Инга Лиман "Свет родной звезды"

Он снял очки, сильно сжал близорукие глазки и с силой, будто бы отчаянной и обреченной, произнес:

– Заграяне всегда готовы дать шанс землянам на жизнь. Шанс, если они будут служить на благо отведенной им цели.

– Да неужели. А если я не собираюсь служить их цели?

– Тогда они лишают шанса.

Оле не спалось. В голову лезли неприятные мысли. Сердце болело за сына, но она почему-то представляла его маленьким, смешливым дошколенком, с которым они по долгу миловались и свято хранили свои наивные традиции.

Потом из темноты выползал Анатолий, и его корявая тень дрожала на стене и стонала. Невнятные звуки превращались в обрывки слов, заграянские угрозы и голос бывшего: «Я ухожу от тебя, поняла? Ты мне больше никто». Она вскакивала, вытирала холодный пот и плакала от обиды.

Конечно, наивно было полагать, что внезапное появление Анатолия изменит ее положение. Но все же принять, что его подослали, что он ходит ко всем, как проститутка, чтобы оглашать приговор, а не спасать ее, конкретно ее – Олю, она не могла. И бесконечное эхо «конечно, здесь же много женщин», резало и жгло, словно ее снова бросили, как надоевшую, скучную, навязчивую школьницу.

Время текло, время утекало. Оля растворялась в нем и слабела умом, уставшая от постоянного бегства от боли и страха за себя.

И вдруг Анатолий появился снова. Возник на пороге и молча смотрел, как неспешно она разворачивает к нему оторопелое лицо и беззвучно шевелит губами.

– Извините, я снова к вам, – невнятно проговорил он и вцепился в очки, то поправляя их, то разминая красные глазки.

Вместо слов Оля прохрипела долгое «ооо» и закашлялась.

– Вы извините. Можно я сяду.

– А у вас что, своего бункера нет?

– Ха, бункера. Да есть.

– Чего не сидится?

Анатолий замешкался и раскраснелся.

– Да ладно, говорите. Хоть тишину разогнать.

– Вы думаете?

– Хуже не будет.

– Ну, не знаю. С женщинами всегда, как на минном поле.

– С женщинами, – эхом повторила Оля, – ходок что ли?

– Ну вот я же говорю, противотанковые мины на каждом шагу.

Оля склонила голову набок и криво улыбалась. Гость привстал, сел, а женщина продолжала смотреть в одну точку.

– Что новенького? – Анатолий пытался изобразить лёгкость, но осекся.

Оля перевела на него взгляд.

– Зачем вы пришли?

– Задание партии, – тихо и осторожно ответил мужчина.

– Партии? Правда? – Оля вдруг оживилась. – Какой?

– Хэх, – крякнул Анатолий, – Это, как его, шутка.

– В смысле?

– Ну, шутка такая, там, когда говорят про золото партии, про задание партии.

Ее лицо осталось каменным.

– Так я не поняла. Ты чего здесь забыл. Не меня же спасать, – Оля моргнула одним глазом.

– Да нет, конечно. Просто пришёл пообщаться.

Ее губы скривились, словно она смотрела на червяка, взгляд наполнился горечью, и она прошипела:

– Как приятно слышать, что никто не заинтересован в твоём спасении.

– Да какое уже спасение, мы ж пленники в чужой цивилизации.

Оля не слушала, она отвернулась к толстому стеклу окна. Её лицо было бледным, черты размытыми в блеклом свете, и она казалось собственной погребальной маской.

– Я вот думаю, что никто не потеряет от того, что меня вдруг не станет по-настоящему.

– Ну, этого я не знаю, – скороговоркой пробормотал Анатолий, и Оля развернулась к нему, – Это вам видней, вы ж там как-то жили.

– А ты, значит, ценный экземпляр. Точно, и тут вон устроился по бабам ходить, – Оля констатировала.

– Ну, почему сразу устроился. Почему по бабам ходить. Я же понимаю, что нянчить мне никого не доверят. А что остаётся?

– Бедненький, и ничего-то ему не остаётся. Снова безвыходная ситуация.

– Почему снова-то, она безвыходная.

– И шкурку надо спасать, чтоб до старости дотянуть. До старости так ходить общаться будешь?

– А что мне остаётся!?

– Ох не могу, тошно мне! – Оля заломила руки и рывком встала со стула.

– Что такое?

