– Ничей он, Иван Ефремович, и ниоткуда, так, рядовой мидовец… но слишком много о себе понимает… в общем, бесполезный человек.
Это был ответ, которого ждал гендиректор, и на душе у него полегчало. Сказав «спасибо, Люся, золотко, выручила», он взял авторучку и уверенно подписал контракт Торопова.
* * *
Все это происходило относительно недавно. Не больше года назад, но уже было в прошлом. Кранцев еще раз облетел всю территорию Дворца Наций, обогнул Женевское озеро с его знаменитой струей, влетел обратно в раскрытое окно кабинета, поудобнее расположился в кресле, передернул плечами и устремил свой взор на Виолетту Денгерс, стараясь понять, о чем она говорит. А внимательно слушать отв. секретаря Конференции ООН по Югославии имело полный смысл, ибо говорила она как раз о личной ситуации Кранцева.
– Поверьте, Артьом, я была бы рада взять вас на постоянный контракт, но это не в моих силах. Во-первых, Конференция – мероприятие временное, она закончится, так или иначе, уже через несколько месяцев, а во-вторых, на любое вакантное постоянное место в организации поступают десятки заявлений от кандидатов самых разных стран, все они проходят через систему жесткой селекции по результатам собеседований в отборочных комиссиях, и у русского кандидата шансов меньше всех, если только вас лично не поддерживает президент России или министр иностранных дел. Вы же вроде с ним учились на параллельном курсе.
В этом месте дама саркастически улыбнулась и продолжила:
– Но можно подумать о другом. Еще в позапрошлом году на Конференции, как вы, наверное, знаете, было принято решение начать миротворческую операцию под названием Защитные силы ООН в бывшей Югославии, сокращенно ЮНПРОФОР. Операция началась год назад. Мой бывший муж Дерек, чертов шотландец, а мы с ним расстались друзьями, назначен руководителем Гражданской службы в рамках этого формирования, в помощь военным контингентам разных стран, которые будут контролировать разделительную линию между враждебными сторонами в Хорватии и Боснии и Герцеговине. То есть ЮНПРОФОР существует уже почти год, и если вы следили за развитием событий, то знаете, что в Боснии продолжаются военные действия, а на территории Хорватии провозглашена так называемая и никем не признанная Республика Сербская Краина. Образование это, конечно, химерическое, состоит из четырех анклавов, разбросанных по всей стране и разделенных сотнями километров. Сейчас между центральной властью Хорватии и руководством Краины достигнуто и соблюдается перемирие, но республика долго не проживет, хотя сербы там, при поддержке из Белграда, настроены решительно. Гражданской службе ЮНПРОФОР, которая будет вести переговоры между сторонами и следить за соблюдением перемирия и гуманитарных принципов, требуется немало полевых сотрудников. Это, конечно, не постоянный контракт в ООН, но все же ступенька, чем черт не шутит… Я уже говорила предварительно с Дереком, он будет иметь вас в виду. Когда настанет момент, чтобы подать заявление, я дам вам знать и прослежу.
Здесь Виолетта вздохнула, как бы заранее переживая о расставании с толковым сотрудником и симпатичным, еще не старым мужчиной… Через месяц, получив заявление Кранцева, г-жа Денгерс, как и обещала, передала его прямо в секретариат мужа. Руководитель Гражданской службы ЮНПРОФОР, красавец и выпивоха, ирландец Дерек Кэмпбэлл был на высоком счету в ооновской иерархии и, по слухам, в ближайшем будущем даже рассчитывал включиться в борьбу за пост Генсека ООН на смену Кофи. Своему прямому начальнику и опекуну, зампреду Виктору Валерьевичу Локотову Кранцев незамедлительно сообщил, что ему «предложили» место в полевой программе ООН и он хотел бы принять это приглашение, «если не будет возражений со стороны мидовского руководства». Доброхот Локотов тут же шепотом сообщил, что в МИДе Кранцеву уже, так или иначе, подготовили замену, ибо его длительная командировка подошла к концу, и поэтому переход российского сотрудника в структуру ООН в нынешние трудные времена даже выгоден министерству. С этими словами он поднялся в «закрытое помещение» постпредства и отправил срочную шифровку в МИД в поддержку перехода первого секретаря Кранцева А.В. на полевой пост в ЮНПРОФОР с зачислением его в резерв МИД и сохранением ему российского дипломатического паспорта в течение года. Подопечный нетерпеливо ждал его в кабинете, стараясь унять, как мог, смутные мысли-скакуны. Глядя в окно на такой родной двор постпредства, он старался «думать позитивно». «Дорога в ООН открыта. Пусть “в поле” для начала. А там посмотрим». Начальник вернулся быстро, по-отечески улыбнулся и перешел на «ты»:
– Отпочковаться от МИДа после пятнадцати лет службы дело непростое, Артем. Тебе будет нелегко привыкнуть к новой ситуации, положиться больше будет не на кого, полевая работа – это несемейный контракт, стресс и может затянуться. Нелегко будет и твоей жене здесь одной, с девочкой. Я вот проявил инициативу, извини, что не предупредил, – попросил друзей в кадровой службе ООН подыскать Светлане работенку. Вам позвонят. Нечего без дела сидеть с дипломом МГИМО. Да и лишние деньги вам тоже не помешают в «свободном плавании», в плюс к твоему, на первый взгляд, жирному заработку. Все придется делать и оплачивать самим – снимать квартиру, налаживать быт, покупать машину. Попечения государства больше не будет. Но, думаю, справитесь, не вы первые. В добрый час, ребята…
Выйдя от Локотова, Артем старался подавить в горле слезливый комок нахлынувшего волной смешанного чувства признательности за заботу, осознания грядущих перемен и внезапной тревоги от неизвестности, открывшейся как черная дыра. «Нечего теперь сопли разводить», – строго приказал он себе и, выдохнув, заспешил домой.
Благая, по его мнению, весть, однако, повергла жену Свету в неподдельную печаль.
