Владимир и Римма Соколовы
Это стихотворение я написала от имени Володи… Все было именно так, я только в рифму облекла…
Мне осталось немного, наверно,
Я не чувствую больше сил.
Я тебя ненавидел безмерно.
Потому что безмерно любил.
Я всегда был с тобою надменным.
Экономил зачем-то слова.
Но а ты поведением смиренным
Изводила меня на дрова.
И бросались мы снова и снова
В необузданный этот костер.
Выясняли жестоко, сурово,
Кто, кому и за что нос утер.
Как-то жили. Беспечно и сложно.
Вместе тяжко, немыслимо врозь.
Я считал, что любовь невозможна,
Но тебя мне любить довелось.
Потому что варить не умела,
Всех боялась, при свете спала,
И жила как могла, как хотела,
И еще отвратительно пела…
Вот такие дела.
Бывает, разругаемся, пыль до потолка, посуда вдребезги, ты меня ненавидишь, я тебя ненавижу, все, разводимся. Хлопаю дверями, ухожу. Сама вою, как ты там один. Телефон с собой таскаю. Позвонить порываюсь. Но ведь гордая, куда там. А ты-то какой гордый! Сутки проходят, звонишь. «Муха, быстро приезжай». Еду. Не еду, а лечу. Прижмемся друг к другу, и сидим молча. Нечего сказать. Соскучились. И так десять лет настоящего скорпионьего счастья на раскаленных углях, да на битом стекле…
Слово выпало из строчки
Как по сердцу нож.
Распадаясь на кусочки
Что не соберешь.
Монотонно за окошком
Дождик моросит.
Репетицию разлуки
Вечность не простит.
Плакать будет слишком поздно
Да и ни к чему.
Нам с тобою невозможно
Жить по одному.
Как то опять поругались на сутки (это самое большее, на что нас хватало). Звонишь, ласковый такой. « Приезжай, я тебе платьишко купил красивое, бархатное, с пояском. Надо туфельки еще под него. Но туфельки вместе пойдем покупать, обязательно под цвет, Шмотошница».
– Сам такой. А платьишко какого цвета?
– Ну такое… какашечное.
– А, понятненько. Лечу. Жди.
Много всякого покупал. Идем вместе по магазинам, на что глаз мой упадет, то и покупает. Один если в магазин идет, то обязательно и мне какую-то штучку купит. Чаще всего шарфики, шляпки, телефоны и духи. Духи вообще часто дарил. Однажды даже помаду с тенями для глаз подарил! Себе покупает что-то и мне обязательно.
И живу я теперь в шляпках, шарфиках, телефонах и духах. Куда ни глянь, везде воспоминания о тебе, везде твои подарки. Духи заканчиваются, а флакончики я не выбрасываю. А твои в воздух брызгаю. Тобой пахнет.
А за окном куда-то идет дождь. Я курю и смотрю в даль. Жду…
Я плакать пойду под дождь,
Чтобы не было видно слез,
Чтоб плыла под ногами тень
Поседевших твоих волос.
Я отмою твои следы,
Отыщу их под толщей луж.
У земной, обычной жены,
Неземной, необычный муж.
Пусть дороги размыло. Пусть
Бесконечно идут дожди.
Ты сказал, что потом придешь.
Ты сказал «только очень жди».
Глава 4
— А если я умру первой, как ты будешь жить?
– Сопьюсь и сдохну следом.
– Тогда молись, чтобы я не сдохла. Не хочу, чтобы ты спился.
– А я знаю-знаю, как ты будешь жить, если я сдохну первым. Театр закроют, а тебя в помойном ведре утопят. Пойдешь мужика себе искать.
– Воф, ну про мужика-то ты загнул.
– Да уж, после меня ты точно уже никого любить не сможешь…
Вот моя душа! Вот она!
Из каких же я нитей соткана?
Из каких невесомых ниточек
Сотворяет небо половиночек?
Ясным солнышком в небе ластилась,
Словно причастилась – сопричастилась.
Неизбежностью я измотана.
Вот моя душа, вот она,
Так запаяна, замурована.
Чем же я к тебе так прикована?
Оторвать уже не получится.
Так и будем с тобою мучиться.
Безрассудной и горькой мукою.
Мы бессильны перед разлукою.
Что же, милый мой, нам отмерено,
И какой это мерой меряно?
Вот моя душа, вот она…
Вот моя душа, вот она…
Вот моя душа… вот она…
Мы с Володей ни с кем ужиться не могли. У обоих куча браков, очень недолгих. А вместе от начала и до конца прожили десять лет. Два скорпиона всегда договорятся между собой.
