Тайная история Тартарии. Том 1. Паны, холопы и Другие
Наталья Резанова
Владимир Свержин
Вук Задунайский
Владимир Русанов
Татьяна Андрущенко
Тартария… Древняя и малоизученная страна на старинных картах. Но чтобы попасть в это загадочное место, не надо ходить далеко. Тартария окружает нас со всех сторон. Там всё, как и тут. Те же леса и болота. Те же зима и лето. Те же паны и холопы. Только Другие там живут прямо среди людей. Но наступают страшные времена. Сдвигаются невидимые глазу силовые линии. И тогда безумие охватывает целые народы. Оплетают всех своими тайными интригами иезуиты, которые и не люди вовсе, а скорее рептилоиды. Но жестокий гетман-оборотень уже штурмует их крепости, чтобы привести земли Тартарии под скипетр московского царя.
Вук Задунайский, Владимир Свержин, Владимир Русанов, Наталья Резанова, Татьяна Андрущенко
Тайная история Тартарии. Том 1. Паны, холопы и Другие
Предисловие
Перед вами сборник рассказов и повестей, написанных в различных жанрах – мистический реализм, альтернативная история, криптоистория, фантастический реализм, даже сатира. Так что жанр – не главное. Главная отличительная особенность произведений из сборника – это то, что посвящены они России и ближайших к ней территориям, которые сегодня находятся в границах Белоруссии и Украины. Это можно расценивать как всплеск интереса к экзотике, – действительно, в какие только времена, на какие континенты, планеты и в далекие-далекие галактики авторы порой не забрасывают своих персонажей, но вот близлежащие площадки интересуют их гораздо меньше. Но можно и поразмыслить о том, отчего это вдруг российские писатели-фантасты вдруг потянулись к этой, почти забытой теме.
И ведь если задуматься, экзотики, настоящей фантастической экзотики – с разумными и не очень рептилоидами, марсианами, гигантскими плотоядными тараканами и космическими кораблями, бороздящими просторы Вселенной, – на прилежащих к границам России территориях нет и быть не может. Этно-колорита в лице русалок, панночек, казаков, горилки, сала – сколько угодно. А того, что мы привыкли видеть в книгах на полках с надписью «Фантастика» в книжных магазинах – нет. Что же там есть тогда?
Здесь мы подходим к интересному и, наверное, главному вопросу. Думаю, никто не будет спорить, что русские, украинцы и белорусы – очень близкие народы, которые к тому же не так уж и давно по историческим меркам были единым народом. Стало быть, и путь у нас общий. И сознание тоже. И даже, что интереснее – бессознательное. А значит – у нас общие и фантазии, и сказки, и архетипы, и много чего еще. Безусловно, отдельные части этого общего организма могут переживать невероятные и даже пугающие трансформации, но они будут именно так и восприниматься – как проблемы и беды единого тела. Оторванные конечности не болят. А поскольку последние триста лет, за исключением кратковременных периодов войн и революций, а также последних 25 лет эти территории представляли собой единое государство, то и писатели обращались к ним не так уж и часто – ведь не болело, да и история воссоединения Украины с Россией казалась необратимой и лишенной обратных перспектив. Обращались нечасто – зато метко.
Первый, кто тут же приходит на ум, – это Гоголь, Николай Васильевич. Именно он вытащил на свет божий, препарировал и инвентаризировал весь этот, хорошо известный сегодня украинский бестиарий – с жуткими казаками-оборотнями, Вием, ведьмами-панночками и прочими характерными представителями флоры и фауны сопредельных территорий. Гоголь всегда был, если можно так сказать, популярен, при любом общественном строе и режиме. Он часто экранизировался: и в советское время, и уже в новейшее, постсоветское. Но случилось то, чего, с одной стороны, ждет, а с другой – должен бояться любой писатель, посвящающий свои строки сверхъестественному. Проинвентаризированная некогда нечисть, за давностью лет сданная в музей, полезла буквально изо всех щелей. Тут Гоголя уже мало, нужно как-то объяснять происходящее: либо, рационализируя его, рассказывать об особенностях национального менталитета, либо, напротив, иррационализируя, выписывать во всех подробностях те странные, если не сказать – страшные фантазии, охватившие братские народы.
И тут вступает в действие старый добрый «закон творца», слегка переделанный под специфику литературного труда: «Если хочешь прочитать хорошую книгу, напиши ее сам». Вот авторы и пишут. И благодаря им, минуя уже набивших оскомину панночек и Виев, которые оказываются всего лишь верхушкой айсберга, мы вырываемся на оперативный простор Тартарии, или как ее еще называли – Russia Alba – этого особого региона в «мягком подбрюшье» Российского государства, где постоянно сталкиваются глобальные геополитические интересы, а потому чертовщина цветет «пышным цветом» во все времена и эпохи. Фронтир – он и есть фронтир, в самом что ни на есть универсальном значении малоцивилизованной окраины, куда еще не добрались чудеса науки, техники и законности, и где, в отличие от уютной метрополии, отважных героев ждут невероятные приключения.
