Старичок улыбнулся и протянул руку.
– Петр.
– Анатолий, – Хвостик пожал сухую, колючую, как наждачка, ладонь.
Его новый товарищ действительно выглядел старше своих лет и казался мумифицированным – высох, как мотылек, угодивший в ловушку между оконными стеклами.
– Глухие у вас тут места, – сказал Толик, принимая пакет с картошкой.
Петр отсыпал щедро.
– И не говори, глухие, – кивнул дедок.
– Волки водятся, – сказал Толик.
– Ну уж, загнул – волки. 70 лет здесь живу и никаких волков никогда не видел. Да и не мог видеть. Тут же завод фосфорных удобрений за пригорком, я там всю жизнь оттарабанил, волков и в помине быть не может. Правда, и людей тоже. Рабочие из города едут, в деревне не селятся, вот она и вымерла.
– Я вчера ночевал во?о-н в той роще, – Хвостик показал рукой в сторону своего бивака. – И всю ночь вокруг нее ходил волк, выл.
– Вон той рощи? – уточнил Петр.
– Ну да.
Старичок внезапно расхохотался и даже выронил сигарету.
– Ох, насмешил! Волк! Это Володька – сосед. Вчера приезжали армяне, он купил у них бутылку, наклюкался. А у него корова. Последняя осталась в селе. Заблудилась. Вот он ее и искал, а чтобы сманить – стал мычать или выть, уж не знаю, насколько хорошо у него получилось изобразить корову, но я даже отсюда его слышал.
Хвостик тоже расхохотался.
– И что, как? Нашел корову?
– Не-е-е, пьяный заснул, тут у меня на крыльце. Корова сама вернулась. Она поумнее будет человека, тем более Володи.
– Супруга ваша поди его с крыльца согнала?
– Да не. Какая супруга. Я один живу, бирюком, можно сказать. С женой еще в 90?е развелись, дети в Саратове. А я на пенсии, доживаю. Так ведь ее называют – пенсию – «время дожития», – грустно сказал Петр.
Возникла пауза. Ровесники сидели на завалинке, попеременно вздыхая.
– Слушай, я у этого самого Володьки молоко покупаю. Будешь молоко с хлебом? Купил вчера аж четыре буханки, мне все не съесть. Зачерствеет. Издалека, стало быть, едешь?
– Издалека. С Кубани. На мотоцикле.
– О! Ну даешь. А куда? – удивился Петр.
– На Байкал хочу посмотреть, – сказал Хвостик.
– Это зачем? Чего на него смотреть, озеро и озеро, – пожал плечами дедок, а потом встрепенулся и добавил
– Ты это, подожди меня здесь. Я сейчас, мигом, молоко принесу. Поболтаем. Мне же и разговаривать тут, по сути, не с кем, с телевизором только – три канала ловит – а с Володькой-дураком говорить не о чем.
Через минуту явился Петр с буханкой хлеба, двумя эмалированными чашками и бидоном молока. На завалинке расстелили газету «Саратовские ведомости», хлеб Петр поломал руками.
– Хлеб нож не любит, его руками надо ломать, – деловито заметил Петр и разлил молоко.
Оно было холодное и вкусное, как в детстве.
– А чего ты в город к детям не уедешь? – спросил Хвостик.
– Нужен я им больно. Они, конечно, никогда не признаются, но я стану обузой. Не хочу. Здесь доживу, сколько той жизни осталось, – философски заметил дедок.
– Это не повод тратить остаток впустую, – сказал Хвостик и хлебнул молока. – Ты же еще бодрый и не пьешь, похоже. Чего сидеть, усыхать?
– Не пью, – согласился Петр. – На заводе все пили, а мне с молодости это противно. И жена так говорила, ты, мол, Петя, какой?то пустопорожний, как чемодан без ручки, лучше бы ты пил. А я и не пил, все ждал чего?то всю жизнь, ждал и ждал.
– А чего ждал?
