Вера. Измена цыганки
Елена Андреевна Тюрина
– С другим я тебе жизни не дам, Вера. И детей не получишь. Сыновья семье отца принадлежат, – твёрдо и холодно проговорил он.Он её просто закопает за измену. Сразу не сделал этого, наверное, только потому, что дети были рядом. А наедине, без детей, убьёт. В этом она не сомневалась. Руслан никогда не поднимал на неё руку. Никогда. Этот раз был первым. Но она почему-то всегда была уверена, что он её убьёт за одну только мысль об измене, за один взгляд в сторону другого мужчины.Цыганские традиции красивы и жестоки. Девочек сватают с рождения, а через шестнадцать лет играют свадьбу. Она не знала, кто станет её мужем. И отказаться от брака не имела права. Иначе будет суд. Что для цыган самое страшное? Изгнание из табора. Это ждёт каждую цыганку, которая полюбит не цыгана. А она посмела пойти против законов своего народа…В тексте есть:– жизненные испытания;– любовные испытания;– судьба женщины.
Елена Тюрина
Вера. Измена цыганки
Глава 1
– Ребёнка мы вам отдать не можем! Девочка маловесная родилась, слабенькая. Ей нужно массу набрать, – твёрдо сказала медсестра детского отделения.
– Ну, сами привезёте, – повела печами цыганка.
И пошла по коридору роддома, грациозно покачивая бедрами. Вишнёвого цвета юбки гордо развевались, каблучки стучали, на руках звенели браслеты. Красивая, женственная, молодая.
– И не скажешь, что только вчера родила! – провожая взглядом черноволосую красавицу, восхищённо сказа одна из рожениц.
Любопытные женщины толпились у окон, наблюдая, как цыганка садится в автомобиль. Внизу её ждал супруг, такой же смуглый и чернявый, как она сама.
– Что же, вот так девчушку и оставит?! – воскликнула молоденькая санитарочка. – Она отказ написала?
– Нет, – отрицательно покачала головой акушерка.
– Ох уж эти цыгане! – возмущённо бросила другая, пожилая медсестра с волосами фиолетового оттенка. – Помню, лет десять назад рассказывала мне кума, – она в детской поликлинике работает, – что стояла у них на учёте цыганская семья. И рожали каждый год по ребёнку. Как-то пошла она к ним проведать новорожденного. Смотрит – мать стиркой занята. Спросила, где ребёнок. А та отмахнулась, мол, с ним где-то дети играют. Нашёлся мальчик в траве. Лежал там, весь мошкарой искусанный.
Юная санитарка вытаращила глаза, поражённо глядя на старшую коллегу.
– Ужас какой! Она же мать!
– Вот у соседки моей было, что свекруха за дитём не уследила. Тот кипяток на себя опрокинул. Но то ж свекруха, ей что? Дети дочери – родные внуки, а дети сына – это дети невестки, – пробурчала тётя Катя, как раз протиравшая тут же пол.
– Ой, не скажите, тёть Кать, – отозвалась акушерка, Полина Юрьевна. – Почему-то многие думают, что свекрови не могут быть хорошими. Если женщина добрая и мудрая, то она и невестку примет, и зятя по-человечески, не будет гробить счастье своего же ребёнка. А мама, к огромному сожалению, и родная может быть такой, что никому не пожелаешь.
Все согласно закивали.
– А что потом было с тем цыганёнком? – спросила санитарочка Даша.
– Понятия не имею.
– Хоть бы живой был, – вздохнула девушка.
– А им-то что? Ещё нарожают. Вон, какое здоровье лошадиное! Вчера только рожала, да без сил потом валялась на кушетке, а сегодня, как ни в чём ни бывало, нарядилась и ушла.
Однако цыганка на следующий день явилась за дочерью. Сопровождали её двое старших сыновей, мальчики семи и пяти лет. Ребёнка всё-таки отдали. Мать завернула малышку в простое байковое одеяло и унесла.
Назвали девочку Верой, потому что родилась в конце сентября, аккурат на православный праздник День Мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Бабка тогда всё причитала, что зря так ребёнка нарекли, не хорошо детей в честь мучеников называть. Но мать Злата и отец Михаил твёрдо решили, что будет их дочь Верой. И хотя девочка едва успела появиться на свет, она тут же была обещана в жёны четырёхлетнему мальчику Мирославу, которого нежно звали Миро. Всё согласно цыганскому закону, когда сватают с пелёнок. Судьба малышки оказалась предрешена. В шестнадцать лет она выйдет за Миро замуж, нарожает детишек и будет до конца жизни воспитывать их и заниматься хозяйством. Так живут тысячи цыганок по всему свету.
