…Вечером двадцатого сентября Скулд записал в своем дневнике:
«Долго смотрел на беженцев. Прошло около тысячи человек. Никто ко мне не подошел. Видимо, не внушил я им доверия».
У Скулда была собственная теория насчет возникновения гражданских войн. Он ее для себя придумал на второй день после вооруженного столкновения.
Скулд, сколько себя помнил, вел дневник. Все возникающие мысли он тут же превращал в строчки своего дневника, которому изливал свою душу. Таких тетрадей за всю жизнь накопилось около пятидесяти штук.
Скулд любил иногда перечитывать свои дневники. Человек он был сентиментальный и от этого часто плакал над своими записями.
Из дневника Скулда:
«Гражданская война всегда неожиданность для тех, кто начинает убивать друг друга. Помимо там разных причин, как-то: нищета, резко-контрастное расслоение общества на бедных и богатых, экономическая зависимость государства в целом, религиозная нетерпимость, этническая чересполосица, идеологические распри – главной и основной причиной является борьба капиталов, подогреваемая еще и страшной местью отдельно взятых олигархов (финансово-могущественных персон). Это ведь ясно: какому-то богатому человеку с амбициями тирана, задатками властелина, способностями вождя и привычками дерзкого подлеца захотелось иметь во власти не только деньги, людей, заводы, машины, но и целое государство. И, конечно, центральной власти не могло понравиться то, что во вновь организуемом государстве должно быть всё по-другому: общественное устройство, система власти и все законы, и другой уклад, и религия, и наука, и искусство, и воспитание, и идеология. Другое – значит лучшее. Когда-то обиженный официальной, как говорят законной (легитимной) властью, на его взгляд, незаслуженно, олигарх сколотил вокруг себя оппозицию, захотел взять реванш за прошлое поражение, оскорбление, обиду. Да попросту решил отомстить.
Одной мести, конечно же, мало. Для любой гражданской войны как минимум необходимы два лагеря воюющих. Чтобы их получить, следует как можно больше людей обработать идеологически, т. е. нужна какая-нибудь (любая: плохая ли, хорошая) доселе неизвестная идеология (фактор новизны для мыслящих существ – главный). Идеология – система взглядов, придерживаясь которой человек сможет обеспечить себе достойную жизнь.
В новом образующемся государстве людям всегда обещают райскую жизнь, безмерное благополучие. Новая власть всегда сначала берет инакомыслящих в свои ряды, под свое крыло, практически опираясь на идеи и энергию этих мыслителей, совершающих прорыв, а потом этих Инаков уничтожают. Почему инакомыслящих? Да потому что творение нового – удел инакомыслящих. Только инакомыслящие способны взглянуть на старое по-новому. Без этой способности мы всего лишь «подделываем» старое – делим, переставляем его, но толку нет. Новое – это всегда прорыв! Прорыв – это что-то необъяснимое еще».
Отдельная запись: «Меня посетила странная мысль: я жил в Новом времени».
…Вот уже как два дня беспрестанно моросил унылый, монотонный, сплошной дождь. Поток ручья, стекающий с небес, своим заунывным звучанием успокаивал душу и одновременно тревожил. Дождь приносил тоску…
Скулд стоял у окна, курил, глубоко затягиваясь, смотрел на одинокую дорогу. Так он мог стоять долго, до тех пор, пока засевшая в голове мысль не побудит его в резком порыве схватить дневник и начать выплескивать на бумагу наболевшее, изрыдавшееся…
– Чего стоит моя жизнь? Вся жизнь моя – кладбище, – Скулд ухмылялся. – Пятьдесят лет! – подумать только! Пятьдесят лет рядом с покойниками. Да ведь они мне как родные!
Здесь, рядом с прахом умерших, думы о смысле жизни и смысле смерти – чуть ли не главные задачи бытия. С поиском ответа на эти извечные вопросы смотритель и засыпал, и вставал. Видимо, энергетика кладбища так сильна, что волей-неволей подчиняешься ритму этих вопрошаний.
– Что стоит жизнь? Вот жил, жил человек – и не стало. А для чего жил?..
Он постоянно начинал свои длинные, утомительные размышления-путешествия с этого вопроса. И без оглядки бросался в неизвестность!
– А если задать вопрос иначе? Не так – «зачем, для чего?» А может, «для кого?» Тогда это тупик. Вот для кого я жил?.. Для покойников?.. Одинокий, бездетный, заброшенный, покинутый и оставленный всеми. Кому я был нужен?.. Родственникам умерших?.. Или душам усопших?..
