На дне колодца
Елена Коломеец
Ритке двенадцать лет и жизнь ее полна проблем и забот, которых становится только больше после переезда. Все тяжелее находить общий язык с родителями, да и настроение хуже некуда. Но все меняется после того, как Ритка попадает в загадочную и волшебную Суть города Санкт-Петербурга. А там чего только нет, и хорошего и плохого. Идут по дну Невы статуи из Летнего сада, величаво плывут по каналам корабли, защищают город зайцы Петропавловской крепости.Но и тут есть свои серые пустоши и черные топи, в которых так легко потерять себя. Четыре истории складываются в одну, в которой Ритке предстоит не только найти друзей, но и узнать в чем же ее собственная суть.
Елена Коломеец
На дне колодца
Банка с зайцами
С неба упрямо падал снег. И ему не было никакого дела, что на дворе конец марта и люди истосковались по весеннему теплу. Снег падал и падал, весь день, и всю ночь, и следующий, и так целую неделю. На кустах и деревьях выросли пушистые шапки, под ногами печально хлюпало и казалось, будто весна уже не наступит никогда.
Ритка медленно брела в сторону дома, стараясь делать шаги маленькими-маленькими. Но как ни старайся, рано или поздно все равно дойдешь. А ей, честно сказать, лучше было на этих печально и зябко хлюпающих улицах, чем дома. Нельзя сказать, чтобы там ее как-то обижали, даже местами баловали. Но она была уже довольно взрослой и понимала, что мать с отцом не ладят, хоть и стараются ради нее. И от этих стараний выходило только хуже. Вечно натянутые, неестественные лица, которые Ритка про себя звала кукольными головами. Будто к ее приходу настоящие мама и папа натягивали себе на себя уродливые маски.
Жить в одном доме с этими фальшивыми масками было невыносимо. И, что больше всего пугало Ритку, она чувствовала, как сама начинает натянуто улыбаться, и пытаться быть дружелюбной и вежливой, даже когда хочется кричать. Она подходила к зеркалу и смотрела не выросла ли на ее шее вместо собственной головы кукольная.
Наверное, если бы она не шла так медленно и не смотрела бы от нечего делать под ноги, этой истории совсем бы не случилось. Среди серой мокрости вдруг мелькнуло что-то ослепительно яркое. Будто случайно пробившийся из-за туч луч солнца упал на зеркальную поверхность лужи. Луч ударил прямо в глаза, и Ритка, растерявшись, плюхнулась на асфальт, неуклюже выставив вперед руки. Ладони тут же заломило от холода и мелких ссадин. Сунув руки в карманы, чтобы хоть немного согреться, она поспешила домой.
Выслушав порцию причитающихся нотаций и наскоро сделав уроки, Ритка легла на диван с книжкой. Она любила читать о дальних странах и волшебных мирах, мечтая о том, как здорово было бы попасть в один из них. Размечтавшись, Ритка провалилась в то состояние, когда ты уже почти спишь, но еще не совсем.
И тут открылась дверь шкафа. Из-за дверцы появилось длинное мохнатое ухо, вытянутые лапы и пушистое тело. В какой-нибудь другой ситуации Ритка бы, конечно, испугалась, но сейчас она уже плыла по волнам между сном и явью.
– Заяц, – шепнула Ритка, глядя на гостя. Он и вправду был похож на зайца, такого, каким его рисуют в детских книжках. Обычных зайцев современные дети видят редко, максимум – кроликов в контактном зоопарке.
Странный гость замер и начал сливаться с окружающим пространством. Ритка очень старалась не моргнуть, потому что была уверена – стоит на мгновение закрыть глаза, как все увиденное превратится в пустое наваждение, сон.
– Не уходи, – шепнула она в сторону шкафа. Ритка уже ничего не различала кроме темного пятна. – Пожалуйста, зайчик.
– Сама ты зайчик, – пропыхтел гость и проявился. Секунду назад тут была только тень от занавески, да мягкий край кресла, а теперь оказалось, что вовсе это не кресло, а пушистый бок и мягкие уши. – Хотта я, – сказал гость, осторожно подходя к кровати, – светоч.
Мягко оттолкнувшись от пола, он подпрыгнул и сел на кровать. Хотя, Ритка была не уверена, что именно подпрыгнул. Скорее.. вознесся. Создавалось ощущение, что у странного гостя совсем нет веса и он двигается по каким-то иным законам.