Но Господь одарил Веру кукольной внешностью, ангельским голосом и крутым нравом… Повзрослевший Миро первым заметил, какая ему досталась незаурядная невеста. Вере было тринадцать, когда она верхом подъехала к конюшне, спрыгнула с лошади прямо в руки черноглазому юноше с кудрявой чёлкой.
– Миро! – воскликнула девочка, пытаясь вырваться. – Напугал! Отпусти!
– Где была, красавица? – белозубо улыбнулся парень. – Опять по горам скакала?
– Да, гуляла просто. Сказала, отпусти. Нельзя нам обниматься до свадьбы. Да и потом ещё два года нельзя будет на людях миловаться и даже рядом сидеть!
– Какая ты у меня строгая! Не отпущу, пока не поцелуешь!
– Что? – испуганно вытаращилась на кавалера Вера.
Миро ведь знал, что она неприкосновенна. На людях скромно держался. А когда наедине оставались, всякий раз так и норовил сунуться с поцелуем или невзначай приобнять. Веру это раздражало и даже злило. Она была равнодушна к парню. Не то, чтобы он ей совсем не нравился. Она видела, как он хорош собой и ладно скроен, как весел и беспечен. Но никаких глубоких чувств у неё к нему не было. Так, просто симпатия. Бабушка говорила, что не обязательно любить будущего мужа. В их языке даже слова такого нет «любовь». Муж должен жену оберегать, она его – уважать. На том и держится семья. Наверное, это правильно.
Веру не зря прозвали Графской дочерью. По нраву гордая и независимая, и отец её Михаил носил фамилию Графский. Вроде как когда-то его предка некий граф от верной гибели спас. Тот, считай, заново на свет родился и спасителя своего стал как отца почитать. Потому так их род и прозвали.
Вот вроде почти аристократка, а ничего в жизни кроме родной деревни и моря не видывала. На море Вера любила ходить. Сидеть там на камнях подолгу, слушать шум волн. И на лошади мчать вдоль берега утром, когда ещё нет отдыхающих. Как фурия, проносилась по воде, вздымая вокруг мириады брызг. Юная, беспечная, прекрасная.
Но однажды её жизнь круто поменялась. Когда одной летней ночью она стояла и смотрела на огонь, пожиравший её дом. Девочка не плакала. Но в душе всё мертвело. Закусила губу с такой силой, что та покраснела от прилившей к коже крови. Там, в доме, горели её мать, отец и два брата.
Ещё утром она убежала к бабушке, повздорив с братом Артуром. Обиделась на его глупые шутки, и ушла. Мать в тот день тоже собиралась к бабуле наведаться. Но почему-то не пришла. Вера ждала-ждала, и не дождалась. Душа не на месте была, будто чуяла неладное. Хоть уже и дело к полуночи близилось, но девочка сорвалась и помчалась назад, в родительский дом. Зарево увидела издали. Но и подумать не могла, что это у них. А теперь вот стояла, не шелохнувшись, и глядела на огонь. Прямая и жёсткая. Лицо не выражало никаких эмоций. Лишь в уголках глаз поблёскивали невыплаканные слёзы. Такая худая, тонкая, и такая беззащитная перед лицом горя. Обиженная на весь мир девочка.
Лишь когда тёплая большая рука легла ей на плечо, Вера вздрогнула. И подчиняясь движению взрослого развернулась и тихо пошла за ним. Это был дядя Яков. Они дружили с отцом, и тот часто бывал гостем в их доме. Как и его сестра Мария. Они и забрали девочку к себе после гибели родителей и братьев. Дядя Яков стал её опекуном.
Не вынеся удара, умерла и бабушка, когда ей сказали о смерти дочери, зятя и внуков. Так Вера осталась совсем одна. Ей казалось, что все против неё. И что всем безразлично её горе. У каждого своя жизнь и заботы. Случилась беда, похоронили погибших, поплакали, обсудили, посокрушались и разошлись. А она осталась. Только дядя Яша иногда брал её за руку и гулял с ней или просто сидел рядом. Но он был чаще занят. К тому же у него имелись свои дети.