– Это значит, мы надолго расстанемся, а еще даже не успели здесь обжиться втроем… Но раз ты все решил… Наверное, это правильно в данной ситуации, возвращаться в Москву сейчас было бы рискованно… Там сейчас так трудно с работой… Такая везде неразбериха… А если будем оба работать – окрепнем… и тогда решим, как быть дальше. Девочке еще учиться и учиться… Будет под моим присмотром спокойно ходить в институт, набираться ума-разума, совершенствовать французский…
На глазах у Светланы сверкнули слезы, смесь тревоги и радости, как и у мужа, но она, видимо, тоже приказала себе собраться и не распускать нюни.
– Мы действуем заодно, а значит, прорвемся, – успокоил ее и себя Кранцев. «Жена! – с нежностью подумал он. – Ариадна!» С ней как за каменной стеной… надежный тыл.
Сообщение о том, что Алексей Торопов получил постоянный контракт и на его место в ООН рассчитывать не приходится, Кранцев воспринял почти с безразличием и даже с некоторым презрением. «У номенклатуры свои правила игры, как и в совке было… круговая порука… Разночинцы там не ко двору. Зато мы, играя без правил, рассчитываем только на себя. Может, это и не так плохо». У него теперь были свои заботы – на днях он пройдет медкомиссию и подпишет контракт с ЮНПРОФОР, потом получит направление, авиабилеты, подъемные. Спешить не следует, но и затягивать отъезд не стоит, зарплата пойдет с момента прибытия на место, в Загреб, и регистрации в штаб-квартире Защитных сил. Он уже знал, что заботливый Кэмпбэлл определил его в Хорватию, там более или менее спокойно, перемирие соблюдается, а в Боснии действительно продолжаются военные действия. До отъезда предстоит также пообщаться с мамой, она приезжает на днях, как давно договорились. А еще надо будет срочно найти съемную квартиру для Светы с Анютой на время «полевой службы». Скромную, маленькую квартирку с двумя спальными комнатами и крохотной гостиной они уже загодя присмотрели недалеко от нынешней служебной квартиры. Договорились о сносной цене с жильцом, надменным поляком, которому понадобилось срочно съехать. Потом надо будет подумать о квартире побольше.
Оформление новобранцев производилось в здании Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), там они до подписания контракта проходили медкомиссию. Изъянов здоровья у Кранцева комиссия не выявила, и после обеда, уже в другом кабинете, он старательно вывел свою корявую подпись на бланке контракта. Ооновская машина работала четко, слаженно, подписание контрактов было поставлено на поток. Рутина. Защитным силам ООН понадобились сотни добровольцев в развалившейся, раздробленной по воле Запада Югославии, еще недавно прекрасной процветающей европейской стране. Это вам не какая-нибудь гнилая, жаркая Африка, хотя и туда за большими заработками желающих хватало. Ощущая в кармане тепло от голубого паспорта ООН, Кранцев, сдерживая довольную улыбку, вышел на парапет ВОЗ под развевающиеся голубые ооновские флаги, и ему показалось, что цвет обычно белых облаков слился с голубым цветом небес.
* * *
Мама! Когда она, озираясь по сторонам, появилась из дверей багажного отделения с потертым чемоданчиком на колесиках, сердце Кранцева тревожно защемило от нежности и к горлу подкатил знакомый ком. Еще бодренькая, но уже заметно постаревшая. Любимая. Неповторимая. Дорогая. В Швейцарию певунья Ольга Александровна приехала впервые за свои 74 года, и, конечно, изумлению ее не было конца от комфорта и чистоты всего увиденного вокруг по дороге из аэропорта. В тесной прихожей они долго обнимались и целовались со Светланой и Анютой, перебивая друг друга вопросами, потому что не виделись тыщу лет. Первым делом мама попросила сына сбегать купить мясного фарша, потому что прямо от дверей затеяла жарить «домашние» котлеты. К вечеру образовался пышный праздничный стол, и мама, по обыкновению легко переходя от слез к радостным улыбкам, поведала о своем невидном житье-бытье в однушке в Орехово-Бананово с ослабевшим, но все еще куражистым, почти девяностолетним Василием Ивановичем в «новой», непонятной им России.
Всю жизнь Тёмы Кранцева, с самого первого вздоха до сегодняшних первых проблесков седины в волосах, освещало и осеняло это красивое, доброе лицо, сначала без морщинок, потом с гусиными лапками вокруг глаз, а теперь с глубокими бороздками на щеках, совсем не умалявшими былую красоту черт. Когда арестовали отца, известного писателя, и он сгинул в каких-то неведомых подвалах «без права переписки», ей было двенадцать лет, и последующие двадцать она жила дочерью «врага народа». Снова робко улыбаться начала через двенадцать лет после ареста и исчезновения писателя, когда бравый и черноволосый военный юрист на исходе войны позвал ее замуж. А когда отца реабилитировали и в дом принесли его пахнущие типографской краской книги, она начала уже не только громко смеяться, но и петь дни напролет и уже никогда не переставала, согревая солнечными лучиками своих голубых глаз жизнь старшенькой Тамары и маленького, шустрого Тёмы. Мальчик рос типичным «маминым сыночком», потому что спокойно не мог прожить без нее ни одного часа и после школы, сопя, корпел над домашними заданиями, напряженно вслушиваясь, когда загремит ключ в двери и появится его добрая фея. Лет до девяти он мучился тонким, девчачьим голоском и его дразнили мальчишки, но в обиду хрупкий мальчик себя не давал, и хотя задирой не был, от драк не уклонялся. Вот и сейчас, уже великовозрастный, таял, глядя, как глаза ЕГО МАМЫ излучают тот самый, прежний таинственный свет безоговорочной любви и всепрощения, который помог ему вырасти здоровым, нормальным и в общем счастливым мужиком.
Неделя с мамой пролетела так быстро, что наговориться и наобниматься всласть всем так и не удалось. Артем, лихо крутя баранку срочно приобретенного подержанного «Гольфа», показал дорогой гостье все живописные места на берегу озера Леман, и больше всего ей понравилось в Монтрё. «Здесь животворная энергетика и легко дышится», – заключила она. Неискушенная в хитросплетениях наступившей на родине «новой жизни», простодушная Ольга Александровна никак не могла взять в толк, как и почему ее гениальный сын и лучший в мире дипломат расстался с таким важным учреждением, как МИД, и она то и дело обращалась к своему Артему с одним и тем же тревожным вопросом: «Что же теперь будет, сынок?» Ответ сына всегда был позитивным и банальным: «Все будет хорошо, мама.