Глава 5
23 ноября 2018 года. Областная больница. Ты лежишь на кроватке, а я сижу напротив в кресле-каталке. Смотришь на меня внимательно-внимательно, словно запомнить хочешь, словно фотографируешь на память, и вдруг говоришь «Люблю тебя, дуру такую». И столько нежности в этих словах, столько трепета! И стало страшно. Здесь я осознала, что это конец, абсолютный, окончательный, все, больше ничего не будет, больше не на что надеяться. Закрываю уши, чтобы не слышать голос. Твой голос слышать не могу. Сопротивляюсь: предатель… предатель, зачем ты меня предаешь, зачем уходишь, ненавижу. Бог, и тебя я тоже ненавижу, зачем забираешь, он же так хочет жить. Все, я не буду тебе молиться. Никогда не буду. Ты предатель…
А сама улыбаюсь до ушей, изображаю радость…
– Дура ты моя… иди сюда, садись вон там в ноги… дай мне ручку…
Взял за руку крепко-крепко. И смотрим друг на друга. Запоминаем. Каждый свое.
Прижалась к нему, рядом притулилась на больничной койке, нюхаю волосы. Надо набыться, налюбиться, запомнить взгляд, запах, звук. Все запомнить все вместить в себя, чтобы потом на каждый день хватило, делить буду по капелькам, по чуть -чуть, чтобы навсегда хватило, на все мою оставшуюся жизнь. Чтоб с избытком, чтобы и потом, чтобы после нас еще долго-долго… Срочно набыться… Только как?
Последняя фотография Владимира Соколова. За полтора месяца до смерти. В ДК «Нефтехимик» (Ангарск. На премьере спектакля «Мать богов» по пьесе В. Хайрюзова. Для которой Володя написал музыку… Музыка к этому спектаклю была последней его работой.
Вот ведь жизнь.
Что кисет с дорогим табаком.
Каждый день, как затяжку смакую.
Вспоминаю все время, как ты говорил:
«Я люблю тебя, дуру такую»
Почему то на этой мятежной земле
Не успели мы вдоволь набыться
И теперь иногда ты приходишь ко мне
Поболтать про дела, и посниться…
Так случилось… Случилось вот так —
Мы с тобой разлетелись по нотному стану.
Я хотела у смерти тебя откупить.
Оказалось – не по карману.
Что лежало там, словно куда – то ушло,
Провалилось в бездонную дырку.
Но успели схватить мы с тобою, назло
Дуре – смерти, друг друга за шкирку…
Глава 6
Мы были одинаковые, только миру свою одинаковость транслировали по-разному. Именно эта одинаковость и спасла наше совместное бытие. Могли молчать вечер напролет. Зайдешь в комнатку «дай головочку поцелую» и уйдешь к себе. А то и чай нальешь, принесешь, бутерброд икрой намажешь. Так набуровишь, что икра на пол падает. В комнатку заглядываешь, стоишь минуту на пороге скромно. Садишься на уголок кровати, словно стесняешься, рассказываешь о чем-нибудь. «Ешь давай, тебе для крови полезно». Всегда икру покупал для моей крови…
Главное, что друг у друга в поле зрения. Это называется – просто быть. А теперь как быть? Тебя ведь нет в поле зрения…
В изголовье твоя фотокарточка
В белой рамке под тонким стеклом.
Я теперь беспризорная ласточка
Навсегда потерявшая дом.
Я любуюсь влюбленными парами
Под июльской блуждаю луной,
Обнимаясь с ночными кошмарами,
И каждый с разлуку длиной.
И не дай бог кому то услышать
Как, вытягиваясь в струну,
На чужой, обветшалой крыше,
Воет ласточка на луну…
Ты любил про семью говорить. «Как то отец матери задание дал, мол, иди на рынок и купи букет цветов для Лени Мессмана. Он, говорит, их только и любит. Называются залупянки, голубенькие такие. Ходит Инесса по рынку у всех про залупянки спрашивает, и никто про такие не знает. Возвращается домой злющая и на Игоря шумит. А тот смеется, заливается…»
Любил родителей очень. Тебе их не хватало с самого детства. Вы с братиком Сашей подолгу жили с дедом Александром Федоровичем и бабушкой Викторией Иосифовной в Ленинграде, пока родители по городам и весям мотались.
Братики Володя и Саша Соколовы с дедом Александром Федоровичем Соколовым
Маленький Володя у памятника Михаилу Глинки