Поэтому Вера ушла в себя. Резко из весёлой живой девочки она превратилась в безразличное ко всему существо, которое двигалось, дышало, но не жило. Она перестала быть собой. Теперь не беззаботная хохотушка, а всем недовольная истеричка.
Вера хотела узнать, что на самом деле случилось с её родителями. Говорили, будто отец в порыве ревности поджог дом и погубил себя, жену и детей. Но девушка в это не верила. Она помнила его добрым, весёлым, любящим.
… А через год в драке подрезали Миро. Парню как раз исполнилось восемнадцать. Взрывной, темпераментный, он не пропускал ни одной пирушки. Часто ездил в город, где обзавёлся кучей каких-то непонятных знакомых. И при любом удобном случае напоминал Вере, что близится день их женитьбы. Ещё два года оставалось. А Вера от одной мысли об этом ещё больше мрачнела. Поэтому, когда пришла весть о том, что после какой-то очередной гулянки Мирослав попал в больницу и там скончался, девушка испытала странное облегчение. Сама понимала, что грех так думать, но не могла иначе. С души словно камень упал. Она больше не невеста!
Следующие четыре года Вера жила в семье Марии. Яков постоянно навещал её. Она даже подумывала о том, что он присмотрел её в жёны одному из своих четырёх сыновей. Но тот ни о чём подобном никогда не говорил. А ведь годы шли. Согласно порядкам табора ей нужно было в ближайшее время выйти замуж. Только девушка открыто заявляла, что не хочет. Тётя Мария злилась. А дядя Яков лишь улыбался и поддерживал её, говорил, что спешить некуда.
Заметив, как брат обожает девочку, Мария стала её недолюбливать и даже тихо ненавидеть. При любой возможности срывала на ней злость и недовольство. А в душе Веры копилась обида.
Мария её страшно раздражала и потому Вера делала всё ей назло. Не ври, не воруй, мужикам глазки не строй, с не цыганами вообще не разговаривай. А она будет. Потому что уже взрослая, как раз восемнадцать недавно исполнилось. Теперь Мария ей не указ.
Девушка задумала сбежать. Однажды нарочно, чтобы Марию разозлить, флиртовала с приезжим туристом. Тот ещё и с женой был. Ох, и трёпку ей тётка тогда задала! Все грехи припомнила. И, конечно, добавила, что у них Вера из милости принята, что должна быть благодарна и что чуть ли не ноги им целовать обязана. Мария, будто умалишённая, кричала на сжавшуюся в комочек девушку.
Тогда Вера окончательно утвердилась в мысли покинуть цыганскую деревню. Дядя Яков постоянно в разъездах, а больше некому её защитить.
Сбежала ночью. Тихой, безветренной, сырой после дневного дождя, пахнущей душистой ночной фиалкой. Грустно было в последний раз оглянуться на родную деревню, где она родилась, выросла и ничего другого никогда не видела. Там она чувствовала себя маленькой. Поэтому так хотела вырваться. А теперь шагая по дороге, ведущей в город, осталась один на один с равнодушным миром, с прохладой ночи, морем, горами. Всё ей знакомо с детства. Она не боялась темноты. Это была её стихия.
Но чем дальше уходила, тем сильнее давили сомнения. Может вернуться? Все спят. Её пропажу, наверняка, не заметили. Но вспомнились чёрные злые глаза Марии и мысли о возвращении тут же испарились. Мария не добрая. Говорит, что в Бога верит, а сама колдует и на людей порчу находит.
Шла и думала, что всё правильно делает. Давно пора было от них сбежать. Даже если совершает сейчас ошибку – ну и пусть! Это её жизнь. Она не обязана никого слушаться. Кроме, наверное, Якова. Но он её не защитил ни от беды, что постигла их семью, ни от Марии. Ради одного него она не может терпеть такую жизнь.
Оставила записку. «Дядя Яша, я уехала. Не ищите меня, я сама вам позвоню. Не волнуйтесь, со мной всё будет хорошо! Вера»
Никто в неё не верил. Мария снисходительно насмехалась над её мечтой стать известной артисткой. Один дядя Яша верил. Или делал вид, что верит. Как взрослые утешают ребёнка, подыгрывая ему.
Вера, конечно, задумывалась, будут ли её искать. Яков, наверное, будет. У него связи. Может и найдёт. А Марии всё равно, что с ней станет. Может быть, даже порадуется, что избавилась от нахлебницы.
