Павел Охотин "Записки президента"

Взгляд его потеплел:

– Не попал.

– А я не успел… Видишь, братан, мы с тобой служили одной стране, носили одинаковую форму и, если бы я тебя где-нибудь встретил второго августа, мы бы вместе выпили водки. Я не хочу с тобой воевать. Скажи, ты готов говорить о мире, если власть в Славии поменяется?

– Ты же знаешь, что вчера было. Это не первый раз и не последний, как после такого вообще разговаривать?

– Я тебя понимаю, но ты же сам знаешь, что военного решения у нас не получится. У меня есть ненулевые шансы стать там президентом. Я отдаю себе отчёт, что за это время может многое произойти, мне могут башку отстрелить ещё до выборов, на тебя может ракета упасть, астероид, в конце концов, когда-нибудь же должен прилететь, но если мы доживём до моей инаугурации, пообещай, что примешь меня официально, а там и будем вместе думать, как это всё разруливать.

Он протянул мне руку.

– Посмотрим. С башкой у тебя явные нелады, но они мне понятные. А мужик ты, вроде, свой.

Я задержал его руку в своей.

– У меня будет небольшая просьба, мне нужно, чтобы человек пятнадцать с твоей территории попали ко мне на съезд. Как там твоя Контора называется? Комитет Народной Безопасности? Скажи им, чтобы туда-обратно организовали. Если захотят, пусть даже пару политологов в штатском с ними отправят. Это нам в дальнейшем взаимодействие упростит и заодно власти с той стороны выбесит.

– Добро. Список передашь тем же путём, которым о встрече договаривались.

– Береги себя, братан, а то вдруг шею свернёшь, и вместо тебя какую мабуту назначат. О чём с ними можно разговаривать?

Он улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

– Хорошей дороги, братан.

Аслан ещё раз обнялся с родственником, пожал руки паре явных земляков и сел за руль.

– Успэшна?

– Я кивнул.

– Аллах уелык. А ми сыуодна трыныроука пропускаэм.

– Наверстаем, Аслан, наверстаем…

Когда появилась связь, сообщили Егорычу, что цели достигнуты и я с телефона зашёл на свои странички, поинтересоваться успехами Кирилла. Оказалось, что мои оценки были слишком пессимистичными, желание хоть сейчас ехать под пули высказало больше шестидесяти человек. Я сказал парнишке, чтобы потянул до завтра и утром сообщил всем, что желающих оказалось слишком мало, а за это время связался с каждым, кто откликнулся, и, сгруппировав их по местам проживания, предложил встретиться попить кофе. А также проанализировал высказывания остальных за последние годы, из которых можно сделать вывод, что с человеком есть смысл поговорить о сотрудничестве.

12.

Утром Матильда вывела на монитор мою речь, отметив, что с таким текстом это будут просто учения в обстановке, приближённой к боевой. Речь, никуда не ведущая и ни к чему не зовущая, поэтому и кулаком особо можно не размахивать, но опыт взаимодействия с незнакомой аудиторией мне пригодится.

Егорыч с чашкой кофе, Жанна с чашкой кофе и Кирилл с куском торта никуда не спешили. Я предложил Глинскому попробовать организовать встречу с теми подписчиками, которые ближе всех. В Столице их оказалось больше полутора десятков. Он поинтересовался не вызовет ли у меня болезненных воспоминаний обстановка кафе, где мы отмечали утрату моей свободы. Ирина при этом как-то испытующе на меня посмотрела.

– Список делегатов съезда от Казаровской губернии составлен и передан Томилину, – продолжил Егорыч, – завтра начнётся работа по их переправке на эту сторону. После вашей встречи он охарактеризовал Вас её организатору, как наглухо отбитого. Знающие люди утверждают, что в его устах это – положительная характеристика. О сути вашей беседы, а также о Ваших планах на ближайшие годы он не распространялся.

– Спасибо за объективку, Егорыч. Берет действительно лежал на шкафу. А где Вы гибкую шпильку взяли?

– Брат из армии привёз, – ответил Глинский с абсолютно невозмутимым лицом.

Я спросил у Жанны, будет ли она присутствовать при разговоре с подписчиками, на что она ответила, что это мне там присутствовать не обязательно, а она не просто будет, она ещё и канву беседы набросает к вечеру, чтобы я успел ознакомиться.

