнул головой мальчишка. – А вы?

– Я живу в поезде.

– Вам машинист поезда разрешил тут жить?

– Машинист мне не разрешал. Я сам себе это позволил. Вот ты сойдешь в конце пути, а я пересяду на другой поезд, потому что… по-другому мне скучно жить… Скажи, тебе дома когда-нибудь бывает скучно?

Ванюшка честно призадумался:

– Ну-у… было пару раз… Мне почему-то становилось скучно, хотя у меня есть футбольный мяч и команда во дворе. Весной и летом мы каждый вечер в футбол играем, а потом дома мама ругает меня – я прихожу или промокшим, или грязным. Мама говорит, что в такие дни меня очень-очень сложно отличить от поросенка. Я не совсем понимаю, почему я похож на ребенка свиньи, если мои родители – люди…

Игнат Иванович прикрыл лицо ладонью, чтобы мальчишка не видел его широкой безудержной улыбки. Мужчине нравился собеседник той открытостью и теми переживаниями, на которые способен только ребенок.

– Выходит, тебе дома совсем некогда скучать, хоть ты и умудряешься порой это делать. Куча друзей и дворовый футбол – твоя маленькая прекрасная жизнь.

Ванюшка заметил в глазах Игната Ивановича большую грусть-тоску. Такие взгляды для взрослых не редкость. Они вечно чем-то озадачены или опечалены, словно день за днем кто-то по капле выпивает из них жизнь. Ванюшка так еще никогда не грустил. Конечно, его озадачивали многие вещи, например, мысль о поросенке, что родился в человеческой семье, вообще не давала ему покоя, но не настолько, чтоб об этом стоило печалиться.

– Мне скучно, когда я остаюсь дома один. В такие дни я развлекаю себя так: расстраиваю старую соседку, которую мама просит присмотреть за мной. Старуха вечно злится и жалуется маме, называет меня проказником.

– Мне жаль твою соседку – бабка не заслужила такое наказание.

– Может, для соседки я и наказание, а для мамы я подарок – однажды она так сказала.

– Любая мама сказала бы так.