Точка Лагранжа
Борис Борисович Батыршин
Этот большой мир #2
Вторая книга цикла "Этот большой мир".
Главный герой-попаданец остро переживает неудачу, в результате которой его, победителя "международного конкурса фантастических проектов" не взяли в заново создаваемый "юниорский" отряд космонавтов, где будут готовить будущих обитателей околоземных и лунных городов.
Но что поделать, так уж сложилось, и надо жить дальше – приходить в себя после такого удара судьбы и строить планы.
Тем временем его друзья осваиваются в новой обстановке, осознают, как изменилась их жизнь и какой увлекательной и непростой она теперь станет.
А проект "Великое Кольцо" развивается своим чередом – ""космические батуты" забрасывают в пространство грузы, на орбите Земли начинается первое настоящее космическое строительство – и Дмитрий Ветров, вчерашний артековский пионервожатый и выпускник МЭИ готовится принять в этом самое деятельное участие. Что, впрочем, не избавляет его от заботы о своих вчерашних подопечных, ставших членами "юниорской" космической программы.
Борис Батыршин
Точка Лагранжа
© Борис Батыршин 2023
«Будущее уже наступило.
Просто оно ещё неравномерно распределено»
Уильям Гибсон, писатель-фантаст, создатель жанра «Киберпанк»
Часть первая
«На ясный огонь…»
I
На дачу я не поехал, как ни уговаривали меня родители и бабуля. Не помогли даже отцовские обещания пригласить печника и сложить, наконец, камин – о чём я, помнится, не раз его упрашивал. Честно говоря, и «в той, другой» жизни меня не очень-то тянуло в этот посёлок на границе Московской и Калужской областей, где даже речки-то приличной нет. А из всех ландшафтных красот – только заброшенные песчаные карьеры, неспешно превращающиеся в довольно-таки живописные пруды, да смешанный лес, чередующийся с совхозными полями прямо за оградой Госплановского дачного кооператива. Ну, нечего мне там делать – копаться в земле меня никогда не тянуло, грибов в окрестных лесах мало, а дальние прогулки… что прогулки? Конечно, с собакой – оно веселее, но не слишком – по какому-то странному совпадению соседи предпочитают обходиться без четверолапых питомцев (кошки не в счёт), и мы с Бритькой на пол-посёлка считай, одни. В точности, как у любимого мною Джерома Клапки Джерома: «захолустная дыра, где укладываются спать в восемь часов вечера, и где ни за какие деньги не раздобудешь “Спортивный листок”, и где надо прошагать добрых десять миль, чтобы разжиться пачкой табаку…»
Табак мне не нужен – не курю и не собираюсь начинать, но в остальном я с Гаррисом согласен: до ближайшего сельского магазинчика действительно приходится топать километра четыре по пыльной дороге, а отсутствие пресловутого «Спортивного листка» с успехом заменяет торчащая на крыше дачного домика телевизионная антенна, которая ловит сигнал через два раза на третий, да и то один-единственный первый канал. Скука, в общем. Тоска.
Итак, погрузиться в сельскую идиллию, особенно после бурления идей и пестроты Артека я оказался не готов, даже и в сопровождении любимой бабули и золотистого ретривера по имени Бритти. Что ж, родители не очень-то и настаивали, тем более, что отпрыск уже вполне доказал, что способен подолгу оставаться без присмотра, не устраивая чего-нибудь катастрофического в оставленном на его попечение семейном гнезде. Им в это лето не до меня, и гораздо большей степени, нежели в «той, другой» реальности: отец неделями напролёт торчит в подмосковном Калининграде, где закончили возводить и теперь спешно оборудуют огромный международный Центр Подготовки Космонавтов, и дома бывает только по выходным. Мама, дай ей волю, тоже пропадала бы вместе с ним. Работы у обоих сейчас выше головы, но материнские инстинкты всё же берут верх над служебным долгом, и по вечерам она возвращается домой, для того, чтобы, одарив меня порцией родительской любви, с утра сорваться обратно.