– А вот и сам понять не могу. Жизни ждал. Помню, в школе, когда учился, ждал, что окончу восьмилетку, пойду в ПТУ в Саратове, и вот тогда?то начнется настоящая жизнь! Окончил, пошел в ПТУ. Три года учился на машиниста котлов, думаю, все это суета, сон, ерунда, ремесло освою и в армию пойду. Там уж жизни хлебну, мир посмотрю, – Петр сделал большой долгий глоток. – Пошел в армию, на Тихоокеанский флот. Специально попросился на флот, чтоб подольше служить, три года, а не два.
– Флот! Надо же! И я на флоте служил! – стукнул себя по коленкам Хвостик.
– На каком?
– На Балтийском.
– О-о-о. Мы с тобой, получается, матросы.
– А то!
– Три года ходили. Однажды даже в Кейптауне были. Представляешь? Знаешь, где это?
– Ну, конечно, в Африке, – пережевывая хрустящую корку, ответил Хвостик. – Я и сам в кругосветку ходил. Дважды был в дальних секретных походах.
Дядя Толик просиял, вспоминая это.
– И я был, и в кругосветке, и в походах, но как?то опять все чего?то ждал. Надоели мне эти чайки, крабы, вода куда ни глянь. Заскучал. Думаю, пойду на дембель. Вернусь в Балаково – это город у нас тут рядом – и на завод устроюсь. Буду жить, может, квартиру дадут, женюсь. Так и вышло: женился, жена Надежда, хорошая, но глупая баба, – Петр вспомнил супругу и ухмыльнулся. – Квартиру, кстати, тоже дали в Балаково. Дети пошли, туда-сюда, завертелось, но знаешь, все словно мимо меня вертелось. Иной раз сижу и целый вечер в окно смотрю. Жена подходит, говорит, ты чего там высматриваешь, не видно ни зги. А я плюну и спать пойду.
Петр говорил, и голос его был глухой, задумчивый и печальный, словно раздавался из погреба.
– Потом жена нашла другого. Тот, кстати, пил и даже, как мне рассказывали, входную дверь пропил. Дети к тому времени уже выросли, разъехались кто куда. А я как на пенсию вышел, в родительский дом переехал, сюда вот, мама у меня здесь жила. В 89 лет померла. Квартиру детям оставил, дочке. Парень, сын, в меня пошел – тоже странный какой?то, отказался от своей доли в квартире. Сестре, сказал, батя, оставь. Так я всю жизнь и провел в зале ожидания. Вот и сейчас жду, – резюмировал Петр.
– Это чего же ты сейчас ждешь? – спросил Хвостик.
– Как чего? Известно чего – смерти, – твердо и даже решительно сказал старичок.
– Слушай, у вас тут телефон ловит и интернет даже есть, – перевел разговор на другую тему дядя Толик.
– Это из?за завода нашего, удобрений. И на том спасибо, – ответил Петр.
– Есть у тебя смартфон?
– Есть, дочка подарила, на 70 лет.
– Добавь меня во «ВКонтакте». Я в интернет все выкладываю, путешествия свои. Коли никуда из своего зала ожидания не выходишь, может, посмотришь, как я выхожу, а там и сам встанешь, кости разомнешь. Фамилия моя Хвостик. Легко найти.
– Найду уж.
– Ну, бывай, – сказал дядя Толик, протягивая руку старичку.
– Семь футов под килем! – уже веселее сказал Петр.
– И ты на мель не нарвись, – ответил Хвостик.
Мужчины рассмеялись. Анатолий подхватил пакет с картошкой и отправился в сторону рощи, где ждали палатка, костровище и остывшая за ночь «Ява».
Общий путь до Байкала занял более 20 дней. Иногда дядя Толик сбивался с пути, когда навигатор в смартфоне – его Хвостик называл «тетенька» из?за голоса – говорил одно, а карта автомобильных дорог твердила другое. Несколько раз «Ява», уставшая, как ломовая лошадь, отказывалась ехать дальше, и дядя Толик ее чинил. Благо знал каждую косточку своей «лошадки», а люди, которые попадались ему на пути, всегда были готовы помочь.