Не волнуйся».
* * *
С голубым паспортом ООН в кармане, командировочным предписанием и полученными приличными подъемными Кранцев, в сопровождении грустных жены и дочки, явился в женевский аэропорт точно за два часа до рейса в Загреб. Сдав в багаж свой новенький чемодан, он пригласил семейство в кафетерий выпить, кто чего пожелает. Но развеять налет грусти не помогло даже сообщение Светланы о том, что как раз сегодня утром ей позвонили из кадров Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС) и просили зайти подписать контракт на работу сроком на год в секретариате одного из замдиректоров. По лицу Кранцева поплыло смешанное изображение удивления и скрытого удовольствия – новость все же была приятной. Его контракт в Хорватии был сроком на шесть месяцев. Худо-бедно появятся какие-то деньги на самостоятельную жизнь. Могло бы и этого не быть. Сидели бы сейчас в Москве и ждали у моря погоды, а кроме ненастья, там и ждать нечего – в МИД, под «мудрым» руководством Озерова, могли бы и не взять, а о работе Светланы, женщины, и думать не стоило, несмотря на ее красный мгимовский диплом. Мало ли таких сейчас на Руси…
Анюта, допив свою неизбежную кока-колу, быстро перестала киснуть и наказала папульке держаться, не скучать и скорее возвращаться. Что такое полгода расставания с мужем для мамы она, похоже, пока не понимала. Кранцев и Светлана еще долго, молча держась за руки, мусолили свои чашки с кофе, но момент отъезда все равно настал. Перед уходом в накопитель Кранцев крепко, по-солдатски, обнял жену и дочку, изобразил бодрую голливудскую улыбку, медленно двинулся в общей очереди к пункту контроля ручного багажа и вскоре исчез за прозрачными дверями.
* * *
Ничем необычным международный аэропорт им. Франьо Туджмана в Загребе Кранцева не поразил. Простое бетонное здание. Три года назад этот самый Франьо вслед за Словенией и провозгласил независимость Хорватии, стал ее первым президентом и не погнушался начать войну с сербами. Готовясь к поездке, Кранцев по разговорнику освоил чтение латинских букв хорватского языка и несколько самых необходимых в обиходе фраз. Поэтому смог прочитать забавное название аэропорта – Зрачна Лука. Зрак – воздух, Лука – порт по-хорватски. Чуть позже ему объяснят, что в своем рвении во всем оторваться от православной Сербии и всего сербского католическая, но тоже славянская Хорватия начала с языка, призвав своих лингвистов вводить в современный хорватский язык больше старинных, «истинно славянских» слов. Так, например, кроме упомянутого аэропорта, вертолет (helicopter) стал у них «зракомлат» – молотильщик воздуха. Но самым удивительным, конечно, было не это.
Выйдя из багажного отделения, как говорится, «в город» и ища глазами указатель пути к остановке такси, Кранцев даже не поразился, а оцепенел от вида подтянутого, загорелого мужчины с лицом, знакомым до боли в скулах. Боли от улыбки и радости. Чего-чего, а увидеть здесь своего закадычного другана Германа Седина, или просто Геру, Артем никак не ожидал, тем более что друг бросился как раз ему навстречу, чтобы заключить в жаркие объятия. В понимании Кранцева Седин должен был преспокойно сидеть в своем кабинете на 24-м этаже небоскреба ООН на берегах Гудзона в Нью-Йорке, где осел уже лет десять назад и со времени их последней встречи (кстати, в Париже они тогда здорово надрались!) редко подавал о себе весточки. Похоже, его жизнь за океаном устаканилась… Не скрывая полного изумления, он задал стандартный в таких ситуациях вопрос:
– Ты чё здесь делаешь, Герасим?
И услышал простой ответ:
– Работаю. Начальником, между прочим. Вот увидел твое имя в списке миротворцев-новобранцев. Приехал встретить и подсобить. Ты против?
Друзья снова крепко обнялись. По дороге из аэропорта Седин сообщил другу, что уже полтора года руководит офисом ЮНПРОФОР в Белграде. До этого два года провел в операции по поддержанию мира в Намибии, там руководил отрядом полицейских.
– Командировки «в поле» помогают удвоить семейный бюджет. Пост в штаб-квартире за мной сохраняется, полевая служба считается почетной и высоко оплачивается за риск, неудобства и проч. При этом семью с собой брать не разрешают, опасно… А значит, можно и от жены чуток отдохнуть… – Седин лукаво улыбнулся.
Штаб-квартира Защитных сил ООН в Хорватии разместилась в большом потрепанном административном Г-образном здании на окраине Загреба и вместе с хозяйственными строениями – гаражи, склады, столовая, магазин – занимала добрый гектар, если не больше, обнесенный забором и увенчанный с двух сторон шлагбаумом. По огромному двору туда-сюда с озабоченными лицами сновали десятки людей обоих полов. Седин привел друга к узорчатой двери на втором этаже с табличкой «Г-н Теодор Керенджа, нач. полевой администрации».
– Славный малый этот эфиоп Теодор. Но зело важный. Ты уж к нему со всем почтением. И все будет хоккей. Мы с ним давно знакомы по Нью-Йорку. Я о тебе замолвил словечко, он меня уважает. Все-таки Белград особая точка. Там варится вся политика…
Эфиоп Теодор с серебристыми кудрями и выразительными, но далекими от Пушкина чертами лица и впрямь оказался добродушным и крепким на вид мужиком лет пятидесяти. Он был в курсе, что Кранцева лично встречает такой важный чин, как г-н Седин из Белграда, и, приняв от него командировочное предписание и для вида заглянув в голубой паспорт, что-то сверил и пометил на компьютере, после чего с расстановкой сообщил на понятном английском:
– Сегодня вы отдыхайте от перелета. Ваш друг поселил вас в своих апартаментах, гостиница сегодня вам не понадобится. А завтра ровно в девять я вас жду для дальнейшего инструктажа.
