– Кстати, я поговорил с Уваном, он решил вопрос с 12 участком, оказывается нас соединили с ними для эффективного раскрытия дел, а та п****а, как ее там, Де Синье, была не права, короче завтра придем доедать остатки улик. – И договорив ушел, закрыв за собой дверь.
Я открыл папку нашей жертвы, и вот что оттуда выяснил: жертва, Оливер Тамгон, ни раз был задержан за употребление, хранение и продажу наркотиков, по сводке, написанной в документе, был прозван следователями как «детский торговец», потому что подсаживал детей и подростков на наркотики, а некоторых даже подговаривал быть пособником в своих делах, по типу закладки и продажи наркотиков, однако после нескольких отсидок в общий срок 20 лет, пару лет после выхода из тюрьмы не был замечен за деянием связанным с наркоторговлей, и о нем не было слышно ровно до момента его убийства.
Теперь моя теория о том, что это могла быть месть, имеет некоторые основания под собой, но я должен изучить его досье дальше.
Из родственников никого в живых не имел, жил в квартире, в которой был убит, ровно после отсидки, то бишь пару лет. Тесный контакт с соседями не имел, со времен своей пиковой преступной активности, со всеми, так или иначе, повязанных общим делом с ним, контакт не поддерживал, и в сухом остатке выходит так, что Оливер Тамгон был тихоней после тюрьмы, и как-то либо замеченным был, лишь в свои лучшие годы, потому судя по всему копать придется еще глубже, чтобы вызнать убийцу.
Я закрыл папку, отложил ее в сторону и достал из внутреннего ящика стола вишневую настойку, налил ее в стопку и мигом опустошив, облокотился об кресло, задумался: Перво-наперво нужно вновь будет обследовать место преступления, без чьего либо вмешательства, во-вторых узнать точную причину и время смерти жертвы, но не ясно куда отправили труп, в наш или 12 участок. В-третьих, я должен буду опросить соседей Тамгона, они наверняка должны были быть осведомлены о том, что делал Оливер все эти годы, пока жил в Тонгойке, ну и в-четвертых, обстоятельства на протяжении дня покажут, что делать дальше.
Я вновь открыл настойку и налил в стопку, опустошив которую, пододвинул с угла стола пепельницу, с выгравированным на дне лицом Тонгоевым, сохранившиеся спустя столько времени, открыл ящик с другой стороны стола и достал сигареты, что пахли кофе. Само по себе кофе я не любил, однако его запах в сигаретах был что-то с чем-то, и легким движением пальцев открыл бензиновую зажигалку, которую в момент же и зажег, подкуриваясь и сладко затянувшись болью воспоминаний, которые держал в своих легких до момента, пока не почувствовал, что закашляю и с тяжестью между ребер выдыхал в темный потолок, покуда из освещения в моем пространстве была только настольная, желтушная лампа и частый свет в вечерне-ночном окне, позади моего рабочего места, которое почти всегда было зашторено жалюзи, но тем не менее сквозь полосы проблескивали фонари мото-карет и автобусов. Толкнувшись на кресле в сторону, я повернулся в сторону окна, рассматривая через жалюзи разный блеск света, в общей кучи наступившей вечерней тьмы. Я снова затянулся и дымка, что будто текла через мой нос и рот, заполонила мои закрывающиеся глаза.
На момент отключившись, я вновь разинул свой взор, и передо мной опять всплыло то самое кафе и «она» – на ее лице виднелась толика беспокойства, но общий фон ее лица составляла грусть.
– Вив, я больше тебя не люблю. – С каждым промолвленным словом она говорила все тише, перейдя вовсе на шепот с последним словом.
Я… опешил, обомлел, впал в прострацию. Раньше я думал, что же ощущают маньяки, что безумно творят ужасные вещи, не давая себе отчет, что они делают. В этот момент я прочувствовал это ощущение пропасти, как мир вокруг рушиться и человек, что сидит напротив тебя, остается в твоих глазах, даже закрыв их, как когда смотришь на обжигающий свет солнца или лампы, в ушах отпечатываются слова на повторе.