Последние года два-три Скулда стали навещать разного рода кочевые люди: бродяги, странники, путешественники, пилигримы. Число их за последнее время стремительно росло. Люди пытались спастись бегством. Бежали от всего: от себя, от нужды, от неразрешимых проблем, от болезней, просто от нечего делать. В последние шесть месяцев, естественно, – от войны.
…Скулд всегда был рад встрече с путниками и скитальцами, ибо был в вечном восхищении перед мужеством отважных, молчаливых, суровых и угрюмых людей, рискнувших, бросив всё, отправиться в неведомый путь – не в поисках приключений, а скорее в поисках себя.
Сухонький, со впалыми щеками, с худым, морщинистым продолговатым лицом, с болезненными, слезящимися глазами немного навыкате, с дряблым, изможденным, сгорбленным телом, едва носившем себя… Таким представал перед приходящими людьми кладбищенский смотритель Скулд Раппэ. Одетый в замусоленный, потрепанный балахон, свисающий до колен, драные, заштопанные во многих местах штаны и шапку-колпак, смятую в гармошку; обутый в огромные башмаки – все это могло вызвать только смех, не более. Но здесь, среди великолепных могущественных склепов и памятников, – фарс, да и только!
…Когда раздавался глухой, тяжелый стук в дверь, Скулд стряхивал с плеч усталость и принимался хлопотать по хозяйству, как всегда, бурча что-то неразборчивое себе под нос.
Порой Скулда охватывало неодолимое, нестерпимое желание отправиться в дорогу вслед за путником – испытать себя! Но ноги отказывались его слушаться, и он сидел возле окна, утирая слезы и, раскачиваясь взад-вперед, стучал ладонью о колено. Так он обычно подавлял смятение и взволнованность.
«На всё воля Божья… На всё воля Божья», – приговаривал про себя.
Корза?инское кладбище (в народе «Корза?иха») – элитное. Не каждому было суждено быть похороненным здесь.
Когда-то, лет сто пятьдесят назад, основал его первый богач и промышленник этого еще небольшого тогда городишки, первый управляющий Денфир Корза, – человек, который начинал свою карьеру, играя шутов и паяцев в бродячем цирке, и ставший впоследствии самым влиятельным и богатым человеком во всем государстве – Федеративной Республике Америнии.
Вся династия Ко?рзов покоилась здесь. Последний из этой влиятельной семьи – внук Денфира Корзы Артунс – умер пятьдесят лет назад. В своем завещании он велел установить в часовне электроорган, дабы провожать умерших грандиозной, величественной музыкой.
Полвека назад, двадцатилетним юношей, Скулд Раппэ случайно получил возможность присутствовать при отпевании и прощании с самым близким ему, рано умершим поэтом, который был почитаем и любим самим отцом – основателем династии Корзов. И тогда (пятьдесят три года назад), впервые находясь в кладбищенской часовне, Скулд услышал звуки органа и понял, ради чего можно и нужно жить. Музыка органа стала для Скулда объектом святого поклонения, необъяснимого восторга и удивления.
Так Скулд стал сначала «могильщиком» (копателем могил), потом устроителем склепов, а по прошествии двадцати лет – смотрителем. И всё ради той органной музыки, которую он смог впервые услышать во время скорбного прощания в часовне.
…На Корзаихе покоились тела некогда суперизвестных и суперпопулярных (и не очень) артистов, политиков, писателей, художников, музыкантов, одним словом, людей, принесших некую пользу государству, – из сферы элиты, богемы.
В последние годы к творческой интеллигенции и высокопоставленным чиновникам стали потихоньку подкладывать «авторитетов», крупных бандитов и воров в законе. Как часто говорил господин директор кладбища: «Умершие все равны перед Богом, кем бы они ни были. Земля – она что богатому, что бедному и мать, и последний приют».
Но бедняков всегда неисправимо больше, чем богатых. Да и сможет ли бедняк поддержать высокий роскошно-шикарный стиль кладбища, не нарушит ли образцовую гармонию, рисунок?..
Во время обязательных (хотя и никем не проверяемых) утреннего и вечернего обходов Скулд всегда шел, тихо разговаривая сам с собой. Глядя, скажем, на соседство двух могил, в одной из которых покоился народный, всеми любимый артист, а в другой – вор в законе, смотритель успокаивал себя: «Бог им судья. Может, в другие бы времена эти бандиты были бы самыми что ни на есть истинными патриотами. Стремление к деньгам и богатству вторично. В основе стремления – как к справедливости, так и к богатству – лежит неистребимая человеческая жажда свободы, порой патологическая, смертельно-притягательная, азартная, сладкая и горькая одновременно – жажда свободы…»
Месторасположение кладбища было чересчур живописным и располагало к неспешному раздумью и светлой скорби. Могильный бело-черно-золотистый ландшафт был украшен вкраплениями различной растительности: от стройных голубых елей и кедров до берез, кленов и кустов калины, черемухи и сирени.