На прощание он несколько церемонно поклонился, как японец. «Видимо, подражает Такеши Уеде, специальному представителю Генсека ООН в бывшей Югославии», – решил Кранцев и весело выскочил в коридор к Седину.
– Ну веди, Сусанин, показывай, чем богата хорватская земля…
Для начала Гера отвез друга в просторную служебную квартиру для командированных и разместил его в отдельной комнате, рядом со своей. Когда Кранцев вышел из душа в Герином халате, на низком столике на веранде уже красовалась бутылка односолодового «Гленгойна», вазочка со льдом, бутылка газировки, аппетитные ломтики хлеба и тонко нарезанная, пахнущая копченым ветчина вместо традиционных орешков.
– Ну, давай, брат, – за приезд и новую жизнь. Рад за тебя. Молодец, что решился. Не пожалеешь…
Друзья щедро наполнили бокалы, чокнулись и залпом, по-русски, их осушили без всякого льда и газировки. «Пусть америкосы разбавляют», – прокомментировал Гера, большой знаток и любитель шотландского вискаря еще с московских времен, когда вдруг в перестройку в Смоленском гастрономе откуда ни возьмись появился в продаже по смешной цене всего в 12 рублей знаменитый и незабвенный скотч «Чивас Ригал», или «Рыгал», как шутили ценители, покупая желанный напиток целыми коробками по шесть бутылок.
– Ешь ветчинку, Тёма. Вкусная, знаменитая хорватская. – Седин ткнул пальцем в тарелку с ветчиной, ловко поддел кусочек и отправил в рот. – А главное – слушай меня внимательно и мотай на ус, – менторским тоном добавил он.
– Служить в ООН – это тебе не девок щупать. Прежде всего забудь свою прямоту и правдоискательство. Правды здесь нет и не ищи. Есть высшие интересы наиболее сильных игроков. Всем заправляют америкосы. Коль они и весь Запад решили расчленить Югославию, так тому и быть. Против лома нет приема. Тем более что наш Дрюня Озерцов с ними заодно. А царю Борису это до лампы. Так хочет его друг Билл. Ты здесь никто, просто винтик. Не вздумай лезть в политику и выказывать братские чувств к сербам. Краина твоя долго не продержится. Вопрос нескольких месяцев. Твою задачу здесь вижу в том, чтобы вести себя тихо, скромно, послушно. Получать неслабую зарплату и откладывать на черный день. Место для полевой службы здесь не самое плохое, уже не стреляют. Определили тебя в Восточный сектор, который на карте на севере Хорватии. Штаб-квартира в деревушке Эрдут, на берегу Дуная, на той стороне сразу Югославия с ее «непобедимой» армией. А с хорватской стороны – некогда великолепный город Вуковар, ныне похожий на Сталинград. Потешились там народы-братья. Сектор контролируют российский и бельгийский батальоны. С военными я не знаком, сам наладишь контакты, а вот начальником Гражданской службы там у них мой хороший знакомец Филипп Гондер, венгерский еврей из Нью-Йорка. Мужик честный, но трусоватый. Приехал «в поле» тоже в основном ради бабок, у него большая семья в Америке. Старайся с ним не спорить. Короче, сиди тихо и лови кайф. Мог бы и в Южный сектор загреметь, в так называемую «столицу» Краины, заштатный городишко Книн, страшная дыра. Или в Северный сектор, который почему-то ниже Западного и Восточного, совсем рядом с Загребом, даже снаряды могут долететь из Краины. Но туда начальство наше все время наезжает, переговоры, то да се, обстановка нервная, все на виду. Не ровен час и под горячую руку попасть. А от твоего Восточного Эрдута до Загреба добрых четыреста кэмэ, то есть на отшибе, спокуха, если не дергаться…
Кранцев внимательно и почтительно слушал монолог опытного бойца, не решаясь отхлебнуть щедро долитого ему виски. Гера – проныра и умница. Слушать его всегда имело смысл.
Но после второй порции Седин встал и скомандовал:
– Подъем! Ты думал, я тебя только вискарем и советами буду потчевать. Нас ждут шедевры хорватской кухни. Очень даже недурные.
Друзья вышли на улицу, и Гера широким жестом распахнул дверцу своего внедорожника девственно-белого цвета с огромными черными буквами UN на обоих бортах.
– У тебя тоже такая будет… Работаем ради мира! «Радимо за мир!» по-сербски. Это тебе не хухры-мухры. Ответственная, блин, миротворческая миссия…
Обжора и бонвиван Гера явно решил произвести впечатление на друга и сразу ошеломить его разносолами и вкусностями хорватской кухни. Для этого, через полчаса езды, он въехал на какой-то холм, покрытый буковыми деревьями, лихо затормозил на поляне и почти за руку провел друга через тяжелые резные ворота в живописное подворье, потом внутрь уютного зала, наполненного аппетитными запахами, пересек зал, и уже через минуту друзья, в сопровождении метрдотеля, расположились на широкой, безлюдной в эту пору террасе, смотрящей в буковую рощу. Они еще не успели оглядеться, как большой, крепкий деревянный стол стал наполняться местными яствами, пугавшими объемом, но вызывавшими мощный прилив слюны. Глотая слюну, Кранцев, словно в тумане, ловил не очень понятные названия, произносимые Сединым, видать поднаторевшим в хорватской кухне, – пршют (копченый далматинский окорок), кулен (свиная колбаса с паприкой), бурек (слоеный пирог с мясом и сыром), манистра (тушеные овощи). Для закуски, да и для объедения этого было вполне достаточно, так что малоежка Артем даже испугался. А поскольку официанты сразу, для начала, откупорили две бутылки красного сухого «Дингача», избалованный Францией Кранцев, отметив отменный вкус терпкого вина, без паузы махнул два бокала подряд. Выждал минуту и добавил еще один. Зал и буковая роща, кинематографически озаряемая низким, закатным солнцем, тут же поплыли, и Кранцев, по обыкновению, воспарил над застольем, сделал круг над террасой, полюбовался заходящим солнцем, а когда снова приземлился прямо за стол, то понял, что надо и он сможет держать гастрономический удар, хотя и удивился, сколько закусок, запиваемых вином, еще до главных блюд может уместиться в его животе.
