– Шшш, шшш, – бездумно шепчу я, пока она, обхватив себя руками, плачет. Мне кажется, что это поможет ей, и я пытаюсь: – Уже скоро всё закончи…
– Захлопнись!! – шипит она, прежде чем я успеваю договорить слова поддержки, которые, как оказывается, лишь повергают Нину в ещё большую панику. – Что ты несёшь? Не смей так говорить. Заткнись-заткнись-заткнись!
Я виновато замолкаю, и следующие две трети часа моя душа разрывается от боли, пока я наблюдаю, как Нина пытается справиться с собой.
В конце концов, она утихает.
Потом вдруг перепугано вскидывает голову и спрашивает взволнованно:
– Л-Луиза? Луиза, ты где? Ты ведь ещё здесь, правда? Отзовись, Луиза!
Она продолжает звать и звать меня, не обращая внимания, что я каждый раз старательно откликаюсь.
Беда в том, что мой голос уже едва слышим для неё. Время неумолимо. Я не знаю, как дать ей понять, что я всё ещё рядом, что бояться ей нечего… пока.
Только пока. Скоро я исчезну.
Меня бьёт озноб.
Нина медленно поднимается, и трёт кулаками опухшие от слёз веки, и затравленно озирается.
– Будь там, – говорит она непонятно. – Пожалуйста, просто окажись там.
Затем она спешит, и я спешу за ней; вскоре мы оказываемся в её апартаментах на шестнадцатом этаже высотного здания.
Мне отлично знакомы все три комнаты её просторной квартиры. В посудном ящике на кухне прежде стояла моя любимая белая кружка с разноцветной надписью «Pretty Kitty»; в ванной болтались моя сиреневая зубная щётка и запасная коробка с тампонами на крайний случай; а в спальне для моих рубашек-брюк-чулок был отведён персональный отдел в шифоньере. Хотя мы, как я уже упоминала, технически, знакомы были меньше года, я – особенно в последние месяцы – проводила у Нины больше времени, чем в общаге. Не знаю, почему она позволяла мне это, если я так раздражала её на сцене. Но, по крайней мере, это объясняет, отчего она считала, что мы близки. Если подумать, припомнив не небрежно бросаемые слова, а каждодневные действия и имеющие значения поступки, то меня даже удивляет, как я сама не заметила этого?
Обращала больше внимания на наносную шелуху показательного равнодушия, скрывающего внимание и тихую заботу, и уверовала, что живу в идиотском мире, где мне приходится исчезать, чтобы принести хотя бы какую-то ощутимую пользу.
Стараясь не погружаться в уныние от собственных размышлений, я концентрируюсь на бледной Нине с воспалёнными глазами, которая лихорадочно ищет хоть какие-то следы моего пребывания в её доме и к ужасу своему не находит больше. Ни кружки, ни вещей, ни совместных фотографий…
Остановившись, она замирает посреди гостиной (я обычно ночевала именно в этой комнате, на диване, хотя и Нина часто проводила ночи здесь же, против всякой логики укладываясь не в своей спальне, а как-то умещаясь подле меня на диванных подушках, чтобы можно было переговариваться до рассвета, как на пижамных вечеринках) и, закрыв глаза, шевелит губами. То ли молится кому, то ли просто повторяет моё имя, думая, что так шансы со временем забыть обо мне сократятся до нуля.
Я отчаянно пытаюсь изобрести способ привлечь к себе внимание хозяйки квартиры, дать о себе знать.
Не придумав ничего лучше, я приближаюсь к ней и, практически касаясь невесомо мочки уха, кричу ей как можно громче, чтобы быть услышанной:
– НИНА! НЕ ВОЛНУЙСЯ, НИНА! Я ЗДЕСЬ, ПРЯМО РЯДОМ С ТОБОЙ!
– Луиза, я почти не слышу тебя, – жалобно произносит та, моргая влажными глазами, силясь понять, откуда доносится до неё слабый отзвук моего присутствия. Она теряет меня и чувствует это. – Но если ты меня слышишь, то знай, ты просто знай. Единственное, о чём я действительно сожалею – не о встрече с тобой, но о моём отвратительном характере, который так трудно контролировать. Я взрывная, и эмоциональная, и это я бываю эгоистичной. Становлюсь такой мелочной, злобной, самой от себя противно. И я, понимаешь, я вовсе не завидую твоим успехам, я просто из-за них постоянно боюсь, что хуже всех и совершенно ничего не стою, а это так бесит. Потому что это значит, что ты в любой момент об этом догадаешься и забудешь обо мне, и это будет только справедливо, ведь ты достойна куда большего, Луиза, это очевидно. И знаешь, – она заминается. – Проблема же не в тебе. Не ты должна была исчезнуть. Слышишь? Я ведь рада, просто невообразимо рада тому, что ты есть в моей жизни! И я бы так хотела, чтобы ты оставалась в ней и впредь. Чтобы была со мной, и терпела мои истерики, и позволяла заботиться о тебе, и ставила меня на место, и собирала меня по кусочкам, и пропускала мимо ушей все неправдоподобные обвинения и неосторожные слова, которые зачем-то вылетают временами из этого чёртового рта. Чтобы работала со мной в театре, спала в моём доме, ждала меня в кофейне в полдень за нашим столом каждый день. И чтобы мы больше не разлучались.