Я её не виню, как и отца, наоборот, мне так даже удобнее. Друзей-приятелей в Москве у меня нет – то есть у четырнадцатилетнего Лёшки Монахова они имелись, конечно, но… за эти сорок пять лет я всё успел позабыть. К тому же, переезд – прежние школьные и дворовые связи, считай, разорваны, новые толком не появились (Ленка Титова с родителями куда-то уехала на всё лето), а дворцовские приятели…. Тут дело особое, заслуживающее отдельного разговора.
Впрочем, мне никто особо и не нужен – всё же фатальная разница в возрасте и, как следствие, в интересах, мешает поддерживать нормальные для подростка контакты со сверстниками. Так что обхожусь обществом Бритьки – мы подолгу гуляем на Ленинских горах или в Воронцовском парке. Он, конечно, не тот, что в две тысячи двадцать третьем – но каскад прудов на месте, и лодочная станция действует, и мороженое и газировку можно прикупить в киоске возле главного входа вдобавок к прихваченным из дома бутербродам или бабулиным пирожкам. А потом устроиться на травке и наслаждаться импровизированным пикником, наблюдая, как собакен до одури плавает в пруду в безуспешных попытках догнать утку с выводком подросших утят. Нахальные пернатые даже не дают себе труда взлететь при виде плывущей в их сторону собаки – разворачиваются и, сохраняя геометрически безупречный строй клина, уплывают прочь, держась на безопасной дистанции.
После прогулки мы обычно отправляемся к деду с бабулей – до их квартиры на Ленинском вдвое ближе, чем до нашей улицы Крупской. К тому же, дома пусто, а там нас ждут, чтобы накормить по-настоящему вкусным обедом. А дальше – возвращаемся домой, где я, оставив Бритьку отсыпаться после прогулки, либо отправляюсь в библиотеку, изучать подшивки книг и журналов (обязательное раз в два-три дня действо) – либо просто сажусь на метро и еду в центр, где до вечера брожу по улицам, предаваясь размышлениям. Или, как вот сегодня – беру собаку, и мы вместе идём в парк возле Дворца.
Этот маршрут у нас давно отработан: заходим со стороны Проектируемого проезда (в будущем, это чудовищно-безликое название заменят на «улицу Анучина», но пока так…), огибаем пруд, в котором Бритька обязательно поплавает – и не просто поплавает, а с разбегу прыгнет в воду с низенького, треть метра, бережка, вслед за брошенной палкой. Здесь тоже есть утки и, вдоволь поприносив мне палку (ретривер есть ретривер, против природы не попрёшь!) собака обязательно сделает попытку погонять их прямо в воде – столь же безнадёжную, как и на Воронцовских прудах. Потом выберется, отряхнётся и, демонстрируя всем своим видом что не очень-то и хотелось, потрусит за мной – вдоль теннисных кортов, волейбольных, авиамодельных и прочих площадок – на аллею, ведущую от памятника Мальчишу-Кибальчишу к главному входу во Дворец.