– Ты пытаешься быть со мной и преуспевать на работе, но в действительности я не ощущаю тебя как раньше. – Слушая это, я молил богов низвергнуть в меня тысячу молний, всадить в мою разрывающуюся от боли голову всю обойму пистолета у меня в кобуре под боком, но лишь бы не слышать ее голоса. – Я не потеряла чувства к тебе, я от них устала. Я оплачу за себя чай, но пока ты будешь на работе, я соберу свои вещи и съеду, чтобы не мозолить твои серые, потускневшие глаза. – Она встала из-за столика, оставила рядом со своей кружкой купюру и пару монет, и… просто ушла, сохраняя на лице безмятежность.
Каждый день, спустя несколько лет, я вспоминаю то утро, после которого я панически навзрыд кричу, как будто с возрастом наоборот все ухудшалось, упиваясь всеми возможными средствами, чтобы вырубиться и не видеть ничего, кроме тьмы. Даже закрыв глаза и сидя в своем кабинете, я видел ее грустное лицо, слышал ее дыхание и слова, что ранят сильнее любой пули или удара в лицо.
Сквозь закрытые глаза потекли слезы, капающие на пожелтевшую, от долгого ношения, рубашку, и я всхлипывая открыл глаза, утирая слезы низом рубахи, отвернулся от окна к столу, вновь наливая себе настойку, от дрожащих рук проливая несколько капель на стол, и выкуривая сигарету одну за другой, с летящим на себя пеплом, выключил свет настольной лампы, прекратив ее притворное существование ложной звезды, ненастоящего света, отдающее от себя едва ощущаемою теплоту радиации, разделявшую мою внезапную кончину, от переизбытка желтого излучения, одним лишь запыленным и хрупким стеклом.
Наверняка мои товарищи по службе слышали, как стучала стопка по столу, как еле-еле слышно, но все же всхлипывал 49-летний одинокий старик и выл в себя, стараясь не издавать звуков, держась за сердце, скрючивался от боли в кресле, боясь и тоскуя по «ней». Я оставался ночевать в своем кабинете, порой засыпая прямо за столом, забывал нарочно о своей квартире, потому что ее интерьер напоминал о прошлом с «ней», но за мной всегда присматривал Майкл, заходя ко мне в кабинет по окончанию рабочего дня, разделяя и выслушивая мою скорбь, оставался до глубокой ночи, разговаривая со мной, пока я не вырублюсь, чтобы не дай бог чего не приключилось и не пришло чего дурного в голову мне сделать с собой.
Пьяным мне всегда было интересно послушать о семье Майкла, о его жене и детях, о их бытовухе и ссорах, примирениях и заботе друг о друге. Он понимал, почему мне хотелось слышать этого от него, и не задавал лишних вопросов. Он был для меня лучшим другом и единственной семьей.
Такого амбала, как я не останавливали осыпавшие со всех сторон грады пуль или толпа разъярённых преступников, но «она» была моей ахиллесовой пятой, и знание об этой слабости было у немногих людей, однако это был круг доверенных лиц, но если бы об этом узнал кто-то, кто имел бы против меня злые помыслы, эта информация в его руках значилась бы ядерным оружием, против которого я бы не выстоял, потому я перестал заводить какие-то глубокие знакомства, в особенности с противоположным полом.
Вытирая сопли и слезы, уже изрядно напившись, я закрыл допитую и опустошенную до последней капли полностью бутылку настойки, убрав ее под стол и посмотрев на часы, что были над дверью, понял, что рабочий день подходил к концу и поднявшись еле как из-за стола, рухнулся на маленький диванчик, закрывшись плащом, ожидая следующего дня.