Теперь и для меня её голос звучит глухо, ибо мои уши буквально закладывает. Я готова пройтись по комнате колесом от радости, согласиться на все условия, сделать, наконец, что-то правильно.
Но суть бедственного нашего положения в том, что меня уже почти совсем нет, а в скором времени окончательно не останется.
Ещё никогда в жизни я ни в чём так сильно не раскаивалась.
Нина запинается в своей речи, нервно хихикает:
– Ради всего святого, ох. Телячьи нежности – не мой конёк, так неловко.
Я улыбаюсь, хотя мои щёки влажные.
– Так не должно закончиться, – жалуется Нина и просит: – Не уходи.
Смысла кричать даже в самые её уши уже нет: сколько бы я теперь ни надрывалась, меня не слышно. Вечереет.
– Ты можешь отменить это, Луиза? Можешь снова появиться в моей жизни?
Я, честно, не знаю.
Но я так сильно желаю этого, что, кажется, каждый атом из которого я состою, несёт в себе именно эту информацию.
Ровно шестьдесят восемь секунд уходит на то, чтобы мир многозначительно смолк; на шестьдесят девятой секунде между моих лопаток пробегает холодок, одновременно с чем Нина издаёт слабый изумлённый писк; и уже в следующее мгновение потрясающе материальная я оказываюсь в её объятиях.
<16 октября 2012>
часть 1: ВЫЧЕРКНУТЫЕ СЛОВА
ВОЗВРАЩАЮТСЯ
(стихотворения из графического романа «Женечка» и не только)
АПРЕЛЬСКИЙ НАПЕВ
Не живая, но и не мёртвая,
А только ещё дышу с трудом —
Я буду твоей, Король, жертвою,
Я стану твоим самым дивным сном.
Неизвестная, но и знакомая,
А только ещё пишу для тебя —
Я буду твоим вторым именем.
И первым – хочешь? – стану я.
Непонятная, но и близкая,
А только ещё с восторгом люблю —
Я буду твоей, Король, мечтою,
Я стану отрадою Королю.
НАПЕВ О ЛЮБОВНИКАХ
Жила не прекрасно, но, в целом, не скверно,
И долгие годы была в браке верной,
Но Сердце Новое стало пленительней
Пылкой любви моего Повелителя.
Поступки/уступки вели к отступлению,
К неге до полного изнеможения.
Связь с Новым Сердцем была непростительна:
Кто-то донёс моему Повелителю.
Знала, не будет мне в жизни прощения,
Да и не желала грехов отпущения.
Под взглядом предвзятым моего Повелителя
Ко мне привели суда исполнителя.
Без оправданий, рассеянных путано,
Я молча взглянула в лицо экзекутора
И подалась вдруг я в ужасе в сторону —
Билось в моём палаче Сердце Новое…
22.01.09
ЛЕТЯЩАЯ
1
Кичливо стоит – мне живой укор —
Твой золотой кафедральный собор.
Ты знаешь, сколько живет людей
В храме, что ты для себя воздвиг?
Не просто паломников – важных гостей
Шумный табун в твою суть проник.
Сотни фанатиков, хмурых догматиков
Истово в нём молитвы возносят.
В исповедален карманах заплатанных
Они за дыханье прощения просят.
Хор голосов доносится громко
И содрогаются важные своды,
А проповедник в наряде сороки
Взывает отринуть жизни свободу.
Тихо по паперти бродит юродивый —
(Он моё имя носит) – бормочет,
Что в этом мире только свободу-то,
Только её потерять он не хочет.
И сизый опиум курится ладаном,
Он покрывает час утренней службы.
Жёлтое с синим спускается складками
С горьких небес. Тебе большего нужно:
Ты разослал по всему государству
Отцов-зазывал с фолиантами грозными.
Славя тебя, они шествуют праздно,
Не замечая, что дни нынче – постные.
2
А сам ты долго за мною гнался:
«Покайся!» ты кричал. «Покайся!»
Я ж, как всегда, одна в лесу
Весенние огни зажгу.
Мой карий взгляд из-под ресниц
Сопровождать будет орлиц,
А на земле мой хрупкий след
Босой ноги сойдёт на нет —
Хвалу светилу прокричу
И, как орлица, полечу.
И не догнать твоим крестам
Мой крест, летящий в небесах,
И, сея свет то тут, то там,
Я мир открою чудесам.