– Девочка, – сказал Хотта, повернувшись к Ритке, – отдай зайца.
«Здрасьте, приехали, – подумала Ритка, – еще заяц».
Она насуплено и недоверчиво смотрела на сидящее в ее постели существо, и не могла понять, чего он от нее хочет. Зайцев в доме точно не было. Даже игрушечных. Если очень постараться, можно было отыскать в ящиках старого медведя и красного слона, но вообще Ритка уже давно вышла из этого возраста. Она только развела руками, надеясь, что Хотта как-нибудь сам прояснит ситуацию.
– Эх, тетёха, – прошептал он и, спрыгнув с кровати, пошел в коридор, уверенно подошел к вешалке и сунул руку в карман риткиной куртки. Достал он что-то совсем крошечное и, не выпуская из крепко сжатого кулака, засеменил обратно в комнату.
– Ну, я пошел. Бывай, – сказал таинственный посетитель и двинулся обратно в шкаф.
Этого Ритка вынести уже никак не могла. Мало того, что заявился без всяких «здрасьте – до свидания», шарил у нее по карманам, забрал какого-то зайца и даже не показал! А теперь уходит, не желая объясниться. Понимая, что болтать некогда, Ритка решительно прыгнула в темноту шкафа.
– Вот тетёха, – только и донеслось из-за закрывающейся дверцы.
Темнота была упругой и плотной, как туго надутая велосипедная камера. На какое-то мгновение Ритке показалось, что она не сможет дышать этой упругой тьмой. Задергавшись, почувствовала в своей ладони что-то мягкое и пушистое, и чуть было не заорала от страха, но сообразила, что это лапа Хотты. Сжав теплую лапку, похожую на кошачью, но более вытянутую, Ритка немного успокоилась. В конце концов она была тут не одна.
Постепенно тьма рассеялась и вокруг них словно проявился совсем другой мир. Они не пришли в него, не прилетели, он не появился разом, будто кто-то поднял театральный занавес, а именно медленно и постепенно проявился. Так бывает, когда глаза привыкают к темноте, и вот ты уже легко различаешь стол, шкаф и книги, там, где буквально минуту назад были только черные пятна. Так и вокруг Ритки стали проявляться величавые серебристо-хрустальные дворцы, нежно звенящие под ласкающими их струнами ветра.
Ритка была начитанной барышней, поэтому сразу поняла, куда они попали. Правильнее, конечно, было бы сказать «предположила», но, когда тебе двеннадцать лет, ты либо уверена, либо не уверена, без всяких там полумер и оттенков.
– Темная сторона? Изнанка? Подмирье? – зачастила она, повернувшись к Хотте. – Я правильно поняла, да? Мир, который существует рядом с нашим, но полон магии и всяких чудес, так?
– Растак, – буркнул Хотта, – лапу вон всю намяла, – он отдернул ладонь и недовольно посмотрел на девочку, – ну чего ты увязалась, тетёха. Обычный это мир, в котором ты живешь. Просто у тебя глаза привыкли на меня смотреть, вот и увидела то, что раньше не видела. Что мне теперь с тобой делать? Работы невпроворот, а теперь с тобой возиться. Эх ты ж какая напасть, Танита идет.
И зверек резво шмыгнул куда-то за огромную колонну, которая хоть и казалась прозрачной, но смогла его скрыть. Ритка поспешила следом.
– Увидит тебя Танита, разбираться не станет, мигом в Сад Забвения отправит. И будешь там вечность статуей куковать, – сердито сказал Хотта осторожно выглядывая из-за колонны.
Глаза у Ритки и вправду, будто привыкали. Теперь она могла различить не только хрустальные дворцы, но и снующих между ними разнообразных существ. Иногда земля под ногами вспучивалась, дрожала и Ритка чувствовала, как под ней бежит тугое упругое тело. В густой, темной синеве неба плыла голубовато-зеленая Луна.
– Делать нечего, придется брать тебя с собой, – сказал Хотта и, взяв девочку за руку, легко вспрыгнул на пролетавший мимо серебряный ветер. Летели они совсем невысоко, и не очень быстро, поэтому Ритка успевала смотреть по сторонам. Просто удивительно, но теперь она могла краем глаза заметить, не только волшебный, но и привычный ей мир.