После закусок Гера предложил ударить по мясу, но уже объевшийся Артем робко попросил рыбки, и друзья сошлись на том, что надо бы заказать хорватскую уху с белорыбицей – знаменитый паприкаш. Естественно, уху запивать вином было бы неуместно, поэтому оба решили, что пора перейти на градус выше, и сошлись на 45-градусной выдержанной сливовице. В ожидании ухи франкофил Кранцев напомнил Гере о французской традиции «нормандской дыры», то есть принятия крепкого алкоголя между блюдами пиршества для освобождения места в желудке и улучшения пищеварения. После первой рюмки, похоже, место в желудке освободилось, и на истошный зов Седина «Голубчик!» официант явился с бутылкой сливовицы, поставил ее на стол и уважительно удалился – «русские ребята гуляют». Ожидание паприкаша затянулось, и пришлось освежить рюмки сливовицы еще пару-тройку раз. И только тогда Кранцев ощутил, что на его бренное тело благо спустилось, а вот беспокойная душа пошла вразнос и от обилия блага, как бывало в далекой юности, вместо радости, совсем наоборот, прониклась необъяснимой и смутной тревогой, как будто оно было предвестником беды.
* * *
Да, в далеком теперь уже детстве Тёма был пугливым мальчиком и страшно боялся, когда родители по вечерам уходили в гости или в театр. Его начинал бить такой необъяснимый страх, что он бросал маленькую сестру Тамарочку, выбегал из дому и носился по темным улицам, едва сдерживая слезы, а то и рыдая и надеясь встретить родителей живыми и невредимыми. Унять страх ему долго не удавалось и в юности, до самой женитьбы, непонятные страхи навещали его, как ни странно, в самые благополучные и спокойные моменты его маленькой жизни. В своей слабости он никому не признавался, ни маме, ни врачам. Терпел и со временем научился преодолевать тревогу усилием воли. Просто однажды убедил себя не бояться «замахиваться на все более сложные цели – школа, элитный институт, престижная работа, – но довольствоваться тем, что удается достичь, не завидуя более успешным игрокам». Он научился этому в областной сборной по фехтованию, еще в Казахстане, потому что превосходно владел техникой рапиры, но был слаб в общей физической подготовке. Его соперники знали об этом и нередко предлагали изматывающие, затяжные бои. Когда он побеждал, пьющий тренер Сивцев не скупился на похвалы, а когда проигрывал – крыл матом, и Тёма уговорил себя радоваться твердому второму месту по области, а однажды и по республике. Позднее за эту позицию, уже на службе, кое-кто называл его «неамбициозным», но заблуждался. Важнее всего для Кранцева было добиваться результатов, соответствующих запасу его жизненных сил и не требующих надрыва.
Поэтому у тревоги, неожиданно навестившей его в столь важный момент бытия и приятный час щедрого застолья, было свое объяснение – впервые в жизни он, Артем Кранцев, одиночный бегун на дальние дистанции, остался один на один с новой, еще неведомой ситуацией, без какой-либо опоры на прежний опыт, без корпоративной и семейной поддержки и пока не знал, чем кончится вся эта авантюра. Чтобы вернуться в реальность, он грубо прогнал наваждение и весь обратился в слух. Наблюдательный Гера сделал вид, что не заметил минутного замешательства товарища, предложил новый тост «За нашу победу!» и продолжил рассказ о том, как он два года назад в поте лица трудился в миротворческой операции ООН в Намибии и руководил там отрядом полицейских. Рассказ перемежался вставками о его далеких от советской морали контактах с лицами противоположного пола под жарким солнцем Африки. Но видя, что тема «блуда» Кранцева сегодня на зажигает, предложил завершить пир новой порцией сливовицы, после чего вставать из-за стола и брести к машине друзьям пришлось, поддерживая друг друга. «Доедем ли?» – в голове Кранцева мелькнула единственная трезвая мысль, но за рулем Геру словно подменили, включился инстинкт самосохранения, и через полчаса они благополучно входили в свой отель.
В номере неутомимый Седин предложил заполировать выпитое остатками виски, и Кранцев, присев на кровать, покорно кивнул. Ему было не по себе, желанное умиротворение и уверенность в себе не наступали, хотелось напиться, забыться, но не получалось. Так было всегда. Он и по жизни не очень-то любил мужские компании, где суть общения состояла в том, чтобы курить, материться, пить на брудершафт, слушать о половых подвигах друг друга и в конце концов нажраться до одури, до полного разрыва связи с окружающим миром. Алкоголь не брал его по-настоящему, разве что от перебора рвало. Но другу Гере он отказать не мог и скрепя сердце старался проглотить виски как раз в тот момент, когда в дверь постучали и на пороге возникла расплывчатая фигура полненькой женщины среднего возраста. Лицо Седина озарилось приветливой улыбкой.
– Вставай, Темный, – игриво повелел он, – ну-ка нижайше приветствуй даму. Мой друг и соратник Ольга Викторовна Уткина собственной персоной. Ведущий спец по Балканам на родине и во всем мире. Могучий интеллект и сокрушающий патриотизм. А нынче коллега, потому как советница от России в аппарате этого японского чудака Уеды, нашего общего начальника всей югославской операции. Есть там еще и американская мымра для равновесия, полная идиотка. Считает, что тоже разбирается в Балканах…
Седин суетливо собрал с кресла разбросанные рубашки и широким жестом пригласил гостью сесть.
– Прости, Герасим, что ворвалась, если помешала, – из вежливости сказала женщина, убирая с ироничной улыбкой русую прядь со лба и присаживаясь, – просто хотела уточнить наши общие позиции на завтрашнем совещании с Уедой.
Гера согласно кивнул, со стуком поставил перед дамой пустой бокал и плеснул туда виски. Она не стала отнекиваться для вида, залпом выпила до дна и захрустела предложенной соленой соломкой. Кранцеву очень приглянулось полное отсутствие жеманства в пришедшей, и, внимательно разглядывая ее милое русское лицо, умные серые глаза и изящные изгибы чуть полноватого тела зрелой женщины, он даже немного протрезвел, а главное, почувствовал, что тревога в душе отступила. Он уже было собрался вступить в разговор, но Ольга опередила его.