И не наша вина, что фронтир этот оказался у нас под самым боком. Чтобы попасть в удивительный мир Тартарии, не надо лететь в неизведанные страны и придумывать далекие-далекие галактики. Тартария не так далеко от Москвы, на поезде можно доехать, и даже на машине. Там всё, как у нас. Почти. Те же леса да болота. Та же зима и то же лето. Только, в отличие от нас, Другие там живут не где-то далеко, а прямо среди людей, да и сами люди до сих пор делятся на панов и холопов. Потомки древних родов там наделены особой, сверхъестественной силой, а призраки не просто безобразят в ночное время, а охраняют родные места от чужаков залетных.
Как и принято в общеславянской традиции, мертвые не оставляют живых в беде – и в этом наше отличие от, скажем, европейской или американской традиций, где мертвецы, как правило, злобны и враждебны людям. Только ждать беды той уже недолго. Сдвигаются невидимые обычному глазу силовые линии, образуя кармические узлы. Бьются в падучей целые народы, безумием своим заражая других. Оплетают всех своими интригами иезуиты, которые и не люди вовсе, а какие-то скользкие засланцы невесть откуда. И вот уже жестокий гетман-оборотень штурмует крепости, где засели они, дабы привести Белую, а заодно и Малую Русь под скипетр московского царя. Вот тебе и скучные области «по соседству». Вот тебе и провинциальные байки. Под боком, как оказалось, мистики и непознанного может таиться больше, чем в пресловутых далеких галактиках, причем происходит всё это не где-нибудь там, а здесь и сейчас. Есть, о чем задуматься. Есть, о чем написать. Есть, о чем прочитать.
Потому что написанное в сборнике даже не про рептилоидов с планеты Нибиру, и не про происки тайных и неумолимых иномировых сил, а про связь времен. Грубо говоря, лампочки в подъездах нам не инопланетяне выкрутили. И кнопки в лифтах пожгли – тоже не зеленые человечки. Посему нечисть, лезущая из братских народов, на самом деле наша, общая, родная, можно сказать, нечисть, и лезет она изо всех нас при определенных условиях. Только преодолевать ее каждый будет по-своему: кто-то вернется с этой битвы со щитом, кто-то – на щите, а кто-то – и вовсе дезертирует. Но в этом писатели-фантасты уже не виноваты. Они как врачи-диагносты, их цель – правильно диагностировать болезнь и записать диагноз в карту. Хирургами работают обычно совсем другие. А порой и сама жизнь.
И еще о диагнозах. В 2009 году украинские СМИ разразились серией статей о «провокационных книгах» фантастического жанра, описывающих войну между Донбассом и Украиной (упоминались в основном «Война 2010. Украинский фронт» Федора Березина, «Поле боя – Украина. Сломанный трезубец» Георгия Савицкого и «Эпоха мертворожденных» Глеба Боброва). Тогда это казалось всем фантастикой, если не хуже – провокацией. Сейчас это уже не кажется никому чем-то невероятным. Жизнь оказалась невероятнее и страшнее любой сказки. Но в этом не сказка виновата.
Фантастика ценна не только сама по себе, как литературное произведение, которое может быть интересным и захватывающим, а может – скучным и вторичным. Фантастика ценна своим прогностическим потенциалом. Этот потенциал у донецких писателей, более десяти лет назад довольно точно описавших сегодняшние события, оказался просто огромным. Ибо сейчас эта фантастика – это уже сугубый реализм. Это ли не лучшая награда для фантаста? Если в данном случае вообще может речь идти о каких-то наградах, ведь в том, что война пришла к тебе в дом, нет ничего хорошего.
Представленные в сборнике рассказы и повести вроде бы не обращены в будущее. Скорее в прошлое. Но кто сказал, что его осознание не способно влиять на происходящее сейчас за окном? Тут остается только сказать – иди и смотри.
Вук Задунайский
Александр и Людмила Белаш
Владимир Свержин «Белый Хорт»
Прохладная струя ударила ему в лицо. Не открывая глаз, он жадно ловил пересохшими губами капли воды. Это было спасением от полуденного жара, от изнурительной жажды, от которой путались мысли. Это было спасением. Иван уже потерял счет времени, так долго стоит привязанный к великанскому дубу. Первые часы ему казалось, что веревка жжет, душит его, а сейчас он ее даже не чувствовал, будто сросся с огромным деревом. Куда-то делись голод и страх. Они просто растаяли, канули невесть куда. Ну, да и бог с ними.