Облачаясь в халат, я подумал, что время от времени выполнял какие-то комплексы упражнений, исключительно, чтобы кровь в жилах не застаивалась, ну и женщины как-то настороженно относятся к мужику с одышкой в самый неподходящий момент. Не каждая хочет всю жизнь гордиться тем, что залюбила кого-то до инфаркта. А вот системности в моих занятиях никогда не было, хотя денег на то, чтобы обзавестись таким асланом, хватало. Он, конечно, не погонщик с хлыстом, но выдача кому-то разрешения заставлять меня напрягаться для моей же пользы – довольно интересный опыт. В детстве физической активности было хоть отбавляй – какие-то заборы, стройки, санки, чужие сады. В армии возможность отпетлять от нагрузок была не предусмотрена, а воскресный забег на десять километров в сапогах – чем-то само собой разумеющимся, вроде воскресной же пары яиц на завтрак. Потом лет до тридцати задумываться о фигуре не было ни времени, ни желания, ни необходимости, я же точно знал, что вот прям щас могу пробежать десяточку. А потом вдруг видишь своё отражение в витрине, а у него – живот. «Да ладно! – думаешь, – вот я же его втянул, а девушки всё ещё улыбаются». И так втягиваешь при необходимости лет до сорока, когда замечаешь, как над ремнём бока нависают и вдруг осознаёшь, что размер у одежды уже другой. Падаешь в упор лёжа: пятнадцать, шестнадцать, се-ем-на-а-ад-цать… И сдыхаешь. Тут внутренний асланчик и напоминает, какого цвета у тебя берет и что девчонки должны улыбаться, а не ржать. Несколько месяцев или даже пару лет ходишь в зал, таскаешь железяки, заменяешь булочки варёными яйцами и куриными грудками, потом, вроде, уже не семнадцать, а пятьдесят, ты – молодец, можно расслабиться и лет через пять – шестнадцать, се-ем-на-а-ад-цать… Так что Аслан – самая лучшая сторона всего, что сейчас со мной происходит, тем более, что крепатура уже отпустила и приятно ноющие местами мышцы больше не раздражают, а даже как-то вдохновляют, что ли.

После Аслана я снова развалился на диване и, положив голову на Иринины колени, начал изучать, что Кирилл от моего имени понаписывал в соцсетях.

– Смотри, Счастье, этот маленький мерзавец тут даже флиртовать пытается и, гад, небезуспешно.

– Вот, кстати, как твоя теперь уже жена, я имею право поинтересоваться, а какого хрена там флиртуешь ты?

– Это не я, родная, это – мой лирический герой. Там я – одинокий, престарелый ловелас. Это – часть образа, зато если за мной из-за моей писанины когда-нибудь действительно придут, придут только за мной, а про тебя в моей жизни никто не знает.

– Но потом ты на первом же приёме появишься с первой ледью и твои подписчики поймут, что ты им тупо врал все эти годы.

– Ну почему «врал»? Что-то недоговаривал.

– А ты понимаешь, дебил, что, согласившись выйти за тебя замуж накануне твоей президентской кампании, я не могу пользоваться только положительными сторонами моего нового статуса? Это будет выглядеть, как будто я закадрила перспективного женишка. Поэтому я хочу делить с тобой, как это у вас называется, тяготы и лишения? Вот их и хочу, а не только трон.

– Вообще-то, я хочу, чтобы ты даже слов таких не знала.

– Спрашивай иногда, чего хочу я.

– То есть мы сейчас ссоримся из-за того, что я недостаточно подвергаю тебя риску?

– Лучше бы ты об этом думал, когда с парашютом меня выбрасывал. Ага?

– Но запаска же раскрылась. Ну дурак был, согласен.

– Почему «был»? Ты и сейчас не слишком умный, если думаешь, что мне тогда не понравилось. И вообще, после выборов мне на тебя уже не наехать, твоя личная гвардия не даст. Могу я хоть сейчас оттянуться?

– Ты права насчёт моего матримониального статуса. Думаю, стоит известить об этом Егорыча и Жанну и с завтрашнего дня я – официально женатый человек.

– А родителей ты известил?

– Бли-и-ин! Прикинь, я об этом даже не подумал.

– Какой скандал можно закатить тебе по этому поводу!

Я прижал её к себе и в ближайший час ни о каких звонках Егорычу не могло быть и речи.

13.

Жанна прислала не только план беседы с потенциальными партийцами, но и несколько фотографий с нашей свадьбы. Вот, вроде, мы с Ириной уже не первый год вместе, почему у нас такие счастливые физиономии? Ничего же, кроме штампа в паспорте, не случилось.

Я объявил Кириллу, что с послезавтрашнего дня наш сетевой персонаж – женатый мужчина и примерный семьянин и предложил прислать фотографии для иллюстрации этого факта, но он ответил, что все картинки ему уже передали, и слёзы моих поклонниц вызовут повышение уровня мирового океана.

Это утро с Матильдой было несколько другим. Вместо привычного монитора, она усадила меня на диван и попросила рассказать, как прошла наша свадьба. Я заметил, что она там была лично и поинтересовался, что у неё с памятью.

– Действия этих женщин не обсуждаются, Максим Евгеньевич.

Я принялся излагать события того дня, увлёкся, даже начал жестикулировать, она оборвала меня на полуслове и велела поделиться воспоминаниями о школе. Я начал рассказывать всё, что помню. После описания натёртой парафином классной доски, она снова меня прервала и сказала, что говорить на заданные темы у меня получается неплохо, то есть за нашу сегодняшнюю беседу в кафе она спокойна, посоветовала только переплести пальцы рук в замок на столе и ограничить жестикуляцию движениями больших пальцев.

Ближе к вечеру мы поехали заниматься партийным строительством. «Мы» – это я, Аслан и Жанна, при этом, Аслан должен ждать в машине. Всех этих людей я раньше никогда не видел, хотя с большинством из них не раз перешучивался в комментариях, кто-то поздравлял меня с днём рождения, кого-то поздравлял я, поэтому нельзя было назвать их совсем незнакомыми. Всю дорогу в голове крутилась фраза «ты – Пётр, и на камне этом Я создам Церковь Мою».

Из семнадцати приглашённых пришло одиннадцать. Персонал кафе в полном составе вышел на улицу полюбоваться улыбкой Аслана, не забыв оставить на столе чашки с кофе и какие-то конфетки.