– А вас, мил человек, каким ветром занесло в эти края? Приехали за мир бороться?
– Вообще-то я мидовский, – робко ответил Кранцев. – Решил попытать счастья в полевой операции, фрилансером…
– Может, это и правильно, и интереснее, чем строго выполнять инструкции начальства, но особых иллюзий не питайте, здесь та еще бюрократия и иерархия… – Она протянула пустой бокал Седину, и тот поспешно плеснул туда еще немного янтарной жидкости. – А главное – помните, что развал Западом Югославии, крепкого, нормального европейского государства, – прямое следствие распада Союза. Не могут они никак смириться с существованием огромной и непослушной России. Но на этом все не закончится – пророссийскую Сербию будут продолжать крушить, как бы в назидание русским. Вот, мол, что хотелось бы с вами сделать, не будь у вас ядерных сил. Накажем сербов для примера и с большим намеком – за дружбу с Россией, санкциями обложим, все грехи на них повесим, передадим в Международный трибунал и всех осудим, президента свергнем и угробим, Косово отберем, чтоб неповадно было на Россию оглядываться. Больно независимыми стали. А со временем, глядишь, и до России доберемся…
Ольга насупилась, и на ее добром лице заиграли желваки. Вмешался Гера:
– Ладно, Ольгуня, кончай свои проповеди, не пугай ребенка на ночь глядя, ему бай-бай пора – у него завтра первый день в Защитных силах… А совещаться лучше пойдем к тебе, Тёме надо выспаться, не будем мешать…
С этими словами он галантно прихватил даму за локоть и уже на выходе повернулся к Кранцеву, вытаращил глаза и озорно подмигнул.
В свой номер Седин вернулся под утро, к завтраку и растолкал приятеля со словами из песни:
– Вставайте, граф, рассвет уже полощется… Вас ждет битва за мир, хватит дрыхнуть…
Спросонок Артем не понял, о чем речь и какая битва, но живо вскочил, не чувствуя никаких последствий вчерашних излишеств. После бритья прилив бодрости усилился и от вчерашнего налета тревоги не осталось и следа. Друзья на скорую руку проглотили по чашке растворимого кофе с тостами и вышли на улицу под нежное июньское солнце. Во дворе компаунда Седин высадил Кранцева, обнял и быстро попрощался, торопясь на совещание.
– Не благодари, не благодари… Помни мои заветы… Особо не высовывайся… правдоискательством не занимайся… если хочешь удержаться в седле… делай как все… Поручили – исполни. И бабки не забывай откладывать, пригодятся… Освоишься в своем Восточном секторе – приеду с инспекцией или тебя в Белград вызову… Ну, в общем, удачи тебе! Бывай!
Нежное сердце Кранцева в очередной раз екнуло, он еще с минуту смотрел вслед уходящему другу и медленно побрел в направлении административного корпуса. На железных стульях перед дверью главного администратора уже сидел в ожидании приема белобрысый крепыш, примерного того же возраста, лет за сорок, на вид спортсмен или военный. Приветливо улыбнувшись, он представился по-английски:
– Хай, я Дэннис Дэй, из Канады, жду распределения, хочу в Боснию, там настоящее дело. А ты?
Узнав, что напарник из России и тоже прибыл за назначением, канадец как будто ожидал появления Кранцева, чтобы немедленно и слишком быстро перейти к изложению своего плана:
– Если ты не против, я как раз ищу напарника, хочу просить господина Керенджу разрешить нам ознакомительную поездку по всем четырем секторам в Хорватии, так сказать, для изучения миротворческого опыта на местах… Как тебе моя идея? – и не дождавшись столь же быстрого ответа, стал что-то дополнительно объяснять, и франкофон Кранцев, немного оглушенный его напором, с ужасом осознал, что не понимает и половины монолога, произнесенного на английском, который он учил на дополнительных курсах, в коридорах министерства, но никогда в жизни по-настоящему не практиковал. В этот момент дверь кабинета администратора приоткрылась, миловидная секретарша пальчиком поманила Дэя внутрь, и растерянному Кранцеву ничего другого не оставалось, как бросить ему вслед по-французски:
– Я согласен!
Через десять минут Дэннис вынырнул из-за двери, сияя как медный грош, и, бросив входящему Кранцеву: «Жду тебя во дворе», выскочил на улицу.
Теодор Керенджа принял входящего, сохраняя приличествующую администратору строгость, но глаза его весело поблескивали. Выяснилось, что в конце 70-х эфиоп окончил Университет Патриса Лумумбы в Москве, сносно говорил по-русски и питал к России самые теплые чувства, памятуя о Пушкине. Он раскрыл папку и сразу подтвердил Кранцеву, что тот распределяется в Гражданскую службу Восточного сектора ЮНПРОФОР, штаб которого расположен в поселке Эрдут на севере Хорватии. Там же неподалеку, в зоне аэропорта Клиса базируется и российский батальон, отвечающий, вместе с бельгийским батальоном за мир и порядок в данном секторе. Кранцев будет единственным там русским служащим Гражданской службы, и ему надлежит всячески помогать руководителю службы американцу Филиппу Гондеру в налаживании тесного сотрудничества с сербской и хорватской сторонами в целях дальнейшего закрепления условий перемирия и для этого же поддерживать рабочие контакты с командованием российского и бельгийского батальонов. По мере бесконечной тирады Кранцев дивился и гадал, где эфиоп мог нахвататься навыков столь виртуозной бюрократической речи.
– Следует не забывать также, – Керенджа многозначительно поднял вверх указательный палец и понизил голос, – что именно в этой части страны, в городе Вуковаре, в 1991 году начались военные действия между сербами и хорватами, обрушившие всю Югославию…
С этими словами администратор привстал и вручил Кранцеву конверт с разнарядками на получение всего необходимого для выполнения его высокой миротворческой миссии на месте приписки – служебного автомобиля, униформы Гражданской службы, персонального компьютера, голубой каски и голубого защитного бронежилета. Пожелав ему на английском удачи в труде на благо мира, Теодор с улыбкой добавил по-русски «Ни пуха» и долго тряс вспотевшую руку новобранца. И только когда тот уже подошел к двери, спохватился и добавил:
– Ах да, конечно, я разрешил вам с мистером Дэем совершить ознакомительную поездку по четырем секторам… Это полезная идея. У него все бумаги для оформления… А еще я попросил бы вас об одолжении, господин Дэй в курсе…
Канадец ждал Кранцева во дворе компаунда, сгорая от нетерпения.