*Eztudier H’art – от фринийного «Изучать искусство»
Глава II
«Не запылённые»
Сквозь сон я слышал скрип двери, несколько громких шагов и голос: «Ну хоть сам уснул», и закрытие двери. Я не спал, наверное, мне так казалось, однако мой чуткий слух за столько лет работы ищейкой даже во время крепкого сна позволял мне распознать что происходит рядом – не всегда мне это было на руку, в особенности, когда с шести утра ты мог расслышать как соседи через два этажа сверху начали сверлить свою стенку для сверления, иначе я никак по-другому не мог назвать это место, где они все время что-то сверлят. Тем не менее, пускай я и не мог открыть глаза от наступившей слабости и усталости от алкоголя, уснуть я все никак не мог, поэтому повалявшись еще немного, я рывком дернул сам себя с удобного диванчика, и огромная, бесхозная туша гнилого мяса свалилась с громким возгласом от боли на скрипящий пол. Боль помогала мне прийти в себя, потому мне приходилось иногда себя не сильно, но все же калечить, чтобы заставить тело работать как мне нужно, и поднимаясь, хватавшись одной рукой за диванчик, я сел на него, схватился за голову руками и дал себе пощечины, чтобы отойти от алкоголя как можно скорее, и метнув не ясный взгляд на часы над дверью, увидал что там, неожиданно для себя, около четырех часов утра, а значит у меня было предостаточно время для опохмеления и подготовки к работе. Резко встав с дивана, сам того не ожидая, меня повело в сторону, и я чуть ли не повалился на шкаф с комплектами одежд и орудий. Поправившись, я посмотрел сквозь потрескавшееся стекло шкафа на одежду, и подумал, что стоило бы поменять наконец-то-таки свое пропитанное потом одеяние на себе, и открыв шкаф, взял оттуда рубашку с брюками, пошел пока что в старой одежде до раздевалок с душевыми, чтобы там помыться.
Выйдя из своего кабинета, наш отдел заполняла тьма не проснувшегося города, и я стараясь тихонько и осторожно обходить столы, ненароком об них ударившись, по скрипучему деревянному полу проскальзывал шатающейся походкой в стороны и вышел в общий отдел, откуда уже пошел по коридору департамента, вспоминая, где находятся душевые.
Ходя по коридору с высоченными потолками, а в окнах летел огромными хлопьями снег, ночные фонари по территории участка горели белыми, ослепляющими призраками, что при моем пьяном взгляде на них казалось, что они раздваиваются и двигаются ко мне, но опешив я шел дальше по холлу. Мои резкие ботинки издавали противный звук по новой плитке участка, пока я не услышал откуда-то быстро приближающиеся и короткие шаги, как из-за угла длинного коридора выскочил небольшой силуэт в кромешной тьме, светя ослепляющим фонариком прямо на меня.
– Ах… Вивьен… – Уже более спокойным шагом подходила ко мне, ослабляя силу свечения фонарика, молодая девушка, невысокого роста, с светлыми по плечи, словно воздушными от их пышности, волосами, в форме нашего участка. – Вы опять ночевали здесь? – Она устало, но искреннее хихикнула, прикрыв свою улыбку ладошкой.
– Прости, Анера… – Я прикрывал свой рот ладонью, чтобы не дышать на нее перегаром. – Не напомнишь, где у нас находятся душевые?
– Пойдемте, я вас провожу. – И мы вместе пошли по ночным коридорам департамента.
Мы шли в тишине, и рядом с привлекательной, молодой девушкой мне было не по себе, поэтому я нарушил молчание.
– Анера, а почему ты здесь ночью? – От похмелья проговорил я это с хрипотцой.
– За опоздания поставили в ночную смену охранником, но ничего, у нас рано рабочий день начинается, поэтому скоро я домой, настраивать режим, чтобы уж не опаздывать. – В ее голосе, нуждающемся во сне, чувствовалась странная позитивность, легкость, которая по-своему завораживала… или это я с алкоголя еще не протрезвел.
– Понятно… Знаешь, как я в свои годы, когда еще не ночевал здесь, не просыпал работу? – Пока мы шли по темным коридорам, освещенным светом фонарика, она с некой живучестью и интересом в глазах посмотрела на меня, словно без слов задавая вопрос «как же???», от чего мне стало не по себе, но я продолжил. – Это может показаться глупым, – От внезапно появившейся нервозности я прокашлялся. – но работай до упаду, не поддерживай в себе мнимую энергию с помощью кофе и других возможностей, кроме как возможностей собственного тела, понимаешь, о чем я? – Мы остановились и даже пускай что свет фонаря был немного ослаблен и светил он на меня, я все равно мог видеть в ее карих глазах завораживающую искру, которая не пропадает с возрастом, как у всякой молодежи, а той, что остается как отличительная черта человека, и смотря ей в глаза, я на несколько секунд завис, и говорил дальше, продолжая шаг. – Если быть буквальнее, то физическая нагрузка не только имеет свойство изматывать организм, но и давать ему должную энергию, которая хранится в мышцах, между костей и внутри твоего мозга. Наша работа заключается в себе не только умственную активность, но и физическую нагрузку, поэтому даже я сохранил свою физическую форму, спустя столько лет.
