Сергей Степанов-Прошельцев "С тобой и без тебя. Стихи о любви"

ожидать разбитого?

Не понять, наверное,

то, что не положено,

что твоё неверие

на моё помножено…

…но для чего эта память? На что мне?

* * *

Запах духов, острый запах укропа,

белый шиповник в саду придорожном,

где чернобылом заросшие тропы…

Как бы забыть, да забыть невозможно.

Снова мне снится жасминовый ветер —

счастья пролётного бдительный сторож.

Как этот мир непонятен и светел!

Как он прекрасен, хмельной от простора!

В ставни закрытые веткою стукнет,

вновь уводя в бурелом чернобыла…

Только лишь юности это доступно.

Но для чего это всё-таки было?

Но для чего эта память? На что мне

эта тревога и боль до предела?

Словно у старой заброшенной штольни

с часу на час ожидаю расстрела.

* * *

От бега коленные ноют суставы,

ботинки мои увязают в снегу,

а я всё бегу и бегу за составом,

а я всё проститься с тобой не могу.

Ты – там, за окошком, в тепле и покое,

куда не доносятся скрежет и шум,

а я… Я не знаю, что это такое,

зачем я бегу и рукою машу.

Каким запрещается это законом

с собой меня взять, как какую-то кладь?

И я всё бегу, всё бегу за вагоном,

боясь, обретая, тебя потерять.

И нет уже сил, и стесняет дыханье,

и поезд скрывается в сером снегу.

Но как мне поверить, что это – прощанье,

когда я расстаться с тобой не могу?!

* * *

Убогий дом, фасад его обшарпан,

но он надёжно от других скрывал

и приглушал, как будто тёплым шарфом,

слова любви – счастливые слова.

Они звучали в лестничном пролёте

мелодией единственною той,

какую слышат в неземном полёте

над временем, пространством и мечтой.

Но время шло, как будто счётчик щёлкал,

я бег его челночный не унял.

Снесли, наверно, старую «хрущёвку»:

ничто не вечно, даже и Луна.

Она, увы, ни в чём не виновата.

Она томится с нами без суда.

Настанет день: от жёсткого захвата

она освободится навсегда…

Но ты Луну тогда опередила.

Слова любви – пустой, наверно, звук.

Ты скрылась, как вечернее светило,

среди нависших облаков разлук.

Ну что ж, прощай. Всё обошлось без крови.

Хвала тебе. Мирская исполать,

и всё понятно, всё понятно, кроме

того, что мне вовеки не понять.

* * *

Распалась наша уния —

как рыба, был я снул,

но жалко эту юную,

безумную весну.

Когда леса и пажити

окрасил хлорофилл,

когда тебя без памяти

неистово любил.

Сильнее дома отчего,

не ведая стыда,

причём я верил в то, чего

не будет никогда…

Но никуда не денешься:

теперь под горку спуск.

Любовь блеснула денежкой,