Я выбираю скамейку и устраиваюсь на ней. Со стороны это, наверное, выглядит странно: четырнадцатилетний пацан сидит, развалившись, в позе, более подошедшей бы пожилому мужчине и думает о чём-то своём, не обращая внимание на то, что творится вокруг. Бритька носится по лужайкам, оглашая окрестности жизнерадостным лаем – впрочем, этим она не злоупотребляет, голдены от природы молчуны. Я же провожаю взглядом редких прохожих – лето, кружки и секции не работают, разве что в летнем» городском лагере» занимается полсотни человек… Ближе к Дворцу мы обычно не подходим – неохота как в тот, самый первый день попаданства нарваться на какую-нибудь оголтелую блюстительницу порядка и дисциплины с визгливым голосом и внешностью Людмилы Прокофьевны до того, как у неё случился служебный роман. Хотя, сейчас мне это, пожалуй, уже по барабану. Во Дворец, в Кружок Юных Космонавтов, в котором я провёл целых три года и сумел, без лишней скромности, добиться некоторых успехов, я больше не вернусь, это решено. Так что – сижу на скамейке и думаю думу…
А подумать есть о чём. События последнего месяца нуждаются в осмыслении, и в особенности, отношения с родителями. Мне и сейчас непросто смотреть в глаза отцу после артековского фиаско – он ведь, похоже, всерьёз рассчитывал, что я пробьюсь в финал конкурса фантпроектов и окажусь в числе тех, кому предстоит в течение ближайшего года обучаться и жить в новом Центре Подготовки. И даже сумел убедить в этом маму, что само по себе было задачей нетривиальной…
А для начала – Дворец и принятое решение перевернуть эту страничку своей прежней жизни. «Закрыть гештальт», как модно было говорить во времена более поздние. Собственно, ничего нового в этом нет, я и «в прошлый раз» забросил кружок после того, как перешёл в девятый класс. Помнится, мама удивлялась: «как же так, тебе теперь удобно туда ездить, не то, что как раньше, когда приходилось ехать на метро через всю Москву, аж с «Водного стадиона»! А вот так. Я уже и не помню, что именно подвигло меня тогда на это решение. Видимо, примерно то же, что и сейчас: я попросту осознал, что ничего нового, перспективного дворец мне дать уже не сможет – разве что ностальгические воспоминания, но они станут актуальны не раньше, чем через четверть века. А раз так, то стоит ли тратить попусту силы и время?
В особенности это актуально теперь, после Артека, после «космической смены». И дело даже не в том, что так интересно и увлекательно, как там, здесь и близко не будет. Ведь, как ни крути, а в числе немногих приглашённых в «юниорскую» программу нет ни одного нашего «юного космонавта» – а какой бы это был жирный плюсик дворцовскому руководству! И даже я сам, вроде бы автор проекта-победителя не смог поддержать чести Дворца, поскольку в «юниорскую» программу тоже не попал, как злостный нарушитель дисциплины; единственный оказавшийся там дворцовец Юрка Кащеев – из «астрономов», а я вместо ожидаемого триумфа привёз из Артека разгромную характеристику. Так что – и я вполне отдаю себе в этом отчёт, – во Дворце мне, скорее всего, рады не будут, ни ребята-кружковцы, ни наш руководитель, никто вообще. И не надо, как-нибудь переживу. Горячей дружбы у меня ни с кем нет – может, и было нечто подобное у «прежнего-меня», но за четыре с лишним десятка лет напрочь стёрлось из памяти, и обновлено не было. Другое дело, Юрка-Кащей – мы с ним довольно близко сошлись ещё в Москве, на дворцовских защитах фантпроектов. Разговорились, поделились кое-какими идеями, дальше – больше… И когда будущие участники «космической смены» грузились в поезд «Москва-Симферополь» мы были… не то, что не разлей вода, но уж точно, хорошими приятелями.
Вот задайте вопрос: почему это я с такой готовностью взял Юрку в свою рабочую группу, предпочтя его, «астронома», своим, «юным космонавтам»? А вот потому и взял, что с остальными отношения не сложились, да я, признаться, не очень-то и старался их наладить. В итоге мы плотно общались всю смену, работали, веселились, отдыхали, а уж её завершение – сначала с авантюрной вылазкой в Пушкинский грот, а потом с триумфальной победой, в результате которой он, единственный из дворцовцев попал-таки в «юниорскую» космическую программу. Так что теперь мы действительно друзья, и мне здорово не хватает Юрки – как и остальных членов нашей «великолепной пятёрки». Невозмутимый Середа… чернявый, подвижный, словно на пружинках Шарль… и, конечно, Лида, наша «Юлька Сорокина» – все они скоро будут здесь, в Москве – ну, хорошо, не совсем в Москве, в подмосковном Калининграде, где отец как раз сейчас торопится запустить новый международный Центр Подготовки Космонавтов. А ведь и я мог оказаться в числе тех, кому предстоит там обучаться – и ещё как мог бы, если бы не собственная моя дурость…
Ладно, чего уж там: «снявши голову, по волосам не плачут», «после драки кулаками не машут», «знал бы, где упасть – соломку бы подстелил», и вообще – ещё не вечер!
