– Ну что там?! Что ты видел?!
Они поменялись ролями – теперь Нюр нетерпеливо ерзал по скамье, пока напарник пытался одновременно закутаться в драное полотенце и задохнуться глотком жгучего деревенского рома.
– С-с-сх…
– Ты их видел? А это что? Ай!
– Д-думаю, к-кинжал.
– Кинжал?
– Ну-у, к-кортик. Он б-был промеж ребер у о-одного с-скелета, – хрипло пробормотал Тайкен. – А в-второй сжимал его… сам видишь. Повезло еще, что только запястье отломилось, а не вся рука.
Нюр молча кивнул, не в силах отвести взгляд от полускрытых ракушками костяшек.
– Думаешь, это не простой клинок?
– А ты п-посмотри. Видишь, рукоять заросла, – Тайкен сделал еще глоток и снова закашлялся. – Зато на лезвии только песок да ил. Пяткой бью, не простая сталь у этого ножика. Вот, смотри…
Он потер свою добычу краем полотенца – и в самом деле, покрывавший лезвие налет сходил почти без усилий. А под ним…
Тай выронил кортик.
– Великий Огонь, – ошеломленно выдохнул Нюр. – Это же… ведь это же…
Часть первая
Анчаровые финики
Наш мир и достаток зависят от Божьего промысла и военно-морского флота.
Английский король Карл II (1660–1685)[2 - It is on the Navy, under the goon providence of God, that our wealth and peace depend (англ.)– эта надпись выгравирована на фасаде Королевского Военно-морского колледжа в Дартмуте.]
Год 1463-й ОС, 8-е менура, Таррим.
– Доброй зари, тан Диего.
Эти слова были произнесены вполне обыденным тоном, а прозвучали будто приговор – тому волшебному, радужно-зеленому, словно картины работы эльфийских мастеров… в общем, тому, что всегда остается за гранью сна. Как ни старайся в первые мгновения удержать в памяти ускользающее виденье, оно непременно уйдет, протечет, словно пролитое вино меж растопыренных пальцев. И останется от него ровно столько же – лизнуть, почувствовать вкус… но не больше. Обидно до жути.
– Доброй зари тебе, мерзкий старикашка.
Тот, к кому были обращены эти слова, неожиданно рассмеялся. Негромко – но и этого хватило, чтобы тан Диего приподнялся над подушкой, приоткрыл глаза – точнее, один, правый – и с удивлением посмотрел на стоявшего рядом с кроватью человека. Среднего роста, широкоплечий, длинные седые волосы стянуты в тугой пучок на затылке, в черных зрачках гарцует эскадрон смешинок. Даже те немногие, кто сумел бы угадать, что Вальдес Марратоа уже начал счет шестому десятку лет, вряд ли назвали бы его «старикашкой».
Для начала – большинству страх за целость шкуры придержал бы язык.
– Чему ты смеешься?
– Я просто вспомнил, как впервые услышал этот ваш ответ, мой тан. Ровно девять лет назад.
– Разве? – удивленно переспросил Диего. – Мне казалось…
Он замолк, вспоминая. Тогда у вошедшего в его спальню мужчины седина едва пробивалась сквозь черноту, да и морщин было куда меньше. И назвать его мерзким старикашкой мог разве что тринадцатилетний мальчишка…
…для которого в мире, казалось, навсегда померк свет.
…и пока не знавший, что этот человек отныне заменит ему отца.
…а может, и станет чем-то большим.
– Мне казалось, это было целую вечность назад.
– Для юности так оно и есть, мой тан, – сказал Вальдес. – Кажется, будто время тянется неимоверно медленно. Это для нас, мерзких старикашек, все года выглядят одинаковыми, как потертые гвеллы.
– Неужели я не сумел разбавить эту одинаковость?
Марратоа изобразил глубокую задумчивость.
– Пожалуй что нет, мой тан. В сравнении с моей собственной порой возмужания последние годы были, хм, не слишком остры. Но, – добавил он, – также не могу сказать, что вы не старались.
– Что поделать, Валь, что поделать. На мою долю не выпало ни осады Фолти, ни Гильремара. Даже на Фапланский поход я опоздал повзрослеть.