Расстояния, похоже, совсем взбунтовались и прямо с Дворцовой площади они вылетели к Новой Голландии, а оттуда к Финскому заливу. Какие-то места Ритка и вовсе не успевала узнать. Миры теперь накладывались друг на друга, и вдруг становилось понятно, что музей Арктики и Антарктики – это не стоящее на месте здание, а медленно бредущий куда-то огромный белый медведь. А линии Васильевского острова на самом деле узкие каналы, по котором снуют не велосипедисты, автомобили и автобусы, а легкие лодочки и корабли.
Ветер замедлился и опустил их на вымощенную старой брусчаткой дорогу. Тут пахло водой, камнем и чем-то неуловимым, вроде запаха старых монет. Ритка огляделась. Чуть в отдалении поднимались сияющие стены, будто из-под земли била подсветка. И свет этот расходился мелкими искорками, которые роились в воздухе, как мушки.
– Я поняла! – воскликнула Ритка, некультурно ткнув пальцем прямо в мохнатый живот Хотты. – Ты заяц Петропавловской крепости, так?
– Так да не так, – ответил он, – сказал же, тетёха, не заяц я, а светоч. А заяц вот, – с этими словами, он разжал кулак, в котором прятал что-то, взятое из кармана риткиной куртки. И над мохнатой ладошкой поднялась золотистая искорка. – Про солнечных зайцев-то слыхала? А это световые. Город у нас, сама знаешь, солнышком не балует, да еще с болот печалями стылыми тянет. Вот так поживет человек годок-другой в серой хмари, и сам не заметит, как светлое да доброе в нем липкой серой пленкой подернется. Огурец-то плесневелый видела когда? Ну вот так же.
– Да как так, – возмутилась Ритка, – не может такого быть, чтобы целый город в такой безысходности был! – Как это часто бывает, испугавшись, она начала кричать и ругаться, словно надеялась так переубедить мир и заставить его поступать иначе.
– Не может, – согласно кивнул Хотта, – потому мы и есть. Светочи. Ты тару-то бери, помогать будешь, – он протянул девочке круглую стеклянную банку. – Зайца поймаешь, и туда его. Нам сегодня десятка два нужно будет, – он положил в «банку» парившую в воздухе искорку.
Хотта шел рядом с Риткой, отвлекаясь, чтобы пошарить в высокой, похожей на золотистую шерсть, траве или потрясти звенящие на ветру деревья. Найдя искорку, он убирал ее к остальным. Ритка тоже пыталась искать, но пока поймала только одного зайчика, да и тот сам опустился ей на ладонь.
– Экий баловник, сам тебе в руки идет, – усмехнулся Хотта. – Как тебя звать-то хоть?
– Ритка. Маргарита, – пояснила она, – но я предпочитаю просто Ритка.
Хотта цокнул языком, но ничего не сказал, и Ритке осталось только гадать, не останется ли она и дальше тетёхой. А банка с зайцами тем временем все наполнялась, и все ярче светилась ровным, теплым светом.
– Хватит, должно быть, – наконец сказал Хотта, заглядывая в банку. – Пойдем, Ритка-Маргаритка, сейчас самое интересное будет.
Они прошли дальше по каменной мостовой. В одном месте несколько камней было выломано, из-под земли пахло сыростью и страхом. Рядом суетилось несколько похожих на Хотту существ. Они ловили пролетающий мимо серебристый ветер и так ловко и быстро мяли его в лапках, что он уплотнялся, становился податливым и гибким, как глина. Этой легкой серебристой глиной заделывали щель в дороге.
– Опять чрево проснулось, – обронил Хотта, – хорошо на виду, быстро залатают.
Ритка хотела было спросить, что это за чрево такое, но они уже пришли. В ложбинке между высоких деревьев лежали какие-то палки. Но стоило Хотте взять одну и подвесить банку на специальный крючок, как Ритке все стало понятно. Маленький, похожий на зайца светоч, держал в руках фонарь. Свет от него был теплым, каким-то добрым, и даже немного счастливым. Было приятно просто стоять и греться в его золотистом сиянии.
– Полечись, полечись, – добродушно сказал Хотта, – а то сама вон за ухом уже мохрой зеленой обросла.
Ритка безуспешно попыталась глянуть себе за ухо, закрутилась и чуть не свалилась в ровную, как зеркало, лужу. Там-то она и увидела, задрав вверх волосы, как какая-то противная серо-зеленая слизь, скопившаяся у нее за ухом, шипит и испаряется под светом волшебного фонаря.