Какое благоухание разносилось поздней весной от цветущих кустов сирени! – невозможно было описать… И такой фейерверк жизнеутверждающих ароматов никак не мог ужиться с местом, где он зарождается, и с легким ветерком улетал прочь, на волю…
Часовня для отпевания и прощания – небольшое кирпичное здание, метров десять высотой и тридцать метров в диаметре, под остроугольной крышей пирамидальной формы с крестом в самой верхней точке. За восемьдесят лет своего существования часовню несколько раз перекрашивали. В последний раз, пять лет назад, ее перекрасили в небесно-синий цвет. А крыша была покрыта сусальным золотом высокой пробы.
Когда грянула война, Скулд больше всего боялся за крышу. Ждал, что вот-вот придут ушлые ребята и снимут ее – с целью перепродать. Эти опасения и тревога стали посещать старика после того, как на следующий день после вооруженного переворота из города приехали пять дюжих молодцев на грузовой машине: срезали ворота и десять пролетов резной ограды кладбища и увезли в неизвестном направлении.
Два или три раза приезжали молодчики, которые пытались вскрыть и разобрать склепы богатых покойников. Но ничего так и не нашли.
Основатель кладбища Корза-старший завещал никаких ценностей с умершими не закладывать, ибо был лишен предрассудков, коими страдали египетские жрецы. Он твердо знал, что на том свете ничего не надо, кроме чистой души и светлой памяти, и ничто не пригодится. Чем больше покойник будет обременен, скован всякого рода вещами, тем менее свободным будет его дух. Такая свобода от материального необходима, чтобы не помешать душе на сороковой день легко оставить мертвое тело и вознестись в вечность.
Вообще у Скулда была своя теория насчет воскрешения.
«Душа умершего постоянно бунтует против того, что тело, в котором оно жило, умерло (омертвело) и, лежа под землей, начинает гнить, – совершенно серьезно думал Скулд. – И душа, теряющая свое вместилище, мечется».
Священнослужитель, на котором лежала обязанность отпевания, возражал Скулду: мол, душа отлетает на сороковой день и полностью покидает тело. Но смотритель, непоколебимый в своей вере, с пеной у рта, до хрипоты спорил и доказывал, что души умерших в любви и от любви никогда не покидают людей.
«Таких, кто любил по-настоящему, очень мало. По большому счету, неистовая, безумная любовь венчается смертью. Да и вообще… – был уверен Скулд, – душа рождается лишь у небольшого числа людей. У третьей четверти ее нет, у одной четвертой – это лишь зачатки души, которые так и не успевают стать душою. Душа рождается преимущественно в творцах, в людях, которые способны испытать, претерпеть и вытерпеть рождение души. Ведь рождается душа, как и дитя, в невыносимых муках. И такое рождение – всегда на пределе (или даже за пределом) всех человеческих сил, возможностей и способностей».
Когда случилось первое вооруженное столкновение, священнослужитель тут же собрался и, повесив на дверь часовни большой замок, бежал ночью в неизвестном направлении, по-тихому, даже Скулду ничего не сказав.
…И каждый вечер Скулд садился за стол и начинал перечитывать газеты и свои трудноразборчивые дневниковые записи, и каким-то невероятным, нечеловеческим усилием воли заставлял себя искать ответы на несуществующие вопросы. Отчего так случилось?.. Что с нами произошло и происходит?..
А началось всё с громкого, скандального, потрясшего всю страну судебного разбирательства над археологами и примкнувшими к ним Вольными учеными.
Случилось это за полгода до вооруженного восстания. Археологи откопали в непосредственной близости от города фрагменты каких-то подземных строений, сверху напоминавших лабиринт.
Поводом к началу раскопок послужило еще ранее высказанное предположение инакомыслящего ученого Дантелиима Эзида о том, что люди в прошлом строили города, похожие на лабиринты. Далее Эзид высказал предположение, что города-лабиринты связаны с существованием высокоразвитой космической инопланетной цивилизации, жители которой были уничтожены другими соседствующими с ними цивилизациями – из-за зависти и недоразвитости.