– Пока не выпало, тан Диего. И поверьте, это не та вещь, о которой стоит печалиться. Ибо мир – ужасно непрочная штука. Да и в тихие годы возможностей лишиться головы лишь самую малость поменьше, чем в разгар большой королевской драки. Уж это вы теперь знаете ничуть не хуже меня.
– Да. Знаю.
Вальдес несколько мгновений испытующе смотрел на своего подопечного, а затем отступил на шаг и чуть склонил голову.
– Вставайте.
– В такую рань?! Но зачем?
– Тому, – отозвался слуга, – есть две причины.
– Назови хоть одну! – потребовал Диего.
– Завтрак ждет, мой тан.
– Завтрак – это недостаточно веская причина для покидания кровати в столь ранний час, – торжественно заявил Диего. – Вот если бы вместе с кофе и парой гренок меня ждала юная девица с виолоном, готовая усладить звоном струн…
– К сожалению, – сказал Вальдес, – мой тан, вам придется довольствоваться заменой.
– И кто же заменит прелестное создание и ее инструмент?
– Я и учебная рапира. Как обычно, мой тан.
– Почему-то я и не ждал ничего иного, – сев на кровати, Диего зевнул. – А вторая?
– Вторая?
– Только что ты сказал, что для подъема в эту несусветную рань у меня есть две причины. – Тан зевнул снова. – «Завтрак ждет» было первой.
– Кроме завтрака, мой тан, вас ждет тан Франсиско ги Леннек.
Диего как раз собрался зевнуть в третий раз, но последние слова Марратоа прогнали остатки сна ничуть не хуже ведра ледяной воды – метод, весьма часто практиковавшийся Вальдесом в первые годы их знакомства.
– Очень надеюсь, – медленно произнес Раскона, – ты не скажешь мне, что прямо сейчас Их Сиятельство герцог Нуарийский, первый министр Высокого Двора и, если верить слухам, самый могущественный человек в Иторене, тан Франсиско ги Молина ли Гадроке-и-Пеллет ги Леннек находится вот за этой дверью?
Впрочем, тут же сообразил Диего, в этом случае в руках у слуги вряд ли оказался бы зеленый листок, запечатанный двухцветным воском. Личная печать первого министра, надо же…
– Нет, мой тан. Он, – Марратоа осторожно подцепил ногтем воск, захрустел бумагой, – будет ждать вас в Белом Дворце после пятого рассветного гонга.
– Что ж, – отбросив тонкое одеяло, Диего спустил ноги с кровати, – вторая… проклятье, куда я дел чулки?
– Они на стуле справа, мой тан.
– … причина весома. Стоило бы начать именно с нее.
– Позволю не согласится, мой тан, – возразил слуга. – Тан ги Леннек, несомненно, очень, очень важная персона. Однако прежде чем явиться к нему, вы все же должны позавтракать.
– Знаешь, Валь, – Диего соскользнул на пол, вытянулся и принялся шарить рукой под кроватью, – за все эти годы я так и не понял одного. Как человек с таким потрясающим чувством юмора может иной раз оказываться столь же выдающимся занудой.
– Это взаимно, мой тан.
– В каком смысле? – удивился Диего.
– Я тоже не сумел понять одной вещи, мой тан, – невозмутимо сказал Вальдес. – За все эти годы я не понял, как вам удается так глубоко загонять под кровать собственные тапочки.
В тот же день
Солнце прошло чуть больше половины своей привычной дороги к зениту, и его лучи уже досуха выпили ночную прохладу из городских камней. Даже гулкий звон четвертого рассветного гонга с трудом проталкивался сквозь колышущееся над булыжником зыбкое марево. Ну а жители славного Таррима старались вне домов перемещаться в каретах или портшезах. Желательно с «лесной прохладой» или «яблоневым садом» – отчего-то нынешним летом именно эти охладительные наговоры пользовались наибольшим спросом у столичной знати.
Прочие же горожане, из числа тех, кого милость Великого Огня взамен мирского богатства наделила какими-то иными благами, в эти часы на улице предпочитали не задерживаться. Даже нищих повымело – либо сползлись к собору святого Кхайра, на площади перед которым пенная стена фонтанов дарует избавление от мук ничуть не хуже самих клириков, либо к монастырям Двух Сестер, где тенистый сад и бесплатная похлебка. Или в порт.