– Какой же ты мелкий человек. Ты и с женой так своей? Все у тебя безвыходное. Всё тепленькое местечко важнее. Вы случайно не с мамочкой твоей живете?

– Жили, а что в этом такого?

– Да, конечно, ничего. Счастливая семейка, упаси бог.

– Знаете что. Я попрошу уважения!

– О чем ты? О каком уважении? Ты сам-то никого не уважаешь.

Вдруг ее глаза загорелись, щеки зарделись, она горячо продолжила:

– Конечно! О чем я. Ты же, Толенька, миротворец. Да? Только бы никто не ссорился.

– А что в этом такого?

– Ха-ха-ха, меня осенило, – она хохотала в голос, – И вашим и нашим, попрыгунчик?

– Это не ваше дело, это моя частная жизнь! Перестаньте!

Ольга хохотала.

– Частная жизнь, не могу. Это тоже моя частная жизнь, – она обвела руками вокруг, – и ты мне мешаешь! Мне неприятна твоя позиция. Мне не нравишься ты, слабак!

– Вот, значит, как, хорошо, – он прятал глаза, краснел, пятился к выходу.

– Слабак! Слабак! Слабак!!!!

Его шея стала бордовой, он исподлобья смотрел на Ольгу.

– Я вас понял. Понятно.

Ее браслеты начали вибрировать, их цвет бледнел и из оранжевого становился белым. Женщина замерла и тут же бросилась за перегородку, послышалось журчание и шумное интенсивное дыхание, а потом всхлипывания и тишина.

Анатолий выскользнул прочь.

Ее комната была идеально вымыта. На столе в бликах неровного света играли зеленые яблоки и чуть недозрелые бананы. Оля восседала на маленьком стуле у окна. Волосы, собранные в высокий тугой пучок, делали ее похожей на царицу в будуаре.

Она держала в руках маленькую подушку, представляя, что это Берта, гладила ее, теребила ее милые упругие кончики, и ум вынашивал уколы, подсечки, безжалостные пикировки, обличения и главное: приговор.

Лютая ненависть, прожигающая ее душу с момента переселения, обрушилась на собрата по несчастью. Нет! Он продался заграянам. Значит, он такой же, как они, и это он отвечал за все ее беды. Этот неуверенный, подлый человек, предатель, слабак, враг номер один. И не мужчина!

Ох, как она устала от немощных, сомневающихся и жалких мальчиков-переростков. Как хотелось ей хоть раз оказаться в охапке сильных рук, услышать требовательный и сильный рык самца: «Теперь ничего не бойся, ты со мной!» И не хотела она уже больше нисколечко оправдывать его глупыми «ах, ведь здесь так много женщин, всех не спасешь», «а может он прав, надо же как-то жить», «да и он тоже попал в переплет».

Оля встала. Начала вышагивать из угла в угол, все еще наглаживая подушку. Вдруг двери разъехались, женщина обернулась. На пороге замер долгожданный гость. Оля фыркнула, швырнула подушку на кровать и сложила руки на груди.

Анатолий с понурой головой переступил порог.

– Ох, дружок мой по несчастью заявился. Медом тебе тут намазано?

– Не медом, – выдохнул он.

– Конечно, не медом, – Ольга громко напоказ засмеялась, – А чего же ты ходишь, заграянская рожа?

– Работа такая, – тихо ответил мужчина.

– Что?

– Заставляют сюда ходить, вот и хожу.

– Ах, заставляют.

Оля стиснула зубы.

– Значит, не заставляли бы не ходил бы? – угрожающе произнесла она.

– Да.

– Вот он как, – она развернулась на пятках, подошла к кровати и с размаху подхватила брошенную подушку.

– Так и нечего сюда ходить, – женщина вернулась, пригнулась к нему и тыкнула пальцем в грудь.

Анатолий посмотрел на нее устало.

– Что это у вас?

– Где? – она гаркнула.

– Вот… глаз, дергается что-то.

– Что!?

– Не нервничайте. Браслеты мигают. Нервный тик начался.

– Это вообще не ваше дело! – Оля заорала.

– Зато везде ваше? – он говорил тихо, в нос.

– А может и так, я всегда оказываюсь права!

– Где лево, где право?

– Что? Нет… В важном.

– Вы просто командуете и пальцами тычете.

– Я не тычу, ясно? – Оля выставила вперед указательный палец, но быстро одернула руку. Анатолий усмехнулся.

– И в чем же ваша правота?