– Это во мне тоже что-то плохое было, да? – спросила Ритка, вспоминая то ощущение чужой кукольной головы, которое иногда посещало ее.
– Оно почти во всяком есть, – сказал Хотта, – как простуда. Бывает человек силен, крепок духом, вроде как иммунитет у него. А бывает слабый, тут обидится, там позавидует, так к нему зараза и липнет. А это у нас с тобой, как бы сказать, чай с малиной, – пояснил он, приподнимая фонарь.
Свет от него разливался вокруг, становясь все ярче, так, что Ритке пришлось зажмуриться, а когда она открыла глаза, увидела, что стоят они уже на самой обычной улице. Вокруг, не замечая их, сновали люди. Но, попадая в сияние световых зайцев, чуть вздрагивали, замирая. Хмурые, озабоченные лица наполнялись светом. Разглаживались печальные складки у губ, расправлялись плечи. И сами наполнялись сиянием, будто бы набирая его про запас. Уходили они совсем другими людьми.
– Что, нравится? То-то, – довольно щурясь, сказал Хотта. – В мире нашем есть всякое, Ритка-Маргаритка, хорошее и плохое. За тем, чтобы плохого было не очень много, следят хранители. Так уж вышло, что видели нас люди в давности и показалось им, на зайца похоже, вот мы и стали, сами как зайцы, – погладив длинное пушистое ухо, сказал светоч. – А в Эрмитаже, слыхала поди, коты. Вообще в Петербурге многие хранители котовий вид имеют. Характер, видать, у места такой.
– Ты же говорил, что ты светоч, – спросила Ритка, которая немного запуталась.
– Ну а это тебе что, башмак? – проворчал Хотта показывая ей фонарь. – Петропавловская крепость – место особой силы. Там, вера и надежды людские воплотились в неиссякаемый свет. Ты поняла-то хоть, что сама такого зайца сегодня подобрала?
– Тот яркий свет, как солнечный зайчик прямо в глаза? – догадалась Ритка. – Ты за ним приходил?
– Да, Лантей с утра выходил на вашей улице светить, да одного и обронил. Пришлось мне, как старшему, забирать. Эх, вечно с молодежью морока. Ладно, пойдем что ль до дому тебя провожу, тут недалеко.
– Хотта, а можно к нам домой с твоим фонарем зайти? – робко спросила Ритка, представив как под теплым, добрым светом сходит с мамы и папы серая хмарь. Как бы здорово они тогда жили.
Светоч помялся, потер длинное ухо и, пряча глаза, сказал:
– Не серчай уж, Маргаритка, но нельзя нам. Светочам на улице место, на вольном ветру. Гуляйте больше, мы на улицах-то часто бываем.
До дома дошли быстро, Ритке даже показалось, что не обошлось без очередного вмешательства серебристого ветра. Хотта бережно погладил девочку по ладони мягкой лапой.
– Свидимся еще, – уверенно сказал он, заставив Ритку улыбнуться, и растаял в сгущающихся сумерках.
Она неуверенно кивнула, потерла глаза, а открыла их уже дома на диване. За окном только-только начинались долгие весенние сумерки. На кухне опять переругивались родители. Неужели ей все это привиделось? Другой мир, хранители, световые зайцы?
Ритка заглянула в шкаф, надеясь на какой-нибудь знак, но там были только привычные полки со скомканными штанами и футболками. Вздохнув, она пошла на кухню, заварить чай. Проходя мимо зеркала, автоматически заглянула в него и ахнула. Среди пышных разлохматившихся волос сияла золотая искорка.
Световой заяц озорно подпрыгнул и сел Ритке на ладонь. От него расходилось уже знакомое ей теплое и доброе сияние, оно заполнило коридор, плеснуло в кухню и комнаты. Раздраженные голоса родителей как-то растерянно споткнулись и смолкли. А Ритка счастливо смотрела на маленькую золотую искорку и знала, что теперь у них все будет хорошо.
На дне колодца
Ритка грустила. Кто-то сказал бы, конечно, что она заелась. Половина страны мечтает если не жить, то хотя бы побывать в Петербурге, а она сидит на парапете старой крыши на Петроградке, и всерьез думает, что жизнь ее штука на редкость неприятная и сложная.