После гибели братьев и родителей, а потом смерти жениха она здесь никто. Семья Миро влиятельная, но им она больше не нужна. Только дядя Яша её любит. Он всё говорил, что она танцовщица от Бога. И сулил ей большое будущее. А теперь она сбежала и не оправдала его надежд. Наверняка он на неё будет страшно зол и назад не примет.
Не просто юношеский максимализм гнал Веру подальше от деревни. Не только упрямство и нежелание подчиняться Марии. Было ещё кое-что. Ощущение опасности. После гибели родителей оно преследовало её постоянно. Она всегда была начеку. Интуиция буквально кричала, что ей нужно держаться от этого места подальше. Но раньше девушка не представляла, как можно вот так всё бросить и сбежать. Было страшно. Она ведь была ребёнком и мыслила как ребёнок. А теперь повзрослела. Поняла, как можно добиться всего, чего пожелаешь. Даже работать решила пойти, если ничего другого не подвернётся под руку.
Но Вера чувствовала – ей повезет. Рано или поздно она своего добьётся. Главное сейчас вырваться на свободу.
Отвага таяла с каждым часом. Пешком до города она будет идти долго. А ловить попутку боязно. Вдруг за ней уже погоню отправили, и стоит ей выйти к трассе – сразу схватят и вернут. Тогда с неё живой шкуру спустят. Так что возвращаться точно нельзя.
Благо Вера знала все дорожки здесь. Огни курортного крымского города показались на рассвете. К тому времени Вера уже чертовски устала, выдохлась, страшно проголодалась и была вовсе не против, чтобы её догнали и вернули назад. Лямки рюкзака впивались в плечи, кроссовки до нитки промокли. Как и джинсы. Своё привычное национальное одеяние она сменила на более удобную одежду. Пока была не замужем и не рожала – имела право. Не хотелось привлекать к себе излишнее внимание. И, что скрывать, негатив тоже. К цыганам относились предвзято. Не стоило лишний раз демонстрировать свою национальную принадлежность.
На счёт джинсов Вера долго металась и раздумывала. Но всё же решилась. Однако внутренние догмы, внушаемые с рождения, мучили и не давали покоя. Надеть джинсы вместо длинной многослойной юбки ей казалось настоящим грехом. Нет, она не замужем и не была. Но поскольку практически все девушки-цыганки в её возрасте уже замужние дамы, ей не следовало выделятся на фоне сверстниц. Поэтому Мария всегда строго следила за тем, чтобы Вера одевалась правильно. Сейчас тётка её не видела. Но девушке казалось, будто она кожей чувствует на себе осуждающий взгляд.
– Наши традиции веками берегли и соблюдали. А ты на них наплевала, мерзавка, – звучал в голове укоряющий голос.
Мокрая трава и пропускающие воду кроссовки отвлекли от грустных мыслей. Даже длинные тёмные волосы, собранные в косу, напитались влагой и стали ещё тяжелее. Вокруг всё было окутано предутренним туманом. Он оседал на землю, напитывая её водой.
Вера брела уже вдоль трассы, прикидывая, куда податься, когда окажется в городе. Деньги у неё с собой были. Дядя Яша всегда давал ей неплохие суммы на наряды. Это, кстати, тоже злило Марию. Хотя ей-то чего? Она же дяде Яше просто сестра, а не жена. Жена его давно умерла. Вера тогда еще совсем крошкой была.
Пока думала, не заметила, как рядом притормозил легковой автомобиль.
– Эй, малышка! – окликнули девушку. – Подвезти?
Со стороны водительского места в окне показалась бородатая физиономия.
От страха сердце в её маленькой девчачьей груди, кажется, сжалось и стало размером с горошину.
Глава 2
Сняв кроссовки и закатав почти до колен джинсы, Вера ступила босиком на мокрый песок. Как раз в этот момент накатила волна и пальцев коснулась холодная вода. По коже побежали мурашки. Мелкие капельки брызг окропили одежду. Но тело быстро привыкло к холоду и стало хорошо. Девушка пошла по самой кромке, где вода лишь чуть касается песка и снова отступает. Золотые крошки облепили смуглые ступни. Местами попадались ракушки и камни. Но Вера не замечала их уколов. Она наслаждалась свободой. Волосы перебирал ветерок, соленый воздух наполнял лёгкие, оседал на губах и ресницах. Она шла, теперь почти не чувствуя тяжести рюкзака за плечами, зажав в пальцах кроссовки и щурясь от солнца. Хотелось петь, танцевать, или хотя бы просто кричать от радости. Такое удивительное ощущение полноты жизни неожиданно накрыто её, что едва хватало сил сдерживаться и не броситься в пляс. Нет уж, зачем сдерживать себя, если хочется? И Вера вдруг побежала. Помчалась, поднимая тысячи брызг, взрыхляя ударами пяток песок, удивляя прохожих и ленивых окрестных собак. Навстречу своей новой жизни.