– Хитрец Керенджа дал нам «первое ответственное задание», – с улыбкой сообщил он. – Перенести его ковер из временного кабинета в вагончике в новый кабинет, в здании. Нам особое доверие. Двое белых трудятся на африканца. Это прогресс. Но зато нам дали разрешение на ознакомительную поездку. Все в мире связано. Принесем ковер и пойдем оформляться, получим машину и суточные, – затараторил он по-английски, но Кранцев попросил его перейти на французский.
– Может, сходим для начала перекусить, у меня в животе пусто с утра, – предложил он, и напарник охотно согласился.
Ударивший в нос запах в пищеблоке компаунда ничем не отличался от почти забытого духа родных московских столовок студенческих времен, а бургеры с жареной картошкой, которые они выбрали, – от русских котлет. Все это вместе автоматически вызвало прилив слюны. Не хватало только соленого огурчика. А вот запивать пришлось, за неимением кваса, приторной, но бодрящей кока-колой, как это делали 80 % обедающих вокруг, за исключением тех, кто пил просто воду или безалкогольное пиво.
Подкрепившись, напарники пошли искать ковер и весело тащили тяжелый рулон через весь двор в новый кабинет администратора. Потом так же весело отправились в гараж, где в ответ на предъявленную бумажку им вручили белый джип с неизменными UN на бортах, а в кассе – толстый конверт с хорватскими кунами на дорожные расходы. Аппарат ООН работал исправно и щедро тратил выделенные бюджетом деньги. Канадец сказал, что припаркует машину возле своего отеля. Он предложил встретиться там же вечером для согласования плана действий и выдвинуться в поход завтра с утра пораньше, потому как до Южного сектора и дальше, до самого Адриатического моря, предстоит пересечь почти всю Хорватию.
– Рулить будем по очереди, – уточнил он, определенно взяв на себя командование операцией. Но Кранцев и не возражал, так как сразу уловил военную закалку канадца.
Следующим пунктом программы был продуктовый магазин компаунда, похожий на все супермаркеты с преобладанием американских товаров. Через полчаса Кранцев вышел на улицу с блоком из шести пол-литровых бутылок питьевой воды «Вальверт» и пластиковым пакетом, вместившим три пачки галет, батон сухой итальянской колбасы, банку растворимого кофе, пачку сахара, соль, банку меда и бутылку бурбона «Джек Дэниелс», рекомендованную канадцем для поднятия духа. До этого Кранцев только один раз пробовал американское виски из кукурузы и считал его редкой гадостью.
Для получения своей служебной машины пришлось с покупками опять плестись в гараж. Там толстый, потный дядька, похожий на мексиканца из спагетти-вестерна, посадил его за руль какой-то развалюхи, дабы проверить водительские навыки новобранца. Кранцев, уже четверть века сидевший за рулем и объехавший пол-Европы, вдруг растерялся, так как ручное переключение скоростей гремело и заедало под ироничное хмыканье наставника. Объехав с горем пополам компаунд и затормозив у гаража, Кранцев увидел, что проверяльщик выводит для него «под уздцы» большой белый «Ниссан Пэтрол» с кабиной на пять пассажиров и заветными буквами UN на бортах. Но когда вся машина вышла на свет, губы его разочарованно сжались, так как «Ниссан» оказался грузовичком с кузовом среднего размера. На грузовиках Артем еще никогда не ездил, но отказаться от даровой служебной машины было немыслимо. «Буду подвозить патроны», – ехидно подумал он про себя и пожал руку гаражисту.
После предъявления на cкладе, пахнущем сыростью, новехонького пластикового удостоверения личности, свисавшего с шеи на железной цепочке, ему под расписку были выданы пакет с униформой Гражданской службы, красивого серо-бежевого цвета с черными погончиками с буквами СА (Civil Affairs), другой пакет с голубым бронежилетом и голубая каска нужного размера, без пакета. Со всем этим скарбом в одной руке он вышел на яркий свет, поднял с пола другой рукой пакет с покупками и, как во сне, двинулся к своему грузовичку, чтобы разместить поклажу. Оставалось только получить компьютер, и «боец» Защитных сил ООН будет полностью экипирован для ударного «труда ради мира» в бывшей Югославии.
Однако, автоматически следуя пунктам дневной программы сборов и даже улыбаясь всем встречным, Кранцев не переставал чувствовать себя несчастным, потерянным, оторванным от пуповины и как будто зависшим в пустоте над пропастью. Снедаемый новым приступом тревоги, он никак не мог взять в толк, что делает и как ему найти себя в новом, незнакомом и абсолютно чуждом ему мире международной суеты, среди непонятных людей из самых разных стран, совершенно безразличных ему и столь же индифферентных к нему самому. Его откровенно пугала перспектива стать просто винтиком, если не песчинкой в огромной машине неизвестно кем управляемой миротворческой операции, раствориться в интернациональной среде таких же винтиков или песчинок и, значит, оказаться в полном одиночестве, которого он страшился всю свою жизнь. Нестерпимо захотелось услышать голос родного человека – мамы, жены, дочери, – но на звонок по служебному телефону надо было идти просить разрешения в администрацию (первые мобильные телефоны у всех смертных появятся только через два-три года). Тем не менее ведомое разумом тело, как всегда, совершало необходимые действия, толкало вперед и не давало сойти с нужной колеи… Сев за руль грузовичка и осмотрев на заднем сиденье свой богатый багаж, пугливый козерог Тёма Кранцев, после десяти вдохов-выдохов по-йоговски, все же спустился на землю и медленно двинулся в свой отель. Назойливые тревожные мысли понемногу улетучились, хотя из головы никак не хотел исчезать жалобный вопрос, брошенный мамой при недавнем расставании в Женеве: «Как теперь все будет, сынок?»