Хвостик миновал Иркутск, Ангарск и наконец доехал до Байкала. Огромная, до самого горизонта, гладь воды, напомнила ему о службе на Балтийском флоте, бескозырку, потрясающие морские закаты. Сложно было поверить, что это гигантское озеро наполнено пресной водой. Хвостик прислонил к дереву мотоцикл, надел сланцы, как завещала Лара, взял кружку и отправился к берегу озера-великана.
Вода была холодной и слегка отдавала железом. Он выпил целую кружку и долго смотрел, как охотятся чайки. В ту ночь, под сводами плащ-палатки ему приснилось, будто он встал на кровать в их станичном доме, снял со стены матросскую форму и впервые за долгие годы надел ее. На удивление она оказалась в самый раз. В этой форме он куда?то шел по дорожке, ему вслед смотрела Лариса, дети и почему?то все плакали.
Хвостик решил не задерживаться и на следующий день, заварив на байкальской воде крепкого чаю, отправился обратно. Перед этим отправил в социальные сети дюжину фотографий потрясающих байкальских видов. Какая?то колючая, непонятная тревога гнала его обратно, в станицу, к Ларе, дочке с сыном и внукам.
Между Тольятти и Саратовом, фура, груженая астраханскими арбузами, не пропустила «Яву» Хвостика, выезжая со второстепенной дороги, и толстым мохнатым шмелем стукнула мотоцикл в бок. Хвостик удивленно хмыкнул и не успел даже выругаться, как провалился в тяжелую тихую черноту…
– Вы знаете, что родились в рубашке?
Стройный широкоплечий доктор склонился над кроватью отделения реанимации и с улыбкой смотрел на пенсионера, вся правая часть лица которого была одной сплошной ссадиной.
– Надо же, живой, – удивился Хвостик, оглядывая больничную палату.
– И это странно, – сказал доктор. – И куда вас черти понесли на этом драндулете?
– На Байкал, – бесхитростно ответил Хвостик.
– Да мы в курсе, что на Байкал, уже позвонили вашей дочке. Хорошо хоть телефон не разбился, – врач достал из подмышки Хвостика градусник.
Одна рука у Анатолия была в гипсе.
– 37.4. Нормально, завтра вас переведут в общую палату. Его благодарите, – доктор указал на небольшую иконку Сергия Радонежского, прислоненную к стене на прикроватной тумбочке. – Вылетела из бардачка, ребята на «скорой» нам передали.
Потянулись длинные больничные дни. Хвостик каждый день общался с родными, перечитывал Гоголя и писал посты в социальных сетях.
Однажды дверь распахнулась и в палату бочком зашел какой?то мужчина в пиджаке и кремовых брюках. В руках он держал пакет.
– Привет, моряк! Не потонул, слава богу, – у порога стоял Петр. Свежий, бодрый, словно помолодевший.
– Ого, а ты как тут? – удивился Хвостик.
– Ну я же нашел тебя во «ВКонтакте», разве не видел, что я тебя лайкал? – Петр присел на край кровати, пакет поставил в ноги. – Ну, смотрю, ты в больнице. Ехать недалеко, решил навестить, молока вон тебе привез от Володьки. Медсестра разрешила. Можно тебе молока?
– Да не знаю. Можно наверно, спасибо, – ответил Хвостик.
Он был рад, что этот случайный, практически незнакомый человек, как?то промежду прочим, случайно, стал его другом.
Петр разлил молоко. Хвостик привстал, свободной от гипса рукой взял кружку, сделал глоток.
– Я читал твои заметки. Знал, что ты в больнице. Думаю, подожду еще чуток, может, и поеду, навещу. А потом про себя думаю, а чего ждать?то, вдруг его к тому времени уже выпишут. Взял, молока в бидон налил, на автобус сел и поехал. Сколько можно ждать?то, – сказал Петр.