Когда пригрело солнце, настроение значительно улучшилось. Вера усмехнулась, вспомнив, как общительный кавказец, желавший доставить её до города, был послан грубо и со смаком. Так, что у него глаза округлились от столь богатого словарного запаса хрупкой незнакомки. Потом она убегала что есть мочи, даже запыхалась. Всё ждала, что её нагонит шум колёс и что эти тип выскочит, помчится за ней, схватит сзади за рюкзак. Но он дал по газам и скрылся из виду.
Решила про себя, что надо быть осторожнее, а то так можно на придурков каких-нибудь нарваться. Зарежут ещё, как Миро. Когда опасность миновала, даже смешно стало. С перепугу Вера вспомнила все самые крепкие словечки, которые знала. Она не раз слышала, как Мария и другие цыганки вот так грубо выражались во время разговора. А уж какими словами крыла саму Веру Мария, стоило той провиниться, даже вспоминать не хотелось. Глядя на старших товарок, девушка тоже пробовала курить. Правда, всего один раз. Она ужасно закашлялась, глаза слезами заволокло, а в горле ещё долго першило. Поэтому больше к куреву не тянуло.
Городок хоть и был старинный, маленький, но в нём бурлила жизнь. Повсюду бегали загорелые дети, лица которых были озарены тем, так остро ощутимым лишь в детстве, чувством беспредельного счастья. Улочки наполнялись нарядными курортниками и местными жителями, пахло каким-то рыбным блюдом, кажется вкуснейшим супом по-судакски. Вера ощутила, как в животе требовательно заурчало. А ещё пахло хвоей и всё вокруг заливало южное солнце. Изредка мимо Веры проезжали туристы на велосипедах и электросамокатах.
Обжигающе горячий и жутко масляный беляш, купленный на рынке, и съеденный со скоростью звука, особого удовольствия не принёс, но хотя бы утолил голод. Теперь надо было решить вопрос с проживанием и думать, что предпринять. Оставаться тут или поехать подальше, чтобы уж точно не нашли? Идея пришла сама собой, и Вера помчалась на автостанцию. Купила новую симкарту, билет на автобус, и осталась там ждать своего рейса. Чем дальше она уедет, тем больше вероятности, что никто её не найдёт. Да и всё, что она задумала, проще осуществить в крупном городе.
Спустя несколько часов она была ещё дальше от дома. В автобусе немного подремала, и это придало её сил. Вера впервые оказалась совершенно одна в таком крупном городе! Край голубых вершин, царей, фонтанов, истории… Она здесь родилась. И никогда не воспринимала Крым, как место для пляжного отдыха. Для неё это были потрясающая природа, горы, утёсы, маленькие деревеньки, где на узких тропах бегают ловкие худые козы… Это извилистые изгибы старинных улочек и уютные дворы красивейших южных городов, дикие берега, которые ещё здесь остались. А вот пляжи, переполненные отдыхающими, Вера не любила. Но судьба решила над ней подшутить, потому что работу девушка нашла как раз неподалёку от городского пляжа. Ей предстояло продавать сувениры отдыхающим. Стоявшие в ряд палатки с всевозможными мелочами, которые так любят скупать туристы, были растянуты в ряд на протяжении всего пути к морю. Люди там требовались постоянно. Потому что платили немного, а работать весь день под жарким солнцем не каждый хотел. Пробовали, понимали, что тяжело, и сбегали. Хозяин палатки, Мираб, страшно обрадовался вопросу Веры, не требуется ли ему продавец. Буквально сразу она стала за прилавок. Сообразительная и хваткая от природы, на ходу разбиралась, что и как надо делать. Да и, по сути, ничего там трудного не было. Главное следить, чтоб ничего не стащили, и не забывать записывать, что продала. Ну и сдачу, конечно, правильно давать. Вера решила, что поработает здесь пару-тройку дней, освоится, комнату найдёт, и будет искать место получше. Конечно, продавцом она быть не собиралась. Хотела устроиться куда-нибудь танцовщицей или узнать, может где-то кастинг проходит в артистки.
