Дмитрий Орлов "Последняя любовь в Черногории"

– Добрый день! – перед Сергеем Львовичем стояла Мария, с мокрыми после купания волосами, и улыбалась. В руках у нее была пляжная сумка.

– Добрый день! – Сергей Львович вскочил, пододвинул ей стул и замахал рукой, подзывая проходившего мимо официанта.

– Да, мой генерал! – официант замер в ожидании.

Мария присела, но от кофе отказалась:

– Спасибо, я ничего не хочу. Я бы через часик основательно поужинала.

Официант удалился. Мария улыбнулась:

– Вы, Сергей, – военный?

– Почему?

– К вам обращаются: «генерал»!

– Они ко всем так обращаются. Изюминка этого сезона! Грубая лесть действует безотказно. Наверное, хозяин кафе где-то услышал и отдал приказ называть всех посетителей «генералами».

– А к женщинам как обращаются – «генеральша»?

– К женщинам – никак. Это Балканы! Традиционное общество – общество мужчин. Женщина должна сидеть дома. В кафе нет для нее звания!

Пошутили-посмеялись. Мария ушла к себе в гостиницу, переодеться и отдохнуть.

6

Через пару часов они сидели в ресторане «Адриатика». Столик располагался на деревянном пирсе, метров на тридцать заходившим в залив. День шел к закату. Море лениво разлеглось в заливе и от нечего делать мягко поигрывало волнами. Горная цепь стояла сквозь легкую синюю дымку в розовых лучах опускающегося солнца. В марине (марина – в Средиземноморье так называют оборудованную гавань для катеров и яхт) между Старым городом и рестораном «Адриатика» стоял лес мачт. В проливе между Святым Николаем и Старым городом медленно скользили новые яхты и катера, возвращавшиеся на ночевку из дневного путешествия. Все это было накрыто небесным куполом. Под куполом было жарко, но веял синий освежающий ветерок.

– Даже не верится, что может быть так красиво, – Мария неспешно обвела взглядом залив и вздохнула. Она держала в руках столовые приборы, намереваясь приступить к мидиям, запеченным с пармезаном, выложенным на большой серебристый поднос. Вдруг она спросила:

– Сергей, а как тебе удалось заполучить такой козырный столик прямо у воды? Ты дал взятку?

– Нет, я просто его забронировал, – Сергей Львович приступил к кальмарам, запеченным на гриле.

– Когда?

– Утром, – беспечно ответил он, положив в рот очередной кусочек кальмара, предварительно сбрызнув его лимонным соком.

– Утром? – Марисоль мягко улыбнулась. Вилка и нож замерли в ее руках, она продолжила каким-то слишком бархатным голосом. – То есть ты сидел в «Моцарте» спиной к потоку людей, которые шли на пляж, и был уверен, что я сама подойду к тебе? И к тому моменту, когда я подошла, у тебя уже был заказан вот этот столик?

– Я… я заказал на всякий случай… что в этом такого? – столовые приборы в руках Сергея Львовича также замерли. Он с усилием проглотил кальмара и вопросительно уставился на свою спутницу. Мария, не моргая, смотрела на него, мягко улыбалась и говорила тем же бархатным ласковым голосом:

– То есть ты просчитал ситуацию, ты просчитал мою психологию. Вчера ты просчитал меня и заранее купил два билета на концерт. Ты просчитал вчерашнюю ночь, – Мария мягко без стука положила столовые приборы, – и сегодняшнюю ночь ты тоже просчитал?

– Ничего я не считал… Я тебя не просчитывал… Просто я хотел как удобней…

Лицо Сергея Львовича вдруг разом покрылось крупными каплями пота, будто ему в голову вставили огромный шприц и резко выдавили: пот выступил из всех пор кожи одновременно.

– Больше совместных ночей не будет.

– Но… ну… мы же можем просто ужинать иногда вместе… Я здесь все знаю – могу достопримечательности показать…

– Зачем я тебе? Посмотри вокруг: голые бабы табунами ходят! Легко найдешь другую. Молодую!

– Причем тут это?! – пот ручейками стекал по лицу Сергея Львовича. Один ручеек затек в глаз, глаз защипал. Он импульсивно заморгал и импульсивно попытался смахнуть пот правой рукой. При этом он стукнул себя по лбу ножом.

– Ты чего так разволновался? Сережа, ты что влюбился что ли? – Мария искренне, весело рассмеялась и откинулась на спинку стула.

Сергей Львович взял себя в руки: он положил столовые приборы на стол, достал платок из кармана, тщательно вытер пот с лица, сделал вдох-выдох и спокойно ответил:

– Нет, никакой любви я не испытываю, а испытываю очень сильный страх – что ты сейчас встанешь и уйдешь… навсегда.

– Зачем же уходить, давно хотела попробовать мидии с пармезаном, – рассудительно заметила Мария и перевела свое внимание с Сергея Львовича на мидий. – Да и на экскурсии можно вместе поездить. Почему бы нет?.. М-мм-м! Как вкусно! А это что за соус?

– Оливковое масло с чесноком. Очень подходит к мидиям.

Мария, как ни в чем не бывало, принялась восторгаться средиземноморской кухней и красотами Будвы. Сергей Львович еще некоторое время пребывал в сильном напряжении, опасаясь новых атак с ее стороны, но затем постепенно расслабился и присоединился к радостно-восторженному настроению спутницы.

Где-то на заднем плане невольно крутились мысли: безусловно Мария имела основания с подозрением отнестись к его предусмотрительности, но было еще что-то. Он вдруг почувствовал, что не он «просчитал ее», а, наоборот, она только что просветила его насквозь рентгеновским излучением, словно дотронулась до каждой малейшей косточки его скелета. «Впрочем, – успокоил себя Сергей Львович, – чего мне скрывать? У меня никаких тайн нет». Тайн, может быть, и не было, но секрет – был.

После «Адриатики» они, прогуливаясь, шли в опускавшихся сумерках по набережной. Слева в такт с дыханием залива легонько поднимались и опускались лодки и катера. Лодочники зазывали отдыхающих на вечернюю морскую прогулку. Дойдя до крепости, они, повторяя поворот набережной, свернули налево. Здесь стояло с десяток крупных трехпалубных яхт. В каждой яхте пересеклись совершенство формы, свобода морского путешествия и независимость жилища, именно поэтому эти морские существа действовали на людей неотразимо – публика всех возрастов и национальностей фотографировалась на фоне яхт непрерывно.

– Пойдем в город? – предложил Сергей Львович.

– Людей слишком много. Толкаться на улочках не хочется.

– Да, отдыхающих каждым днем прибывает… Можно посмотреть на муравьиную суету с террасы бывшей австрийской администрации, – предложил Сергей Львович.

Они стояли на большой как площадь террасе, погруженной в ночь. Внизу в ночной черноте сверкала огнями площадь перед Старым городом. Горели уличные фонари, горели огоньки на столиках кафе, горела подсветка стен крепости. Воздух тоже был пронизан летающими вверх-вниз разноцветными огоньками – торговцы детскими игрушками запускали их в воздух из специальных рогаток, огоньки взлетали и медленно на крутящихся парашютиках спускались прямо в руки торговцев. Была видна часть стоянки больших яхт, каждая из которых подсвечивалась своими манящими голубыми и золотыми огнями. Нижний мир города наполняли две сотни сидящих и гуляющих людей, в то время как на террасе кроме Марии и Сергея Львовича были едва различимые в темноте еще две молчаливые пары. Хотя город был ниже всего на несколько метров, отдельные звуки его были неразличимы и сливались в сплошной гул. Этот гул был как-то странно удален от террасы и на ней можно было слышать тишину. Мария и Сергей Львович прогуливались в этой тишине вдоль парапета. Они остановились возле пальмы. Сама пальма росла снизу, и ствола ее не было видно, а над террасой на расстоянии вытянутой руки раскинулась ее роскошная крона, специально подсвеченная снизу холодными светильниками. Раскидистая черно-белая крона пальмы возникала словно из ниоткуда. Просто благоухающая тишина адриатической ночи вдруг сгустилась и с легким шелестом явила в воздухе живой кристалл роскошной пальмовой кроны.

– Сережа, поцелуй меня, – сказала тихо Мария и повернулась к Сергею Львовичу.

Поцелуй длился и длился. Она все сильней и сильней прижималась к нему, значительно сильнее, чем это требовалась для поцелуя. Его руки заскользили по ее телу. Тело в ответ начало таять.

– Пойдем к тебе, – сказала она.