Заседание мини-штаба с Дэном Дэем проходило в холле его отеля и немного затянулось, хотя собственно план поездки был по-военному четко составлен напарником и положен на бумагу. Никогда не служившему в армии Кранцеву детали плана были абсолютно безразличны, Хорватию он все равно не знал и на все согласно кивал, хотя и догадывался, что интерес канадца к логистике независимой и никем не признанной Сербской Краины не праздный и не так уж прост. Потягивая из большой кружки темное и не очень вкусное пиво «Гиннесс», предложенное Дэем, Кранцев больше молчал, разыгрывал из себя диковатого русского незнайку и односложно отвечал на как бы безобидные расспросы о работе, семье и жизни на родине. Опыта общения на эти темы с западниками во Франции у него было предостаточно, и он, насколько мог искренне и немного пафосно, отвечал на наводящие вопросы так, чтобы собеседник остался доволен ответами, – родился в провинции, в скромной семье служащих, крещен, но был и членом КПСС, работал дипломатом, потом перестройка, гласность, захотелось свободы, но без осложнения отношений с властями, теперь вот фрилансер, хочется способствовать примирению враждующих сторон, но не прочь и заработать деньжат для семьи. В ходе толковища, однако, не удержался и, как бы демонстрируя русское чувство юмора и проверяя канадское, вставил, что данными о расположении ядерных сил и номерами военных частей в России не располагает. Канадец для вида хихикнул, но проглотил шутку не моргнув глазом. Долго засиживаться не стали – ведь завтра спозаранку в путь, и не близкий.
Утром к отелю Дэя Кранцев явился пешком ровно к семи, но отъезд спозаранку не получился – пока канадец сбривал бороду, оставив пшеничные усы, пока грузили его вещи в джип, пока плотно завтракали – выехали около девяти. За руль сел Дэй, а поскольку никаких навигаторов в машине тогда не было, Кранцев вызвался быть штурманом по бумажной карте.
Решили начать с самой дальней точки – штаб-квартиры Южного сектора ЮНПРОФОР в «столице» Сербской Краины Книне, а потом подниматься вверх через полевое бюро Защитных сил в Задаре, затем в Топуско, где была расположена штаб-квартира Северного сектора, и закончить рейд в штаб-квартире Восточного сектора в Эрдуте. То есть проехать предстояло пол-Хорватии по дорогам далеким от немецких.
В Книн, пыльный городишко, изнывающий под палящим солнцем, прибыли к обеду. Там их встретил замначальника Гражданской службы, угрюмый чернокожий человек, представившийся гражданином Ганы. Глядя на него, Кранцев невольно вспомнил любимую байку своих театральных друзей о том, как начинающий артист так разволновался, что вместо нужной фразы «Прибыл гонец из Пизы!» произнес: «Прибыл пипец из Ганы!» Тем не менее сослуживец неохотно и уныло, но внятно доложил обстановку в секторе и ответил на все заковыристые вопросы канадца о рекогносцировке и снабжении Защитных сил в секторе.
Еще через час они были в Задаре, ошеломленные разительным контрастом увиденного с впечатлениями о Книне. Полевая точка ЮНПРОФОР размещалась в изящной вилле, так близко расположенной к берегу Адриатического моря, что на широкую террасу дома долетали морские брызги. Австралийка Хизер Дорман, хозяйка виллы, она же начальница и единственная международная сотрудница этого офиса, не считая местной переводчицы, оказалась пышнотелой, рыжеволосой дамой бальзаковского возраста и вышла к ним с распростертыми объятьями, босиком, в слегка распахнутом шелковом халате и с дымящейся сигарой в руке, всем видом показывая, как она рада гостям, о которых ее, разумеется, предупредили из Загреба. При виде такого обилия женской красоты глаза канадца алчно вспыхнули, и он бросил выразительный взгляд на Кранцева, ответившего ему понимающей улыбкой. Не теряя времени на официальные представления, хозяйка морей пригласила гостей к столу, заранее накрытому на террасе с неизменными хорватскими закусками, вином и черешнями. Но, усадив мужчин лицом к морю, она жестом фокусника подняла со стоящей рядом сервировочной тележки бутылку с заветной янтарной жидкостью, щедро разлила по бокалам, поставила рядом вазочку со льдом, запотевшую бутылку газировки, орешки и, подняв свой бокал, торжественно произнесла:
– Односолодовое! Предлагаю за встречу и общее дело, гайз (в смысле – ребята)!
В состоявшейся за выпивкой безалаберной беседе стало понятно, что, опытный боец полевых операций, Хизер хорошо разбиралась во вкусах мужчин любой национальности. В то же время прояснились и ее собственные вкусы в отношении мужчин: сверкая очами, она сказала, что предпочитает крепких, решительных и без комплексов. Видимо, как она сама. Услышав это, канадец приосанился и оживился. Похоже, у него возникли какие-то намерения и шансы на сегодняшний вечер, и он уже не отрывал взгляда от мясистых, чувственных губ хозяйки, трещавшей без умолку и время от времени выдыхавшей на него дым сигары.
Горячей австралийке, конечно, было невдомек, что женщины «без комплексов» всю жизнь приводили в ужас брезгливого эстета Кранцева, который в своей бедной до самой женитьбы половой жизни шарахался от напористых барышень, как черт от ладана, при одной мысли о том, что готовая сразу ему отдаться знакомая вчера могла переспать с кем-то еще и тогда жди беды… Он вообще не был сторонником того, что писатель Юрий Поляков называл «безвозмездная гормональная помощь», терпеть не мог американское понятие sex, прочно вошедшее в русскую любовную лексику и практику наряду с дурацким, корявым, но неизбежным термином «трахаться». От фразы «у них был секс» его просто коробило, настолько это не вписывалось в его неторопливую стратегию сближения с противоположным полом: любопытство-симпатия-волнение-трепет-доверие-нежность и так далее. Короче, ему нравились скромные, кроткие, робкие, стыдливые, но, конечно, красивые девушки. И, конечно, не фригидные. Да и было их в далекие школьные и студенческие годы всего две, ушедших от него к крепким и решительным парням без комплексов. Даже свою благоверную жену Свету нерешительный Артем бережно и не очень умело лишил девственности только на третий день после свадьбы.