Еще за пятнадцать лет до начала раскола Дантелиим Эзид написал небольшую книгу «Зов лабиринтов, или Введение в Лабиристику», которая была приобщена к делу по обвинению археологов в подрыве основ государственности и разложении базы государственной науки. Книга эта считалась в принципе запрещенной. Ее просто запретили. Хотя нашлись и последователи, и ученые-энтузиасты, за свой счет принявшиеся разрабатывать странное, непонятное никому учение о лабиринтах.
Потом Дантелиим Эзид таинственно куда-то исчез. Поговаривали, будто он тронулся рассудком: свихнулся, полностью погрузившись в созданную им самим науку. Но вот что удивило впоследствии: места, где археологи находили города-лабиринты, были указаны Эзидом с поразительной точностью. Еще люди говорили, что обезумевший ученый, презрев сей бренный мир, удалился в какую-то лесную глушь. И с тех пор его никто не видел.
Археологов обвинили во всех смертных грехах и сатанизме. Обвинения были не совсем голословными. В раскопанном лабиринте пропало и погибло пять человек – просто любопытных, – четверо из которых были детьми. Трое из десяти археологов, принимавших участие в раскопках, покончили с собой, двое сошли с ума, еще двое сменили сферу своих интересов. Трое из уцелевших были арестованы.
И не было бы, наверное, ничего особенного – суд как суд, – если бы за археологов не вступился некогда опальный и обиженный государством олигарх, а ныне просто богатый человек.
И вот, когда в защиту археологов выступил один из самых богатых некогда людей огромного государства, власть пришла в ярость. А олигарху, видимо, только этого и нужно было. Наверное, он уже тогда вынашивал мысль отомстить обидевшему его государству. Нужен был повод! Благородный порыв народа – благородный гнев людской: сколько бессмысленных войн и жертвоприношений началось с него?!
…В один из первых весенних деньков, вместе с пробудившейся природой, оттаявшие сердца и души людей потянулись к свету. И тогда некто, воспользовавшись этой тягой, этим наивным, чистым стремлением, заявил с экрана телевизоров и со страниц газет:
– У нас есть все: земля, лес, нефть, газ, уголь, золото, заводы, армия, оружие, люди и мозги, и руки людей, а главное – воля, чтобы начать жить по-новому. Мы не нуждаемся в советах и поводырях, которые ведут нас, не зная куда!
Это была пощечина законной власти. Но тогда, в эпоху расцвета коррупции и передела власти, выпад расценили как неудавшуюся шутку.
Дальше – больше. Тот же некто продолжал:
– Мы не хотим быть в собственной стране быдлом или стадом скота, который ведут если не на убой, то в неизвестность, из которой нет обратного пути!
Из дневника Скулда:
«Странные люди эти цари, вожди, генсеки, президенты, парламентарии: да разве кто на этой земле знает, что нас ждет, куда мы все идем, что с нами будет и зачем мы живем?!! Мы – предки Великой Лабиринтарной Цивилизации, а в кого нас превратили и в кого еще превратят? Вот для чего и Лабиристика была нужна. Вот почему лабиринт стал символом сепаратистского восстания.
Лабиринт стал символом СВОБОДОМЫСЛИЯ и ДОБРОТОМЫСЛИЯ!
Лабиринт воплотил в себе чаяния и надежды людей не просто на лучшую или другую жизнь, а на достойную жизнь!
В людях проснулось само достоинство. О! Это великая романтическая сила, движимая тремя началами: мечтой, любовью и добротой».
Началось противостояние прозревших людей провинциального города центральной власти.
И когда люди прозрели, услышав весенний звон капели и журчание ручьев, они услышали стон своих душ.
…И летело по всей земле: «Помогите!»
…И земля была наполнена болью!
…В тот мартовский день небольшая группа правозащитников вышла к городской тюрьме с лозунгами и требованием: «Освободить ни в чем не повинных археологов из-под стражи!» Потом к ним примкнули простые люди, подоспели и члены подпольно существовавшей партии «За Свободную Республику». В тот день случилось первое вооруженное столкновение между разъяренной толпой и стражами установленного кем-то порядка. И на следующий же день город был усыпан, да нет, просто завален листовками со следующим текстом:
«Из искры сомнения всегда возгорится пламя ПРОЗРЕНИЯ!!!