Я встал, потянулся, мельком порадовавшись, что не услышал ставшего за последние лет десять хруста суставов. Всё же, молодость классная штука, надо ценить, раз уж она дана мне ещё раз – а не предаваться рефлексии по поводу и без повода…
– Бритька, бестолочь ушастая, ко мне!
Собака подбежала, радостно виляя хвостом, схрумкала протянутую на ладони вкусняшку и преданно уставилась снизу вверх: «Ну, что скажешь хозяин? Куда теперь?»
– Пошли домой, а том мама скоро вернётся, не застанет нас – расстраиваться будет.
Бритька подскочила на всех четырёх лапах и снова кинулась на лужайку – но теперь уже в нужном направлении. Я повернулся и вслед за ней направился в сторону троллейбусной остановки – мимо большой площадки перед главным корпусом Дворца. Нарвусь на «Людмилу Прокофьевну» – значит, нарвусь, судьба у неё такая. А мне плевать, ничего она мне теперь не сделает.
Хорошо всё-таки, когда в жизни появляется некая определённость. Вот бы теперь её побольше…
Дома вместе с мамой меня ждали:
Первое: ужин, приготовленный, как обычно, бабулей и доставленный в двух алюминиевых судках, так, что осталось только разогреть и разложить по тарелкам;
Второе: долгие расспросы на тему «как я (мы, имея в виду хвостатое чудо, преданно взирающее на нас в расчёте на кусочек) провели день;
Третье: рассказ о новостях с космического фронта плюс приветы от отца, который, как всегда, занят и, как всегда, вернётся домой только вечером в пятницу. Если, конечно, ничего не случится на упомянутом космическом фронте.
А случиться как раз может многое. Сегодня ночью (рано утром по местному, казахстанскому времени) состоится очередной запуск груза с «космического батута». Примечателен он том, что в отличие от трёх предыдущих на околоземную орбиту отправится не космический корабль, а грузовой контейнер, оснащённый «модулем ориентации» – компактным блоком, содержащим блок маневровых двигателей, пару одноразовых твердотопливных ускорителей и систему управления и связи. Предполагается, что контейнер пропихнут через «горизонт событий» с расчётом, чтобы он оказался в нескольких десятках километров от орбитальной станции «Скайлэб-2» и на семь километров выше её. После чего находящийся на станции оператор, наш Валерий Кубасов, возьмёт управление контейнером на себя – задействует ускорители, чтобы компенсировать разницу в скоростях и одновременно задействует блок маневровых. А вот дальше должно начаться самое интересное: стыковка в обычном смысле – с использованием переходного шлюза и прочих технических ухищрений, – планом полёта не предусмотрена. Это попросту не нужно: контейнер содержит десять тонн частей быстровозводимых конструкций, которые предстоит собирать прямо на орбите. А после того, как он будет опустошён, а модуль ориентации отсоединят для того, чтобы погрузить в возвращаемый на Землю «Союз К-3», стенки контейнера тоже станут материалом для этого первого по-настоящему космического строительства.
Так что вместо стыковки, приближающийся контейнер поймают американский астронавт Вэнс Бранд и ещё один наш соотечественник, Николай Рукавишников. Для этой операции оба будут облачены в скафандры, снабжённые ракетными ранцами, позволяющими отдаляться от станции на несколько сотен метров и совершать довольно сложные манёвры – всё это на привязи, разумеется. Кроме того, конструкция скафандра подразумевает крепления для буксировочных фалов. Предполагается, что сблизившись с контейнером, космонавты «впрягутся» в него и отбуксируют непосредственно к станции, где и выполнят заключительный этап операции – закрепят посылку с Земли на «грузовом причале», роль которого играет заранее смонтированная ферма.
Примечательно, что все трое, Кубасов, Рукавишников и Бранд в «той, другой» реальности участвовали в программе «Союз-Аполлон», завершившейся совместным орбитальным полётом летом семьдесят пятого – правда, Рукавишников, кажется, был в составе запасного экипажа. И всё равно, похоже, «упругость времени», о которой я так часто задумывался в последнее время – отнюдь не пустая выдумка…
Запуск – «заброска», как вслед за инженерами проекта «космический батут» говорила мама, – должен был состояться в половину второго по Москве и, конечно, будет транслироваться по первому общесоюзному телеканалу, который ради такого случая изменит сетку вещания. Мало того: почти сразу можно будет увидеть в прямом эфире и приём контейнера: одно из преимуществ использования новой технологии в том и состоит, что теперь не надо ждать долгие часы, а то и дни, когда стартовавший с Земли корабль выйдет на нужную орбиту и сблизится с объектом стыковки. Он просто оказывается рядом, и всё, а затраты времени при этом измеряются самое большее, десятками минут.
Конечно, здешнее качество телевизионной картинки, да ещё и на стареньком чёрно-белом «Темпе» оставляет желать лучшего, но всё равно меня ждёт зрелище из будущего – во всяком случае, «там, у нас» нечто подобное можно было увидеть только в фантастических фильмах. Я поинтересовался, а когда на орбиту отправят буксиры-«крабы», вроде тех, управление которыми мы осваивали в Артеке, на тренажёрах – и с удивлением узнал, что первый «краб» предполагается забросить на орбиту не далее, как через неделю, и следующие контейнеры будут встречать уже с использованием этого агрегата. И тут же я вспомнил о ребятах, моей четвёрке – наверное, сегодня ночью они тоже не будут спать, ожидая этой трансляции. Что-то на миг сдавило горло, и я поспешно отвернулся, чтобы предательски намокшие глаза меня не выдали.
…Обидно, а как же? Но что тут поделаешь? Попробуем обойтись телевизионными трансляциями – пока, во всяком случае…
II
На первый взгляд казалось, что этим двоим – ярко-белым куклам с большими сферическими шлемами, сияющими спереди золотом светофильтров – взяли и привязали спинами к холодильникам, которые время от времени плевались в стороны струйками белого пара, и это заставляло куклы двигаться – иногда вперёд-назад, иногда поворачиваться вокруг одной из осей. Когда камера приблизила изображение, Дима разглядел, что под руками у «пилотов холодильников» были узкие консоли, из которых торчали короткие изогнутые рукояти с набалдашниками.
«Пустельга» – новейшее творение подмосковного Кб «Звезда», уже не один десяток лет занимающегося созданием космических скафандров, ложементов, катапультируемых кресел для возвращаемых аппаратов и тому подобного оборудования. Сейчас для нужд Проекта на «Звезде» разработали и запустили в производство линейку новейших космических скафандров, в ряду которых «Пустельга» – не скафандр даже, а целый комплекс, предназначенный для монтажных и иных работ на орбите, совместное творение со специалистами из НАСА – занимал достойное место, наравне со старым добрым «Кондором-ОМ», который тоже никто списывать не собирался.