Лихих людей и лютого зверя он не боялся. Его серый побратим, повинуясь неслышному зову, вышел из чащи и улегся прямо у ног. Кому охота тягаться с таким волчиной? Но старика он все же подпускал. Нехотя вставал, приподнимал верхнюю губу, обнажая клыки, приглушенно рычал, но отходил шага на три-четыре. Вполне достаточно, чтобы при случае прыгнуть и в мгновение ока перекусить седобородому шейные позвонки. Много ли такому надо, чтобы дух вон? Однако Иван чувствовал – так, да не так.
Вон, в первый день их знакомства чего дед учудил! Тогда он с серым побратимом понуро брел по берегу, вспоминая хохот добрых молодцев-сечевиков – мол, куда тебе, мальцу неразумному, прутику вербному, за оружие браться? Тебе, хлопчик, впору на палке скакать, да за мамкину юбку держаться! Вот тут-то дедок и появился за его спиной, закряхтел по-стариковски, окликнул негромко, оперся на длинный резной посох.
– Ты б, голубь, уважил старика, по тропке спустился к реке, принес бы мне водицы испить.
И откуда только взялся?!
Иван глянул на него, поклонился, как отец с матерью учили, и сказал со всем почтением:
– Живо сбегаю, дедушка. Да только не в горсти же нести?
– Зачем в горсти? – усмехнувшись в белые усы, ответил дед. – Вот тебе ковшик. Осилишь его сюда дотащить?
Ничего Иван не ответил, лишь из-под бровей обиженно глянул, взял березовый ковш, спустился к воде, зачерпнул… а поднять-то не может! Тянет, аж руки выламываются – а толку нет, ковш будто увяз, не сдвинуть, и все тут.
– И впрямь, я вижу, силенок ты еще не набрался! – потешается старик.
Ивана как прорвало, ковш бросил, кулаки сжал и вверх по тропке кинулся. А старик уже… на другом берегу Днепра стоит, хохочет, за живот держится.
– Уж не биться ли ты со мной удумал, парень?
И, что самое обидное – ковш уже у деда в руках, и полон воды! Тут у Ивана сердчишко-то и упало, понял – не простого старичка он встретил. И встреча эта неспроста.
– Не суди меня, дедушка, не со зла я! – бухнулся он на колени. – Вот те крест, не со зла!
– Ну-ка, ну-ка, – старец, как и не пропадал никуда, снова стоял рядом. – Ты с коленок-то встань, чего штаны протирать! Что ковш из воды не поднял – в том промашки нет – ты этим ковшом весь Днепр зачерпнул, того никакой дружине не осилить. Давай, вставай! И ни перед кем боле коленей не гни! Воину то не пристало!
– Так то ж воину, а я… – Иван всхлипнул от жалости к себе, пытаясь сообразить, как это одним ковшом можно зачерпнуть огромную реку. Но спросить не решился, уж больно странным, да что там, чародейным дохнуло от седобородого незнакомца. О таких ему доводилось только в сказках слышать, тех, что мать когда-то на ночь рассказывала.
– Что ж, парень, никто воином не рождается. Да и не всякому им быть. Но если уж ты родился зубастым, как хорт, то уж, видать, судьба тебе на роду загодя все присудила.
– Откуда, дедко, ты про зубы знаешь?! – ахнул он. Но старец лишь усмехнулся, будто отрок что-то несусветное спросил.
– Так я много чего знаю! И о том, как ты на Сечь просился, да отлуп получил, мне тоже ведомо. Так что, коли желаешь, помогу я тебе.
– Только того мне и надобно! Вот как бог свят! – Иван перекрестился, выдернул из-под рубахи крест и для верности поцеловал его.
– Да вижу я, вижу, не мельтеши! Только ты бы не спешил, ведь не знаешь, через что пройти придется.
– На все готов! – снова перекрестился Иван. – Что скажешь, все приму!
– Много вас, заполошных, об том твердило, да немногие затем с порога на попятную не пошли!
– Я не пойду на попятную, хоть режь меня!
– Для чего ж резать? Да только всему свой черед. Идем. – Старик поманил его за собой и в один миг оказался на высоком берегу.
– А как величать тебя, дедушка?
– Зови Всеславличем, не ошибешься.
И вот теперь Иван стоял, накрепко привязанный к дубу, чувствуя, как исконная сила земли, поднимаясь от корней, наполняет могучее дерево, и то щедро делится с ним. Пожалуй, сейчас он чувствовал себя даже сильней, чем прежде, когда носился с такими же мальчишками в родной Мерефе, да на палках дрался, вспоминая отцовские поучения.