Впрочем… медный овал сверкнул, вращаясь, и негромко звякнул о мостовую. Рядом с багровой когтистой лапой, от которой даже в этот зной явственно веяло жаром.
– Бл`год`рствую, тан.
– Ты же обычно не вылезаешь раньше полудня, – сказал Диего. – А сегодня чего стряслось?
– Э-э-э… – тоскливо протянул старый огненный демон. – Хозяйка выгнал. Гаварыт, мало деньга вчера принес, так ыды, сыды… э-э-э! Нэт покоя, адын бэда!
Он подобрал монетку и вновь принялся кутаться в одеяло.
Для этого бедолаги, подумал Диего, наша белая уличная пыль – все равно, что урсийская поземка. Только вот из-под сапог она взлетает не в пример охотнее, а уж стоит прошелестеть ветерку…
– Валь, угадай, о чем я жалею сейчас?
– О том, что фиолетовый камзол еще не вернулся от портного? – предположил Марратоа.
– Нет, с этим я уже смирился, – вздохнул Раскона. – Сейчас же я сожалею, что не родился женщиной.
– Интересное желание, – Вальдес улыбнулся. – В чем-то даже парадоксальное.
– Вовсе нет. Вуаль, мой друг, вуаль. Согласись, нашим с тобой шляпам сейчас была бы кстати эта деталь.
– Тогда уж, мой тан, вам стоило бы родиться в Асадобаде.
– И носить паранджу? – пробормотал Диего. – Что-то в этом есть… хотя… там ведь еще жарче?
– Говорят, что так и есть. Сам я, как вы помните, не вдохновился тамошним гостеприимством.
– Ты же говорил, что тюремщик подставил свою шею только на десятый день.
– На девятую ночь, – мягко уточнил Вальдес. – Но это не меняет сути дела. Темницы, мой тан, схожи меж собой: в Асадобаде, в Иторене, в Кумберлянде, везде и всегда узнику предоставляется лишь темнота, цепи да помои. И сырость, – добавил он, – особенно, когда тюрьма строится неподалеку от порта.
– В этом тебе повезло.
– Я склонен полагать, что соседство это не было случайным, – сказал Вальдес. – Живой товар доставляют на кораблях. Вдобавок, бухта Золотого Копыта – база галерного флота.
– Понимаю. Их экипажи тоже нужно где-то держать… и, желательно, поблизости.
– Удачей же, – после недолгой задумчивости произнес Вальдес, – было, что в порту нашлась скаффа.
– И что ее капитан рискнул взять беглеца на борт.
– Криняне, – слегка усмехнувшись, сказал Марратоа, – хоть и числятся подданными Падишаха, но ассанам не стоит поворачиваться к ним спиной. Иначе в этой спине может ненароком оказаться три дюйма доброй стали.
– Я слышал, что с кринянами и остальным не стоит оставлять без внимания свой, хе, тыл.
– Верно, – кивнул слуга. – Но лишь отчасти. Это в основном касается горцев с побережья. Островные же криняне, насколько я их успел узнать, косо смотрят на любителей подобных игр. И если, мой тан, вам случится оказаться среди них, то я бы рекомендовал не поворачиваться лицом к их девушкам.
– Они настолько уродливы?
– Они настолько прекрасны, – в голосе Марратоа послышалась нотка то ли мечтательности, то ли тоски. – И одними лишь глазами ранят сердце ничуть не хуже, чем их братья – своими клинками.
– Что ж, – Диего коснулся груди, словно проверяя, не достал ли его за два моря разящий взгляд красавицы-кринянки. – Спасибо за предупреждение, Валь. Я… постараюсь как можно скорее обзавестись броней от подобных клинков.
– Мудрецы всего мира не придумали еще такой брони, мой тан.
– Однако, – возразил Раскона, – мне доводилось читать, как медальон с ликами Сестер… или же платок со слезами той, кому обещано…
– Читать… – протянул Вальдес. – Читая, мой тан, надо быть разборчивым, ибо мудрости в книгах, как и в жизни, намешано поровну с глупостью. И иной раз оказывается, что Две Сестры – высоко в небе, и та, которой клялся в любви – далеко за волнами, а черноокая красотка рядом, здесь и сейчас. Из плоти состоит человек, мой тан, и плоть эта – слаба.