– Дистанция до грузового контейнера – двенадцать километров. – негромко произнёс Геннадий Борисович. – Со станции передают, что Кубасов ведёт его уже две минуты. Скорость сближения – девяносто метров в секунду… восемьдесят пять… восемьдесят три…
Дима, как и прочие, присутствующие при трансляции «молодые специалисты», привлечённые в Проект за эти несколько месяцев, и сами понимали, что происходит. Они наблюдали за происходящим сразу с нескольких точек – причём руководитель группы имел возможность переключать картинки на главном экране, в зависимости от того, какую из них считал в данный момент самой важной. Практически такое же изображение шло сейчас в телеэфир по всей планете – миллионы людей затаив дыхание следили за первой в истории космической швартовкой. «Поправка, – подумал Дима. – первой в человеческой истории. Теперь-то можно считать доказанным наверняка, что представители иных цивилизаций уже посещали и Землю, и Луну, и Марс – расшифрованные надписи на «звёздных обручах», найденных в пустыне годи и в каверне, в кратере Центрального Залива лунного Моря Спокойствия свидетельствовали об этом недвусмысленно. И уж конечно, «гости» занимались строительными работами на орбите Земли и Луны, на что намекают те же записи. Что ж, спасибо им – но теперь пришла очередь человечества сделать этот маленький шажок на своей дороге покорения Космоса…»
– Дистанция пять с половиной километров. – сказал Геннадий Борисович. – Скорость сближения шестьдесят метров в секунду и не меняется.
– Когда начнут тормозить? – негромко спросил Евгений Петрович. Он тоже присутствовал на занятии рядом с теми, кого «завербовал» в своё время в Проект, и Дима в очередной раз поймал себя на мысли, что его так и тянет использовать вместе имени-отчества аббревиатуру И.О.О. – «Исполняющий Особые Обязанности», как актёр Смоктуновский в фильме «Москва-Кассиопея». Это прозвище к Евгению Петровичу прилепил Лёшка Монахов – сын Диминого руководителя, толковый, умный парень с непростым характером в котором с самостоятельностью и независимостью отлично уживалась немалая доля сарказма. Видимо, это сочетание и помешало Лёхе занять заслуженное место в «юниорской» программе Центра Подготовки. А вот его товарищи, вместе с которыми они защищали действительно замечательный фантастический проект, как раз и позволивший претендовать на участие в программе – они все здесь, через дорогу, в другом корпусе Центра Подготовки. Дима подумал, что неплохо бы как-нибудь зайти к ребятам, поздороваться, поговорить, расспросить, как они устроились на новом месте. Вряд ли Григорий Борисыч и И.О.О. ему это запретят – всё же бывший вожатый, и связывает его и ребят немало…
– Дистанция полтора километра. – снова подал голос руководитель. – Контейнер вошёл в зону визуального контакта. Переключаю…
Электронные трубки мониторов мигнули, изображение с крайнего слева переместилось на центральный. В середине, чуть левее и ниже от пересечения координатных нитей видна была ярко-белая звёздочка. Она медленно росла, чуть смещаясь по обеим осям. Приглядевшись, Дима разглядел, что то справа, то слева, то сверху и снизу от неё возникают и мгновенно рассеиваются в пустоте прозрачные облачка белёсого дыма – это срабатывают двигатели маневрового блока, которыми управляет сейчас с борта станции «Скайлэб-2» советский космонавт Кубасов.
– Дистанция до контейнера семьсот тридцать метров. Скорость сближения – десять метров в секунду и падает. – сообщил Геннадий Борисович. – Пошли «портеры»…
«Портерами – «носильщиками» в переводе с английского – в шутку называли Вэнса и Рукавишникова. Это они скрывались под белоснежными панцирями скафандров, и это им предстояло сейчас нелёгкая операция по швартовке грузового контейнера. Пожалуй, подумал Дима, вернее было бы назвать их иначе – скажем, «докеры», «такелажники», «швартовщики», как эта специальность именовалась в штатном расписании будущей орбитальной станции. Однако, «портеры» звучало забавнее, да и сами астронавты ничуть против такого определения ничуть не возражали.
«Пустельги» плюнули в пространство струйками выхлопов и поплыли навстречу посылке с Земли. За каждым «холодильником» разматывалась в пустоте ярко-белая, покрытая светоотражающим составом стропа. Дима знал, что на катушке лебёдки, установленной на причальной ферме этой стропы триста метров, и ещё сто – резерв, на той катушке, что закреплена прямо на ракетном ранце скафандра.