Что мы построили? Вдохновленные некогда либеральными демократами, в свете ПРАВДЫ оказавшимися простыми марионетками в руках мировой олигархии (“закулисье”) и здешних криминальных авторитетов! Диагноз: государственно-олигархический капитализм плюс дебилизация всей страны. Во что же она вылилась, обещанная нам и нами же завоеванная, провозглашенная некогда либерально-демократическая СВОБОДА? В примитивно-простое развращение людей, спаивание мужчин, в порабощение честных тружеников, в издевательство и унижение народа.
Зачем людям непонятные, насильно насаждаемые сексуализация, интернетизация, модернизация и т. д. и т. п., которые приводят к потере смысла человеческого бытия – когда все любой ценой стремится к обогащению и получению удовольствий?..
Каждый пятый подросток – наркоман, каждый десятый – алкоголик, каждый четвертый – олигофрен (дебил).
Что это значит?..
Что это, как не вырождение нации?.. Во что превращается молодое поколение? Многие уже превратились в скот, собранный в безвольное стадо, в жалкую колонию слизняков!
Вырождение нации – это когда народ (и каждый человек, ее составляющий) становится однородной, безликой, серой массой! Это когда большинство людей становятся неспособными на проявление высоконравственных, НАСТОЯЩИХ чувств: доброжелательности, честности, свободомыслия, самостоятельности, ответственности, добросовестности, бережливости, зрелости, мужественности, решительности, трудолюбия и преданности идеалам.
Если государство не может спасти нас от гибели и вымирания, мы сами будем спасаться и выживать! Только не мешайте, не лезьте!
Все было спланировано так, что парализованной оказалась воля людей, парализованными оказались инстинкты самосохранения и свободолюбия. Это было сделано, чтобы легче было управлять людьми, безнаказанно обманывать народ.
Мы не хотим жить по законам и правилам, которые способствуют нашему вырождению и вымиранию!
Мы хотим строить и творить Новую Республику! Страну, где в основе общежития будет ЗАКОН – НРАВСТВЕННЫЙ и СПРАВЕДЛИВЫЙ!!!
Какими мы были и какими мы должны стать, чтобы достойно ответить на все угрозы и соблазны извне и на все вызовы изнутри?»
Скулд сочувствовал мятежникам-сепаратистам. Но сочувствовал с какой-то необъяснимой досадой и обидой за свой народ.
Из дневника Скулда:
«Тяга к свободе, тяга к правде так сильны бывают у человека, что верно – человек готов даже умереть за свободу. А ведь свобода – вещь относительная, никем не испытанная. Надо еще уметь ею пользоваться. Свобода при неумелом обращении с ней может и погубить. Может поработить и превратить человека в раба. Во как! С приступом массового психоза правдоискательства людей охватила неизлечимая жажда смертоубийства или попросту тяга к войне. Не важно, где, когда и за что ты убьешь кого-то (это же пренебрежение человеческой жизнью было привито людям демократами).
Право на убийство другого человека на войне – не просто закон, а священная обязанность. Денежные потоки как-то враз останавливались, застывали в конечном пункте своего предназначения – в оружии. А по радио кто-то хрипловатым, надрывным голосом вещал: “Что нам нужно для победы? Оружие, деньги, ум? В первую очередь нужна вера в правоту своего дела. Для веры ведь нужна такая сила внутренняя, чтобы именно верить, а не предполагать и думать, что нечто неведомое существует. Вера преобразует бытие”.
Война всегда больше фарс, чем трагедия, и этим она интересна.
На войне человек преображается, он становится жертвой и палачом одновременно.
В войне обретается смысл нашего бессмысленного существования. Ибо узнаешь (если повезет), зачем жил.
Чем бессмысленней жизнь, тем быстрей она приводит к войне.
На войне смерть – обычное дело. Там рвутся к смерти. Война – это жизнь наоборот.
Там цель жизни – смерть. Война – это бесконечная, праведная ложь всем и вся.
Война учит людей умирать – умирать легко.
Так отчего, рожденные в адских муках, мы так легко возвращаемся в ад?»
Суть и смысл происходящего часто понимается по прошествии десятков, а может, сотен лет.
Скулд хотел постичь происходящее уже сегодня. И это его более всего угнетало – происходящее остается непонятным, непонятым, а значит, бессмысленным! А раз так, то и война может длиться до тех пор, пока большинство не поймет, что война не нужна. Но в людях накопилось столько зла и ненависти за годы смуты и капитализации, за годы прекраснодушной демократии и «свободы для животных», что этот поток злости долго еще мог извергаться из надорванных душ людей и оттаявших сердец.
Скулд сопереживал и сочувствовал мятежникам-сепаратистам, хотя таковыми их не считал:
