Голуби в берестяном кузове
Татьяна Тихонова
Старый городской мост оказывается входом в волшебную страну, где уживаются люди и нелюди, домовые, лешие и драконы, где отшельник Махаон выращивает монстров из чужих обид. Беда пришла в Заонежье, странные существа появились в небе. Неплохо бы разбудить драконов и отправиться на поиски Махаона, хоть никто особенно и не верит в эти затеи. Разве они есть на самом деле, эти драконы?! Но главное, чтобы тебя ждали…
Татьяна Тихонова
Голуби в берестяном кузове
Мост
Снег сыпал мелкой крошкой весь день и вечер. Улицы города опустели. Позёмкой переметало дороги. Узкая речушка под мостом ещё тихо журчала, пробираясь среди занесённых снегом прибрежных кустов, но и её бег становился всё медленнее.
Мужчина, одетый в чёрное пальто, без головного убора, высоко подняв воротник и пряча лицо в нём, быстро шёл. Свернул под мост, принялся спускаться по скользкому берегу, когда что-то заставило его остановиться. Постояв немного и вновь решив отправиться дальше, мужчина опять обернулся. Звук повторился.
Путник вгляделся в прибрежные кусты. Здесь было совсем темно, но на снегу ясно виднелось тело.
Молодая женщина лежала на спине, прижимая мёртвой хваткой небольшой свёрток. Видно было, что она здесь уже давно – снегом запорошило. Мужчина, с трудом освободив свёрток от застывших пальцев, почувствовал слабое движение внутри него. «Что бы это ни было, оно живо», – покачал головой он. Прижав сверток к груди, не задумываясь, прошёл под мост, и тень скрыла его.
Городок был тихий уездный с мощёными кое-где улицами и дощатыми переходами. С крепкими, самое большое двухэтажными, домами мещан и купцов, с замечательной старинной, шестнадцатого века, церковью и построенным, казалось, в то же время мостом через городскую речку.
Старинный городской мост, воздвигнутый через небольшую речушку давным-давно, сохранялся и иногда обновлялся жителями города. Каменное сооружение полукруглой формы, белые когда-то перила с небольшими башенками в виде русалок с облупившейся теперь чешуей ограждали мост.
Речка небольшая, но весной иногда разливалась довольно сильно. Летом же русло сильно пересыхало, и становилось видно, что камни сдвинуты и тощие подводные травы растут так, словно здесь пролегает тропа, будто по ней и теперь продолжают ходить. Но кому нужно ходить под мост, да ещё по воде?
Про мост ходили легенды о выходцах с того света и нечистой силе. Возле него запрещали гулять детям и молодым девушкам, и все преступления, нечасто случавшиеся в городке, где все знали друг друга, приписывали в первую очередь этому таинственному месту. Потому что здесь нередко находили странные следы, непонятные вещи. А потом они исчезали.
Жизнь города текла тихо и размеренно. Свадьба дочери купца Савина и сына местного помещика Каплина, празднование юбилея начальника городской управы, сбор денег на ремонт церкви, пропажа отреза редкой в этих местах тафты у галантерейщика Сурова да загоревшийся овин у кузнеца – помнились долго и обсуждались то и дело с припоминанием мельчайших подробностей. Про мост же рассказывали шёпотом, и даже порой оглядываясь. Непонятное творилось. То ветер налетит среди бела дня на рассказчика, то толкнёт будто кто его в спину. И разговоры умолкали…
Под мост, действительно, вела тропа, и теперь путник вышел по ту сторону. Города здесь уже не было.
Лес непроходимый, старый, с буреломом, заросший по опушкам кустарником, весь запорошенный снегом, стоял стеной и по правому, и по левому берегу. Речушка, вынырнув из-под моста, оказывалась лишь ручьем, петлявшим по дну глубокого оврага.
После моста повернуть сразу направо и подняться по занесённым снегом каменным ступеням… Меж ветвей стал виден огонь. Снег шёл и шёл. Путник, наклонившись вперёд, уверенно двигался в темноте, легко угадывая дорогу, будто много раз до этого ходил по ней.
Деревья вдруг расступились, показались строения. Широкий постоялый двор, обнесённый высоким забором, двускатная соломенная крыша, дымящиеся две трубы. Дорога терялась в темноте леса.
Приблизившись к воротам, мужчина постоял, прислушиваясь, и толкнул дверь, которая виднелась рядом с широкими створками ворот. Шагнув на слабо освещённое подворье, он запер тяжёлый засов, и, поправляя сверток под пальто, пошёл к дому.
Лохматая собака завиляла хвостом, загремела цепью. Поздний гость на ходу потрепал пса, быстро миновал двор. Скрипнула покрывшаяся куржаком дверь. В тёмных сенях в углу вздохнула корова, звякнула пустым ведром. Распахнув дверь в горницу, гость остановился, щурясь на свет, оглядываясь.
По бревенчатым закопчённым стенам, длинному столу, лавкам метались тени от пляшущего слабого огонька лучины. На лавке возле печи кто-то лежал под овчинным тулупом.
От печи обернулся старик. Невысокий, сгорбленный и крепкий.
– Кто? – негромко бросил гость, кивнув на спавшего у стены и проходя ближе к теплу.
Он протянул свёрток наверх, на печь. Оттуда выглянула всклокоченная голова, протянулись руки и забрали свёрток. Раздался удивлённый шёпот: «Дитё!»
– В Ближний Лог идет человек, на ярмарку в Древляне, с рассветом просил поднять. Что так долго? – обстоятельно ответил старик.
Мужчина сбросил пальто и, оставшись в чёрном помятом сюртуке и светлых панталонах, посмотрел опять наверх.
– Живо? – спросил он того, кто тихо шуршал на печке.
Не было видно ничего, только сверху сыпалась солома, да кто-то принялся кряхтеть.
Старик стоял, опёршись на ручку ухвата, которым только что ворочал горшок в печи. Сытно пахло ячменной кашей и жареным салом.
– Со шкварками? Ох, тётка Анюта, нет времени у меня твоей каши отведать.
– Жива… Где ж ты её нашел? – удивлённо сказала вновь появившаяся голова.
Женщина, лицо которой едва можно было угадать в полусумраке, смотрела вниз.
Поздний гость промолчал. Он принялся легонько похлопывать ладонями себя по плечам, по животу и ляжкам. Одежда под его руками постепенно менялась. Мятый сюртук и вымокшие панталоны исчезли. Тёплые штаны из молочного цвета козьей шерсти и такая же рубаха, подпоясанная кожаным, широким ремнем, изменили его до неузнаваемости. Из городского продрогшего щёголя он преображался на глазах в человека бывалого и небедного. Широкий двуручный меч тускло блеснул серебряной рукоятью во тьме. Замысловатое плетение кольчуги быстро исчезло под тяжёлыми складками мехового плаща. В правом голенище мягких сапог торчала рукоять короткого меча, которая едва достигала колена. И вот уже совсем другой человек с шапкой из черно-бурой лисицы в руках стоял перед стариком. Старика это нисколько не смутило. Он и старуха на печи терпеливо ждали ответа. Но гость больше не промолвил ни слова и пошёл к двери. Старик, накинув овчинный тулуп, висевший на стене среди вороха одежды, заторопился вслед.
Ночной гость, выйдя во двор, остановился. Собака радостно завиляла хвостом в репьях, вытянула морду, жмурясь от колючего снега. Дождавшись, пока старик выйдет за ним на улицу, гость еле слышно что-то шепнул. В ту же самую минуту по двору покатился белый комок… Заяц… Беляк летел, словно ошалелый… Собака взвилась и захрипела на цепи, срываясь на бешеный лай. В этом поднявшемся шуме мужчина повернулся к хозяину дома и проговорил, приблизившись к самому лицу старика.
– Не знаю я твоих гостей, Сила. Не стал поэтому и говорить в избе, – его слова почти заглушались отчаянным лаем собаки, но старик кивнул, он не сводил глаз с гостя, и, казалось, слова ловил, едва они слетали с губ. – Я не знаю, чьё дитё. Лежала она в снегу, на груди матери своей мёртвой, сразу за мостом у речки. Может, разузнаю потом, если доведётся, чья она. Похороните мать. Не гоже ей там лежать. Люди её не скоро в той канаве найдут. Да, присмотрись к постояльцу-то.
Старик, лишь услышал о несчастье, закачал головой:
– Мала совсем. Ну да молоком отпоим, кашей откормим, лишь бы не помёрзла, пока нёс. Как звать-то?
– Вернусь за ней, сейчас боюсь не довезти.
– Ступай, ни о чём не думай. Всё сделаем, а как потом что будет, нам оно не ведомо.
Заяц, мечущийся под носом захлёбывающейся от ярости собаки, исчез. Пёс тявкнул, на всякий случай издал победное рычание и, заворчав, снова потянулся к людям, ожидая похвалы за свою службу. Но им не до него.
– Бывай, Сила. Выпускай коня.
– Бывай, – проговорил старик, так и не назвав по имени своего ночного гостя.
Открыл конюшню, вывел коня. Тот, почуяв хозяина, всхрапнул. Гость оседлал коня, принеся из конюшни седло и упряжь. Легонько хлопнул старика по плечу и взлетел в седло. Сила топнул ногой в стоптанном латаном валенке. Ворота медленно поползли, подчиняясь его воле, и в считанные мгновения всадник исчез в ночи.
Корча
Метель не унималась. Всадник, закутавшись в плащ, спешил. Дорогу перемело заносами, все труднее и медленнее становился шаг лошади, и вот уже дважды слышался вой. Волки. Но к утру дороги занесёт совсем, и тогда к молодому Светославичу в Заонежье не добраться. А в Древляну, что ниже по течению Онежи, и тем более.
Оба города, обнесённые высокими деревянными стенами, были построены ещё Всеславом. Стены высоки, да только в этой стране глухих лесов, непролазных чащоб и существ, которых и людьми назвать трудно, за такими не укрыться.
Старики рассказывали, как в давние времена несколько родов откололись от племени древлян, поссорившись из-за земель. Они уходили всё дальше в леса. Останавливались то у больших озёр, то у неприметных речушек, распахивали поляны, засевали зерном. Перезимовав, опять срывались в дорогу, искали незаселённые земли со сладкой водой. Сплавившись однажды по лесной узкой реке, охотники вернулись с хорошей добычей и сказали, что места здесь дикие, зверьём богатые, воды вдоволь. Старики посовещались и решили стоять эту зиму здесь, с миром здешним сживаться, а дальше видно будет. Потому что чувствовали они, что здесь идёт своим ходом какая-то невидимая жизнь, пусть её не видать, а она есть. Есть, конечно, как не быть, говорили старики. Да и все поняли, что невидимые существа давно уже шли бок о бок, присматривались к ним, испытывали, пугали, иногда губили, а иногда спасение вдруг ниоткуда приходило. Будто кто невидимый руку в помощь протягивал.
Ну решили, значит, решили. А потом и вовсе остались здесь. Назвались лесовичами и принялись обживаться, строили дома, пристани, лодки. Может, и боялись, да страху не выказывали.
…После полуночи метель стихла. Ещё гнулись верхушки деревьев под порывами сильного ветра, а понизу наступило затишье. Темень кромешная. Но путник знал, что здесь в полуверсте от дороги жил Корча. Двухсотлетний лешак поселился давным-давно в дупле у корней кряжистого дуба, а с ним доживал свой век старый, весь в репьях и колючках, хромоногий волк.
Продолжая сидеть в седле, возвышаясь сугробом в своём длинном плаще и лохматой шапке, облепленных снегом, путник ухнул несколько раз по совиному.
Корча появился сразу. Да только за спиной появился. Легонько хлопнул ночного гостя по плечу.
– Что долго? – тихо спросил он и беззвучно засмеялся, радуясь тому, как человек вздрогнул и быстро обернулся. Испугался. – Обещался назад быть с жёлтыми листьями, а пришёл с белыми мухами. Ещё немного и не добудился бы меня, время пришло на боковую – зима.
Корчу почти невозможно разглядеть в темноте, да и белым днём его всего никто никогда не видел. Только бесноватые глаза иногда надвинутся вдруг на тебя, очертания очень сильного тела или рук мелькнут в воздухе. Сейчас глаза его сверкнули совсем близко. Гость сказал:
– В Заонежье бы мне попасть, Корча. Дороги сильно перемело. Проведи своими ходами тайными, а я уж в долгу не останусь.
Корча усмехнулся.
– Провожу, отчего не проводить, Мокша, да только не найдёшь ты теперь никого в Заонежье. В Древляне все укрылись, за стенами высокими. Людей и в деревнях нет.
Мокша посмотрел на лешего исподлобья и ничего не сказал. И раньше окраины земель лесовичей по левому берегу Онежи горели от набегов степняков. Возьмут полон, пожгут деревню и вниз по реке, в степи свои ускачут.
Сразу повелось – в Древляне отец княжил, а в Заонежье – старший сын, князь Игорь сидел. Друг другу на помощь приходили, дружину отправляли, а то и всем скопом срывались – князь со всеми, кто оружием владел, уходил, – если степняки тьмой наваливались.
– Неужели и в Древляну добрались? – Спросил Мокша, страшась ответа.
– Пока нет, – ответил леший.
Он видел, как заметался человек, узнав о несчастье. Молчит, а душа-то дёрнулась и замерла. Ведь, если оставили Заонежье, значит, бились там насмерть, и защищать её больше некому. Давно леший жил бок о бок с людьми, с Мокшей частенько сиживал у костра. Этот лесович был молчалив, в лесу все тропки-дорожки знал ничуть не хуже самого лешего, только колдовством редко пользовался, словно это дурно.
И сейчас, Корча, посмеиваясь, стукнул два раза несильно по соседней, в два обхвата, сосне и сказал:
– Выйдешь, чуток не доходя до городской стены, у самой Древляны. Не боись, Мокша, с конём заходи. В прежние времена-то с драконом хаживали, – посмеиваясь, добавил леший.
В широком стволе старого дерева тёмным пятном обозначился проход.
Мокша, направив туда фыркающего от страха коня, обернулся и махнул рукой:
– Не поминай меня лихом, Корча.
– Не буду, Мокша.
Лесович исчез в темноте прохода. Рана на стволе дерева затягивалась на глазах, а леший растворился в темноте. Следы лошади заметались позёмкой, деревья скрипели стволами, сучья обламывались с треском и падали.
Переходами лешего
Никто не знает, что такое переходы лешего, даже если и побывал в них. Так и Мокша. Оказавшись в полной темноте, он лишь чувствовал, как его подхватила неведомая сила и повлекла за собой. Бывал он не раз с Корчей в его потайных ходах, похоже, знал тот заветное словечко, заставляющее переносить на огромные расстояния.
Однако сейчас Мокше было не до этого. Думалось с болью – кого встретит, кого больше не увидит никогда. Но страшился ответов и гнал тревожные мысли прочь, упрямо смотрел в темноту перед собой, будто мог что-то увидеть там.
Повеяло холодом. Выход рядом? Мокша встряхнул головой, усталость брала своё. Но воинской науке отдавалось много сил и времени. И сейчас, привычно отогнав наваливающийся сон, прежде чем выйти в ночь, он некоторое время вслушивался в тишину леса. Привычно ловил неприметные шорохи и неясные звуки, всё, что могло оказаться чужим, и чем дольше вслушивался Мокша, тем больше мрачнел. Руки нетерпеливо хлопнули по бокам, губы шепнули словечко заветное, обращаясь к берегине, ласково называя её Ладушкой, прося дать ему другое оружие. Стал исчезать широкий двуручный меч, и появились два лёгких меча.
А Мокша спешился, тенью скользнул из дерева, оказавшись на опушке чернеющего громадой леса.
Впереди, за широкой полосой поля, за глубоким рвом, виднелась городская стена. Осталось дойти почти ничего, но Мокша медлил. Что-то насторожило его в ночной тиши. Ветка хрустнула невпопад. Кто-то вдруг сорвался в зарослях, ломанулся сквозь кусты – уходил потревоженный зверь с лёжки.