– Скорость контейнера – полтора метра в секунду. – сказал инженер. – дистанция до «причала» пятьсот десять метров, предполагаемая точка контакта – в двухстах метрах от станции.
– Скорость «портеров»?
– Одиннадцать метров в секунду. – сказал Геннадий Борисович. – Они расходятся – крепить тали к контейнеру надо сбоку.
Действительно, расстояние между белыми пятнышками, в которые уже превратились «Пустельги», стало расти.
– Переключаемся на камеру на контейнере. – предупредил инженер. – Изображение ухудшится, имейте в виду…
Картинка на большом экране снова мигнула и сменилась на мелькающие полосы помех. Потом они стали бледнее, реже, и сквозь их сетку Дима, как и остальные, присутствующие в аудитории, увидели далёкое расплывчатое пятно – орбитальную станцию «Скайлэб-2». «Портеров» нигде не было видно.
– Они вне сектора обзора камеры. Перестарались с боковым расхождением. – вынес вердикт И.О.О. – Ничего, сейчас их поправят…
Словно в ответ, динамики, до сих пор молчавшие, захрипели, и оттуда раздалась неразборчивая английская речь.
– Швартовкой руководит американец, Джозеф Конрад. – сообщил Геннадий Борисович. Опытный астронавт, был на Луне, командовал второй экспедицией посещения «Скайлэба-1». Жаль только, по-русски говорит неважно.
– Ничего, теперь выучится. – буркнул Евгений Петрович. – Принято решение, что языком рабочего общения на всех станциях Проекта будет русский. – Так что нашим американским и французским коллегам придётся теперь засесть за лингвистические курсы и учебники.
– Дистанция пятьдесят… тридцать… пятнадцать… – размеренно отсчитывал Геннадий Борисович. – Есть контакт!
На экране обе «Пустельги» прилипли к боковым поверхностям контейнера – теперь их показывали две отдельные камеры. На передней же была видна только орбитальная станция с торчащей вбок решётчатой фермой «причала». Вдруг её изображение дрогнуло с стало медленно – очень медленно! – увеличиваться.
– Кубасов ведёт контейнер на сближение. У него остался самый минимум топлива – на один-два импульса, если возникнет опасность столкновения и понадобится срочно отвести контейнер от станции. Штатно тормозить уже будут Вэнс и Рукавишников… вот!
Зрители не слышали шипения реактивных струй – в вакууме звук не распространяется по причине отсутствия воздуха. Зато им отлично были видно, что выхлопы на этот раз гораздо больше и длительнее, чем те, что можно было наблюдать при разгоне «портеров» – сейчас им приходится вместе с собой тормозить несколько тонн массы покоя грузового контейнера.
– Дистанция до «причала пятьдесят метров. Скорость сближения семь метров в секунду… пять… три… сейчас!
Ферма занимала уже треть поперечника большого экрана, и зрители ясно видели, как прикреплённый к балке овальный предмет вдруг лопнул, превратившись в комок смятой ткани – и мгновенно надулся, став сплюснутым овальным пузырём, раскрашенным жёлто-чёрными полосами. То есть это Дима знал, что они жёлто-чёрные – установленные на контейнере экраны давали исключительно чёрно-белую картинку.
– Сработали амортизационные мешки. – с видимым удовлетворением прокомментировал Евгений Петрович. – принцип тут тот же, что у кранцев на морских судах – смягчить соударение борта корабля и края пристани.
Пузырь, исчерченный косыми полосами, приблизился, вырос во весь экран, и дальнейшего Ветров уже не видел – лишь картинки, передаваемые с боковых камер, затянуло какой-то белёсой мутью.
– Мешки одноразовые. – объяснил Геннадий Борисович. – При соприкосновении они лопаются, а остаток инерции гасят амортизаторы из деформируемого неупругого пластика, тоже одноразовые. В противном случае, воздух в мешках сжался бы, амортизаторы бы спружинили и оттолкнули контейнер от пирса. Пришлось бы снова вести его на сближение.