А теперь и вовсе хорошо: днепровская вода нахлынула, отгоняя жаркую погибель и утоляя жажду. Злые мухи, густым роем собравшиеся полакомиться его потом, разлетелись с негодующим жужжанием.
– Ну что, хлопец, жив? – насмешливо спросил дедка.
– Да, – одними губами прошептал Иван. – И тебе, Всеславлич, долгих лет.
– Ишь, ты. Ну, это хорошо, коли жив. Не притомился ли еще этак стоять?
– Коли надо, так и еще постою, – хрипло выдохнул отрок.
– И то дело, – раздумчиво произнес старец, поглаживая бороду. – Да только более не надо.
Иван почувствовал, как в одно мгновение спадает удерживавшая его веревка, и сам он, не имея больше опоры, по-лягушачьи шлепается на четвереньки. И тут же сверху, будто давно подстерегал добычу, рушится на его голову линялый сокол. И не простая это ловчая птица – крылья у нее в размах – будто руки зрелого мужа, а жар от него, как от печи идет. А у Ивана и перевернуться-то сил нет. Чувствует он, как в плечи вонзаются острые когти, сжимаются, разрывая плоть. Вот-вот крючковатым, точно багор, клювом по темечку долбанет, и все – и конец тогда, поминай, как звали!
Но вот, будто волна нечеловеческой силы, иной, – той, исконной, что дубом ему дарена, – наполнила его тело. Вскинулся отрок, да с размаху ударился спиной о дерево, вот-вот птичьи кости захрустят. Ан нет, раны на плечах кровоточат, а жаркого сокола как не бывало.
Едва Иван выдохнул, да божье имя благодарно помянул, мчит на него бурый тур – рога, как полумесяц в небе. А росту – едва-едва Иван, руку подняв, до холки его дотянется. А может и не дотянется вовсе, меряться времени нет. Но мальчишку уже азарт взял – стоит, как ни в чем не бывало, у дуба, и только слушает гром копыт да жаркое дыхание могучего зверя. Вот уже совсем близко налитые кровью, будто лютым огнем горящие, турьи глаза – ан не возьмешь! Иван шмыг белкой в сторону, да и схоронился за стволом. А спустя миг глядь – тура-то и нет!
Вместо того на грудь ему матерый волчина кидается, такой, что крупный волк, не пригибая головы, под его брюхом пройдет. Кидается, с ног сбивает, у самого горла зубами клацает. Вцепился Иван пальцами ему в шерсть, отдавил чуток наверх, да только волчина слюной уже все лицо ему залил, надолго ли сил хватит?
И что уж вовсе непостижимо – его-то, Ивана серый побратим лежит в сторонке оторопью скованный, только скулит тихонько, и вовсе глаза прикрыл, будто помер. И в тот же самый миг Иван вдруг ощутил, как схлынули с мира все краски, и сам он – будто не человек вовсе, а лютый зверь. Спали с него пелены человечьи, зарычал он, крутанулся на месте вертче ужа и мертвой хваткой сцепил зубы на горле волчины. Да так, что кровь мигом заполнила всю пасть, жаркая, пьянящая, дающая новую силу. И вдруг – будто туманом все заволокло.
Очнулся Иван, сидит он под деревом, побратим его серый на колени ему морду положил, ластится. А рядом Всеславлич с деревянным ковшиком сидит да свободной рукой бороду поглаживает.
– На вот, малец, испей водицы, попустит.
– А где все эти?.. – оглянувшись по сторонам, озадаченно спросил отрок.
– Где надлежит им быть, там и есть. – Старец усмехнулся. – Ну что ж, хлопчик, толк из тебя будет, не зря тут мух кормил. А сейчас вставай, пойдем оружие тебе добывать.
Седобородый поднялся на ноги и зашагал, даже не оглянувшись. На ватных ногах Иван устремился ему вслед.
– Далеко ли идти, дедушка?
– Недалече. Отседа верст около двадцати, а может, и тридцать. Вот заодно ногами и померяем.
Парень только охнул чуть слышно, но поплелся за бодрым старцем.
– А скажи-ка, дедушка, что тут было?
– Но это, смотря, в какие времена, – хмыкнул тот.
– Я о нынешнем дне говорю.
– Нынче ты себя нашел. Или пришел в себя – тут уж кто как скажет, – ухмыльнулся Всеславлич и, опершись на посох, внимательно глянул на младшего спутника.
– Так что ж это, выходит, я и впрямь волчину загрыз?
– Можно и так сказать. Но только не в том суть.
– А в чем?
– Ты в себе страх выгрыз и жалость к себе заодно.
Он, как ни в чем не бывало, зашагал далее, насвистывая что-то в усы, и птицы в листве радостно вторили ему, точно дорогому гостю.
