Вспомним всех, кого можно легко забыть,
и поржём до слёз в компании с фонарём.
В магазин зайдём – забудем вино купить,
развернёмся и снова туда пойдём.
Приезжай – когда-нибудь, налегке,
из Сургута или заморских стран.
Чтобы птицы в своём безоблачном высоке
нам завидовали, нам завидовали, нам.
Только и помню
Только и помню – кличет ольха беду,
тени за шторой, сумерки нарастают.
Только и боли – ветер свечу задул,
только и страха – звёздная волчья стая.
Так и жила со звёздочкой в кулаке,
нежно сжимая, не уколоться чтобы.
Память уносит лишнее по реке —
годы.
Я ещё я, вторая стою в ряду
воспоминаний на жёлтом, истлевшем фото.
Что это было? Мухи летят в саду,
и не прервать их тающего полёта.
Кто говорит о смерти перед сном…
Кто говорит о смерти перед сном,
ныряя с головой под одеяло?
Как это будет? Ночью или днём?
Как будто в гору шла и вдруг устала?
Как, из меня возникнув, прорастёт
по всем законам физики печали
такая пустота, что ё-моё,
как будто дома нет, а постучали.
И, в общем, будет незачем жалеть,
что небо курит ту же самокрутку,
что тот же колыхающийся свет
стекает вниз на людную маршрутку.
Так и уснёшь, не зная, что потом,
свернувшись с краю, будто места мало.
Пусть всё проходит, пусть проходит, но
пусть повторится как-нибудь сначала.
Человек. Перрон. Птицы
чемодан перспектива перрон
человек не уехал пока
тает небо на радужках крон
караваны идут облака
человек ещё жив и здоров
он берёт бутерброд и коньяк
в привокзальном кафе за порог
он выходит курить не взатяг
сколько жизни ещё про запас
сколько ветра попутного впрок
бросить всё и уехать сейчас
паровоз серебрится гудок
человек не уходит в запой
ему в общем и тут зашибись
курит долго одну за одной
и шугает слетевшихся птиц
на честном слове на игле еловой…
на честном слове на игле еловой
на тонкой нити первого луча
жизнь собирается
из ничего по новой
пролесками меж соснами бренча
они свечение картинно преломляют
в бездонный синий будто бы шутя
на стебельках коротких отражая
всё небо в сизых капельках дождя
геройски воскресает в раме муха
какая жизнь гляди-ка лапки нега страсть
весне респект скажу
пролескам уважуха
и мухе пожелаю не пропасть
На полпути
Как странен дождь на полпути зимы.
Вот плащ промок до шёлковой подкладки.
Волненье птиц. И с краешка волны
берёзы тощей мертвенная складка.
Берёшь в прихожей зонт – выходишь без,
ничем не нужным рук не утруждая.
Для птиц ты – человек и волнорез,
стоишь, как пень, от вечера до мая.
И дождь проходит сквозь тебя, как сон,
и сон в тебя втекает постепенно,
а ты не сводишь глаз с колючих крон,
себя забыв, дурак обыкновенный.
Несёшься вдаль…
Несёшься вдаль,
и даль в тебя втекает
лесной опушкой, пылью, птичьим граем.
Далёких фар сливающийся свет
на встречной и невстречной полосе.
Подпрыгивает сердце – дело в кочках
и в судьбоносных выверенных строчках.
Окно открыть, махать руками птицам,
листать шоссе страницу за страницей.
Гудит машин рычащее контральто
над стелющимся чувственным асфальтом.
До горизонта ехать – до луны,
хрипит мотор, трепещет в поле сныть.
Мне лето позвонит издалека…
Мне лето позвонит издалека —
из той несбывшейся особенной печали,
где жук травинку длинную качает
и смотрит вниз, как будто с потолка.
Мне лето позвонит наверняка.
Ты это слышишь тоже? Лето ближе.
О всех пропавших в небе говори же.
Ты про кого? А я про облака.
Про свойство памяти – начать опять с конца.
Всё было так, а может быть, иначе.
Ах, сколько лет прошло? Звонит и плачет.
И жук висит для красного словца.
Кто там
проснись ты грибник на природе
с лукошком в осенней тиши
осина стоит на проходе подвинься осине скажи
шурши себе в преющих листьях
как будто тебе всё равно
кто там впереди затаился
и кто уцелел за спиной
в хрустающем воздухе гладком
иди ни о чём не тужи
грибы твои в полном порядке
и целы твои миражи
смотри меж осин в голубое
как будто тебя не нашли
и всё твоё братство грибное
столпилось у кромки души
Куда уходит время? В седину?..