– Правильно, нечего ждать.
– Вот и я про то же. От тебя, кстати, к дочке поеду, давно ее не видел. А потом, может быть, и к жене. Хахаль?то ее помер еще лет 10 назад. Дети рассказывали. Говорили, она одна живет и меня ждет-поджидает, что вернусь, а сама звонить боится.
– Дождется значит, – сказал Хвостик.
– Дождется, – ответил Петр и просветлел.
В открытое окно палаты залетел мотылек, несколько секунд кружил под потолком и сел на плафон. Август подходил к концу.
Зинина кукла
В ту ночь Зинаида долго не могла уснуть: пьяный, густой запах шафрана почему?то не успокаивал, а будоражил ум, гладил его против шерсти. В голову лезла всякая чепуха: обрывки фраз, картины уходящего за горизонт леса, парашютные стропы, стянутые в тугие белобрысые косы, маленькие, как муравьи, люди и домики.
Сознание опытной парашютистки ворочалось и зудело. Так часто бывало перед первой сотней прыжков – оно и понятно, страшно. Однако над ее головой полосатый купол раскрывался уже 3,5 тысячи раз. Если сложить минуты, которые в свободном падении провела «королева воздуха», чемпионка СССР по парашютному спорту, мировая рекордсменка Зинаида Курицына, то набежит несколько суток. Как путь на поезде из Рязани в узбекскую Фергану, куда Зина приехала на сборы.
Было жарко: южная горячая ночь просачивалась в номер через открытую форточку и распыляла липкое чувство тревоги.
«Закрою, пожалуй. Все равно и так и так духота. Может, хоть запах уйдет», – подумала Зина, скинула тонкую простыню и потянулась к окну.
Это помогло. Вскоре 30?летняя чемпионка провалилась в нервный, поверхностный сон. Приснилось, будто она, как обычно перед прыжком, проверяет парашют. Он лежал на столе, его освещали лучи заходящего солнца. Парашют почему?то был очень маленьким, словно игрушечным. Во сне Зина понимала, что в самом деле готовит его для игрушки, своей любимицы Марины – огромной куклы размером с девочку-пятилетку. Отец Зины привез ее под новый 1953?й год из Москвы. «В «Детском мире» купил! Том самом», – весело сказал папа, протискиваясь в прихожую.
Зина на всю жизнь запомнила этот момент – улыбчивый отец, пахнущей снегом, «Казбеком» и мокрым тулупом, большая коробка с Мариной и ощущение такой сумасшедшей, надрывной радости, что пришлось с силой сжимать кулачки.
В тот день Марина стала лучшей подружкой Зины. Она была как живая и молчаливо выслушивала девичьи секреты чуть ли не до тринадцатилетия своей хозяйки. Потом игрушка поистрепалась, потемнела лицом и, наконец, отправилась сначала в темный зев антресолей, а потом куда?то исчезла, не выдержав переездов.
«Ушла Маринка», – однажды грустно сказала Зина, перебирая старый хлам, собранный по сусекам и кладовым.
А вот во сне Марина сидела рядом, на детском стульчике, расписанном под хохлому. Нарядная, свежая, будто только с магазинной полки, в невесомом голубеньком платье, пластиковых туфельках, гольфах. На голове белел аккуратно повязанный бант.
«Как же она прыгать?то будет? В таком?то платье. Нужен костюм, а где его взять?», – подумала во сне Зина, но решила заняться этим позднее, когда убедится, что парашют в порядке, а значит Мариночка в безопасности.
Она внимательно, наметанным глазом осмотрела каждую деталь парашюта, каждую потрогала, подергала, затянула. Все крошечное, но очень искусно, ювелирно сделанное. Маленький узел контровки петли звена к кольцу на ранце, маленький фал гибкой шпильки, маленькая лента-завязка…
«Какой ладный парашютик, как настоящий», – улыбнулась Зина, подхватила его за лямки, обернулась, чтобы передать Марине, но вдруг обнаружила себя в самолете.