7

По слову Божиему воды собрались в одном месте, и суша поднялась над водами. Так образовалось морское побережье возле острова Святого Стефана. Мария и Сергей Львович спустились от автобусной остановки на пляж возле Святого Стефана, по-видимому, на следующий день после разделения воды и земли – морской берег еще дышал первозданной энергией. Бирюзовое око воды оттенялось плавным изгибом широкого пляжа из розовой гальки. Бирюза волнисто дрожала и дышала глубиной, а над раскаленной розовой галькой дрожал и струился нагретый воздух. Если бы такого сочетания цветов и впечатлений добился бы ювелир в каком-нибудь колье, то все бы ахнули: чудесно! великолепно! неподражаемо! шедевр! А там, возле Святого Стефана, этот ювелирный шедевр гигантских размеров был просто брошен к ногам. В прохладной бирюзе люди купались, на розовой гальке они лежали. Еще к этому шедевру была прикреплена вставшая посреди мерцающей бирюзы розовая скала самого острова Святого Стефана, вместе со встроенным в остров розовым городом. С противоположной стороны побережье обрамляла цепь белых горных кристаллов, упиравшихся в синий небесный купол своими вершинами с монастырями на них.

Казалось, что в самом воздухе еще не затих последний отголосок великой симфонии сотворения мира. Мария и Сергей Львович просто и беззаботно купались, загорали, пили кофе и разговаривали. Они так же просто и естественно вступали в свой миф – миф о мужчине и женщине, какими их задумал Бог. И душу их пронизывал тот же отзвук симфонии сотворения мира. И душа их дрожала тонкой дрожью не от мира сего. Если миф живой, то в него можно войти из любой точки пространства и времени, правда не любому человеку, а только тому, кому разрешено. Им почему-то разрешили. Если и не полностью войти в миф, то, хотя бы, – прикоснуться. А это уже немало.

После Святого Стефана, ближе к вечеру они сидели на балконе у Сергея Львовича. Впрочем, скорее это был не балкон, а почти терраса. Терраса была угловой и открывала два вида: на залив с островом Святого Николая и Старым городом, другой вид – на горную цепь, отгораживавшую долину Будвы от всего остального континентального мира. Часть террасы с видом на море была шириной в размах рук, и там вполне свободно умещались чайный столик и стул. В другой части – с видом на горы – стоял такой же чайный столик со стулом, но там можно было еще и водить хоровод вокруг.

Сергей Львович принес стул с другой части террасы, и они с Марией сели напротив гор с бокалами сока.

– А почему у тебя два столика? – спросила Марисоль.

– Иногда хочется попить кофе с морем, иногда – с горами. Сначала я таскал столик туда-сюда, потом надоело – купил еще один. Удобно!

– А почему у каждого столика по одному стулу?

– Я живу один.

– А гости?

– У меня не бывает гостей.

Мария промолчала. У нее, как заметил Сергей Львович, иногда случался особый вид молчания – «электрический». Посторонние люди его, конечно же, не отличали его от обычного молчания, но тот, кто близко общался с ней, знали, что этот очень важный элемент разговора надо обязательно учитывать. В ответ на фразу Сергея Львовича «у меня не бывает гостей» Мария чуть прищурив глаза, не меняя положение головы, бросила на него быстрый пронзительный взгляд, затем медленно отвела глаза, и на несколько секунд замерла с туманным взглядом и расслабленным лицом. Можно предположить, что в эти секунды внутри у нее совершалась какая-то очень интенсивная умственная работа. Это не была обычная напряженная мысль – ее бы выдала мимика лица. Наверное, это была какая-то объемная работа подсознания. В эти секунды вокруг Марии возникал невидимый кокон напряженной тишины и в нем будто интуитивно слышалось то ли легкое шуршание, то ли потрескивание электрических зарядов.

Мария вернулась в реальность после секундной задумчивости, отпила сок из бокала и стала смотреть на горы. Обычно, чтобы разглядеть пейзаж, надо какое-то время всматриваться, но в этот раз она увидела горы сразу. Горы как-то разом окрылись ей и пошли навстречу. Внизу горы были сплошь покрыты кустарниками и деревцами, чем выше от земли, тем кустарники становились меньше и росли реже, а затем переходили в зеленый ковер из травы. Ближе к вершинам июльский зеленый ковер плавно переходил в августовский желтый и исчезал, обнажая мощную каменную грудь горной гряды. Над каменными вершинами стоял огромный пенящийся взрыв из белоснежных облаков. Каждая складка горы, каждый отраженный блик, каждое пятно тени от облака, – каждый элемент был так ясно виден и был так выразителен, будто горы приблизились на расстояние вытянутой руки. Еще мгновение – и горы заговорят с ней человеческим голосом… Мария тряхнула головой и от вернулась от горного пейзажа.

– Все, хватит! Слишком красиво, перебор… Пойдем в комнату.

– Это называется – «синдром Стендаля», – улыбнувшись сказал Сергей Львович, когда они перешли в квартиру. – Приехал как-то Стендаль во Флоренцию. Принялся ходить по музеям. Как обычно утонченные люди рассматривают шедевры? Они впиваются взглядом, смотрят и смотрят, высасывают, так сказать, весь нектар из шедевра. А во Флоренции плотность произведений искусства запредельная – два шедевра на квадратный метр. Стендаль смотрел-смотрел и – грохнулся в обморок! Перепил нектара. С чувствительными людьми в Черногории, наверное, такое тоже приключиться может.

– Это Будва такая красивая? Или – вся Черногория?

– Вся Черногория сделана по золотому сечению.

– Все, пожалуй, я тоже перепила нектара. Пойду в отель отравлюсь телевизором или интернетом… или поработаю, а то меня постигнет участь Стендаля.

Мария встала.

– А… это… ты не останешься?

– Ты считаешь, что удачно организовал курортный секс-конвейер? – спросила Мария по пути к выходу.

– Нет, что ты?! – испуганно воскликнул Сергей Львович, но тут же рассмеялся: – Меня так восхищают некоторые твои… французские обороты…

– Слова прямого воздействия, – подсказала Мария уже в коридоре.

– Точно! «Слова прямого воздействия»… – Сергей Львович вновь испуганно спохватился и оборвал смех: – Я провожу?

– Нет, не надо.

– А… мы завтра… увидимся?..

– Возможно, – ответила Мария обувая босоножки с помощью «ложечки», – почему бы и нет? Городишко-то маленький.

Мария обулась и взяв в руки свою пляжную сумку, повернулась к Сергею Львовичу.

– Сергей, большое спасибо за экскурсию. Было просто великолепно! Спокойной ночи.

– Спокойной… ночи, – эхом отозвался растерянный Сергей Львович.

В дверях она остановилась.

– Завтра, как проснусь, я собираюсь на Могрен. Если захочешь – подходи.

– Спасибо! – он вспыхнул как лампочка.

Дверь за Марией захлопнулась. Этим хлопком закончились события дня. И этот же хлопок словно выстрел освободил душу Сергея Львовича. Душа вдруг скачком расширилась и полетела разом во все стороны: над морем, над горами, над только что сотворенным миром Святого Стефана…

Сергей Львович подумал, что если бы он стал композитором, то сейчас было самое время создавать настоящую, вдохновенную музыку, но… он не стал композитором. Поэтому он еще немного полетал со своей душой, успокоил себя и сел за компьютер работать.

8

Мария появилась на пляже после полудня. Сергей Львович к этому времени уже весь издергался. Ему, вроде бы, повезло: он сразу разглядел ее в потоке приходящих. Однако, ее появление не принесло ему покоя: Мария на ходу поздоровалась и даже не стала смотреть занятые им лежаки. Она прошла к середине пляжа и выбрала там «наилучший» с ее точки зрения лежак, рядом с которым свободных не было. Сергей Львович вынужден был удалиться на свое «лежбище», где погрузился в душевный раздрай: то ли он с Марией на пляже, то ли один? То ли он вообще с Марией, то ли один? Вообще Мария вместе с какой-то сказочной полнотой жизни одновременно вносила в его жизнь крайнюю раздерганность и зыбкость. То, что она могла в любой момент уйти и никогда больше не появиться, было несомненным. Это было в высшей степени мучительное ежесекундное ощущение Сергея Львовича при общении с ней. И самое мучительное, крайне непривычное, в состоянии, возможно впервые им в жизни проживаемом, было то, что невозможно ничего изменить. Невозможно было ни на волос сдвинуть ни одно событие, ни один всплеск чувств. Сергей Львович лежал с закрытыми глазами в жарком – тридатипятиградусном равнодушно-спокойном мире, сделанном из моря, гор и неба, как в гробу. Вдруг раздался голос Марии:

– Господин пират, можно расположиться рядом с вами?

Сергей Львович подпрыгнул будто на пружине, словно восстал из гроба.

– Конечно! Я же говорил, что здесь лучшее место!

– Просто надоели желающие познакомиться.

Мария предложила сплавать вместе «к буйкам», имея ввиду ограничительный трос с красно-белыми пенопластовыми поплавками. Вода в тот день была очень теплой, и они долго разговаривали, зависнув в невесомости, держась за поплавки и лениво пошевеливая ногами. Они восхищались видом Венецианского города, выплывавшего из-за скал в открытое море с колокольнями вместо мачт. Потом они восхищались тем, что нет горизонта, а морская синева через дымчато-голубую полоску переходила сразу в синеву небесную. Потом внимательно рассматривали Святого Николая. Остров виделся им прямоугольным треугольником, правый берег которого вставал из воды под прямым углом, от верхней точки его шла гипотенуза, снижаясь до уровня моря. Очень забавно выглядели отколовшиеся от острова скалы, ставшие маленькими островками. Эти три островка полностью копировали геометрию самого острова Святого Николая. Сергей Львович сказал, что он называет эту группу островов Николай и Николайчики. Название было точное, и Мария посмеялась.

После пляжа они решили сразу выпить кофе в «Моцарте». На площади они столкнулись с неожиданным препятствием: возле кафе собралась непонятная молчаливая толкучка. Внутри толкучка оказалась не совсем молчаливой: там полукругом стояли взрослые музыканты с трубами, но трубы были опущены, и в центре без музыки, отчаянно-весело, подбоченясь танцевали дети. Впрочем, если прислушаться, то можно было расслышать, как сквозь шарканье детских ног пробивались звуки музыки, видимо с какого-то телефона.

– Что там такое? – спросила Мария, не видевшая из-за спин происходившего.

– Какой-то детский фольклорный ансамбль, – Сергею Львовичу рост позволял заглянуть поверх голов. – Болгары или макендонцы какие-нибудь.

– Не хочется сидеть возле толкотни… Пойдем, пока они не уйдут, сходим в город. Я хочу заглянуть в ювелирный.

На узкой средневековой улочке, еще не было вечерней толпы – народ пока что был на пляже. Первый этаж домов занимали магазины, второй и третий – были жилыми. Об этом свидетельствовало вывешенное кое-где на просушку белье.

Мария надолго нырнула в магазинчик с выразительным названием «Злато». Сергей Львович, чтобы не толкаться на узкой улочке у входа, прошел два шага до небольшой площади, откуда было можно следить за дверью ювелирного магазина. Сама площадь, дома ее составляющие, все крылечки и ступеньки, – все было построено из камней и по законам средневековой гармонии. Это давало площади цельность живого организма, где все согласовано и нет ни одного неживого, ненужного элемента. Сверх этого, камни площади были вместе уже добрых пять веков, за эти века камни так притерлись друг к другу, привыкли и подружились, что площадь рождала щемящее чувство умиления. Такое же чувство умиления возникает, когда смотришь на любимую ребенком музыкальную шкатулку. Все это, давно прочувстванное, мигом всплыло в уме Сергея Львовича, но поверх этого старого прозвучало какое-то новое впечатление. При всей игрушечной умилительности площади здесь были настоящие тяжеленные камни, настоящая площадь настоящего средневекового города, вся пропитанная энергиями подлинной человеческой жизни, ее потом, кровью, страстями и любовью. И это представилось Сергею Львовичу некой несомненной и высшей ценностью в современном мире, все более становящимся иллюзорным и фальшивым.

Как эта площадь называлась пятьсот лет назад Сергей Львович не знал. Сейчас она носила звание «Площадь поэтов». В дальнем углу площади стояли несколько старинных, возможно античных, мраморных камней. Возле них время от времени на площади действительно появлялись настоящие поэты и писатели. Тогда на площадь выносили стулья и расставляли их рядами для слушателей, которым литераторы рассказывали о своих книгах и отвечали на вопросы.

В данный момент на площади местные мальчишки торговали ракушками и сухими морскими звездами. Вытесненный мальчишками, с краю стоял Чарли Чаплин. Он своими трюками и ужимками пытался обратить на себя внимание проходящих, провоцируя их сфотографироваться с ним или просто бросить монетку в оттопыренный карман. Выглядело это просто ужасно. Уже лет десять или двенадцать назад, когда Сергей Львович впервые приехал в Будву, Чарли Чаплин уже был здесь и уже производил впечатление немолодого человека. Сейчас, возможно, это был почти пожилой человек. Толстый слой белого макияжа на лице скрывал его возраст, но делал его похожим на смерть, особенно в сочетании с черным костюмом на фоне залитой солнцем площади. Беда была еще в том, подумалось Сергею Львовичу, что современная молодежь уже толком и не помнила первоисточник этого Чарли Чаплина – дергающегося пошляка из немого кино…