Жильё тоже долго искать не пришлось. Девушка по имени Надя, которая тоже торговала рядом, предложила Вере жить вместе. Оказалось, она обитала в хостеле неподалеку. Цена за проживание показалась Вере совершенно мизерной. Правда и условия там были не ахти. Шесть коек в маленькой комнатушке. Душ и туалет один на всех. Небольшая кухонька и прачечная имелись. Всё это располагалось в подвале жилого дома и вряд ли было организовано законно. Но Веру это не смущало. Ей ведь нужно всего пару дней там пожить, пока не подвернётся место танцовщицы. К слову, танцевать она хотела не где-нибудь в ночном клубе. О подобных местах девушка была наслышана, но, естественно, это работа не для неё. Танцы обязательно должны быть приличные. Это главное условие.
На крайний случай, если ничего подходящего в ближайшее время найти не получится, девушка решила поискать место горничной в отеле. Убирать она умела. Только вот боялась что её, цыганку, могут просто не взять на такую работу. Наслышана была о предвзятом отношении к людям её национальности.
Первый рабочий день оказался очень трудным. Обессиленная, вымотанная девушка даже не поела и не познакомилась с соседками. Пришла и легла спать.
А когда так же прошли и следующие несколько дней, Вера совсем отчаялась. Ночью лёжа в постели в этой маленькой жалкой комнатушке Вера впервые за всё это время плакала. Какой огромный диссонанс был между тем миром, в котором она жила раньше, и этим, в который добровольно проникла. Там золото, роскошная мебель, вкусная дорогая еда, а здесь… Здесь нищета и прозябание. Она всем говорила, что жила в деревне. Но видели бы они эту деревню. Большинству городских жителей до того уровня жизни никогда не дорасти. Своими руками она разрушила всё, что имела, отказалась от всего, чем раньше жила. Зачем? Ради каких-то призрачных целей однажды стать известной танцовщицей. Детский сад! Таких дур миллионы и только единицам везёт. Не так уж ей плохо было жить в доме Марии. Когда хотела, она могла ездить верхом, танцевать, купаться в море. Мария если и ругала, то лишь за реальные проступки. Что скрывать, по большей части Вера сама была виновата в этих конфликтах. Гибель родителей, подростковый возраст, взрывной характер – всё это повлияло на то, что она стала бешеной и злой. Только и думала, как насолить Марии, как вывести её из себя. Ни разу ни одного слова благодарности ей не сказала за то, что та её, сироту, приняла.
Вера отвернулась к стене и накрылась с головой одеялом. Она плакала беззвучно, чтобы соседки по комнате не слышали. Хватит уже этих приключений, наигралась. Надо возвращаться. Утром она позвонит дяде Яше и будет молить о прощении, попросит разрешения вернуться.
Наконец заснула. Это был не сон, а какое-то тревожное поверхностное забытьё. Снились странные пугающие события. А утром ничего из этих кошмаров не могла вспомнить. Всё её ночное отчаянье как рукой сняло. Снова появился оптимизм и готовность бороться дальше. Звонок Якову был отложен на неопределенное время.
В комнате с Верой жили несколько женщин. Все приезжие и все гораздо старше неё. Кто-то работал горничной, кто-то посудомойкой, кто-то, как и сама Вера, продавцом. Летом в Крыму работы хватало всем. Единственная, с кем Вера как-то стразу сдружилась, была Надя. Старше всего на пару лет, тоже торговала сувенирами, тоже ела шаурму и беляши из соседнего ларька. Девушки были совсем разные. Видимо, их свели общие проблемы. Надя казалась Вере умной и опытной, многое повидавшей в жизни. Вера жадно впитывала каждое её слово. Ей нравилось, что Надя всегда искренна, во всех своих порывах и глупостях.
– А твои предки не против, что ты торгуешь? – спросила как-то Надя оживлённо.
Вера опустила глаза. Тема родителей для неё была невыносимо болезненной. Не проходило дня, чтобы она не думала о них, не вспоминала те события в мельчайших деталях. Стоило задуматься, уйти в себя, и перед глазами снова пламя, горящий дом и страшный запах гари. Работа и общение с людьми отвлекали. А оставаясь одна, она снова вспоминала. Поэтому ей так необходимо было общение, веселье, танцы. Чтобы жить.