И ничего особенно плохого в жизни у нее не происходит, если так посмотреть. Руки-ноги целы, родители нормальные, сама не урод, не дура, не должна миллионов бандитам. Казалось бы, живи да радуйся. Но почему-то на душе так тоскливо и тошно, будто где-то в груди поселилась гадкая зеленая жаба и медленно ворочается, толкая холодными лапами сердце.
Вот уже два месяца прошло с того момента как они переехали с окраин в центр. Родители делали нарочито веселые лица и пытались ее подбадривать, говоря какие у нее будут новые прекрасные друзья и интересные занятия. Рассказывали, что теперь они живут в гораздо лучшем доме, а друзья ее никуда не делись, можно и съездить. Ага, съездить, в лучшем случае разок на выходных. Она чувствовала, как все больше отдаляется от прежних подруг и от этого становилось еще грустнее. А новые все никак не появляются.
Это в пять лет можно подойти к любому незнакомому ребенку, дать ему по голове совком или сесть рядом лепить куличики, вот и подружились. А в двеннадцать все уже ходят своими компаниями и нельзя просто так подойти, и сказать «давайте дружить». За такое можно вообще навеки посмешищем стать. Наверное, впервые в жизни Ритка ждала начала учебного года. Надеялась и боялась. С одной стороны, в классе, конечно, проще завести разговор. Но с другой, если и там не удастся с кем-нибудь подружиться, будет совсем тошно.
В такие моменты она и залезала на крышу. Нет, прыгать Ритка, конечно, не собиралась. Но приходила сюда посидеть, погрустить и даже поплакать. Почему-то здесь ей становилось легче. Появлялось ощущение, что кто-то за ней присматривает, защищает. Все же не зря крыши Петербурга – это совершенно особенное место.
– Миу, – тонко пискнуло за спиной.
Ритка обернулась, чуть не соскользнув со старого потертого парапета. Тонкое жалобное мяуканье звало, требовало, молило о помощи. С другой стороны крыши на щербатом выступе сидел крошечный котенок. Совсем маленький еще, головастый, с точащими ушами. Он жалобно мявкал, как плакал, дрожал и жался к стене.
– Чудо, и как ты тут оказался? Ты только не пугайся, не пугайся, – успокаивала Ритка малыша. Боялась, что он может испугаться и дернуться вниз. Осторожно перекинув ногу через парапет, легла на него животом и постаралась дотянуться до котенка. Не хватало совсем чуть-чуть, буквально пары сантиметров.
Она дернулась, надеясь рывком подхватить его и вернуться. Маленький пушистый комочек вцепился в ладонь. Ритка судорожно дернулась обратно, заскользила по обитой жестью поверхности, силясь перевалиться обратно через парапет, но тщетно.
– «Не убьюсь, так покалечусь», – успела подумать она, падая в холодную сумрачную темноту двора-колодца.
Очнулась Ритка от холода. Надо головой висела оранжевая в полнеба Луна. Звезды казались огромными и чуть дрожали.
– «Наверное, сотряс», – подумала она, переводя взгляд с трясущихся звезд на тонкие, похожие на несущихся по небу рыб, облака. Дома выглядели прозрачными, почти неосязаемыми, будто кто-то сделал их из хрусталя и раскрасил. А еще они тонко-тонко звенели. Такой звук бывает, когда проведешь пальцем по краешку бокала и он вдруг отзовется протяжной нотой.
Здравый смысл подсказывал, что после такого падения лучшее, что с тобой может случится это десяток переломов, и самое разумное – лежать неподвижно и ждать скорую. Но почему-то ничего не болело. И это пугало еще сильнее, чем возможная боль. Потому что единственная альтернатива, которая приходила Ритке в голову – она умерла.
Но местечко какое-то нестандартное. Не вполне соответствует ожиданиям. Где, к примеру, ворота или ангелы с трубами, или хотя бы летающие тетки в рогатых шлемах, поющие басом. В конце концов, где хоть что-то или кто-то?
Вконец замерзнув и, устав лежать без дела, Ритка осторожно встала. Ощупала себя, поприседала, подвигала руками и головой.
– Да нормально все, – пискнул кто-то сверху и прямо перед ней приземлился.. Приземлилось. Непонятное что-то! Маленькое, меховое, хвостатое. Вроде кот. Но какой-то жемчужно-переливающийся, текучий, словно капля ртути или приведение.