– Вау… – с ее лица, как и в голосе, пропала сонливость, и будто ей в голову пришло озарение.
– А еще наша жизнь это борьба, борись со сном средствами, которые его подгоняют, пей чай! – Последнюю фразу я проговорил с некой гордостью и героизмом.
– Хорошо!!! Это значит, что мне не нужно тратить времени на сон, а заниматься все время собой… – После ее слов, мне показалось что она немного преувеличила смысл моего монолога, и я продолжил ей доходчиво объяснять, пока мы не дошли до душевых.
– В общем, я вас поняла!! Спасибо больше за наставления!! Хорошо вам… помыться? – С последними словами она хихикнула и пошла в обратную сторону, а я в свою очередь пошел умываться.
Душевые даже в темноте были светлыми от плитки уложенной там, и кинув на скамейку чистую одежду, начал раздеваться и взяв чье-то полотенце, пошел в душ. В темноте мне было лучше всего, солнце и чей-то свет меня отторгал, потому мне больше нравилась зима, ведь вечереть начинает раньше, утром свет наступает позже, поэтому я и не включил даже свет в душевой.
Смывая с себя накопленную грязь, на мои глаза опадали мокрые волосы, и проводя руками по своему телу, я ощущал каждый шрам и застрявшие осколки боевых снарядов, накопленные за всю свою жизнь… Мои прикосновения к самому себе напоминали мне о «ней», нахлынувшие прошлые чувства смешались в окровавленную субстанцию, что просачивалась через мой желудок, карабкаясь по внутренностям и доходя до горла, мне силой приходилось его вталкивать обратно, заставляя свой организм его переваривать. Понимая, что находясь долго в тьме, она становится частью меня, заполняя серостью прошлых ошибок и воспоминаний, я останавливаю воду и голый, мокрыми шагами иду до панели, чтобы включить свет, как тут яркая вспышка ослепляет мой взор…
Я слышу женский возглас и протирая глаза вижу, что на входе в душевую стоит Анера, держа в руках кобуру с моим пистолем. И я стою перед ней весь мокрый и голый. Буквально секунду погодя, я отворачиваюсь и прикрываюсь руками, быстрым шагом уходя за полотенце, как тут же поскальзываюсь и падая назад, вырубаюсь.
И вновь мне видится сон, и ожидая что мне вновь придется встретится лицом к лицу с «ней», я открываю глаза и вижу совсем иное: передо мной старый, квадратный телескопический телевизор, на нем идет какое-то кулинарное телешоу, а в руках я держу бутылку пива. Вспышками в глазах перед моим взором возникают кнопки переключения каналов и настроек телевизора, что я смотрю, не понимая, что это значит, как вдруг, сзади слышу какой-то шорох, скрежет железа и открытие форточки – кто-то перелезает через окно, но я не шевелюсь, и слышу громкие, глухие шаги человека, который встает передо мной, но я не вижу его лица, однако его пропорции огромны, ростом высокий, а я просто на него смотрю, как тут он берет пульт телевизора, прибавляет громкость и начинает бить мне в грудь, от чего я задыхаюсь и на секунду теряю сознание, обходит сзади и начинает душить меня какой-то прочной, но тонкой веревкой, после чего резко просыпаюсь.
Рядом со мной сидит Анера, придерживая мою голову и подносит к губам стакан воды, откуда я чуть отпиваю, немного откашливаюсь.
– Я-я так перепугалась, вы с таким звуком шлепнулись на плитку, что даже головой ее разбили, благо крови не было… – Она проговорила это с дрожью в голосе.
Я осмотрел себя, и увидел, что в области паха на мне лежит полотенце, и придерживая его, с помощью Анеры, я начал вставать, окружив свой торс полотенцем.
– Как.. долго.. я был без сознания? – С небольшой одышкой и болью в затылке спросил я, подходя к скамейке у раздевалок, на которой был комплект чистой одежды.
– Где-то минут пятнадцать, я думаю. – Она посмотрела в белые механические часы на своей правой руке. – Простите, это все из-за меня… – Виновато промолвила она себе под нос, держа в руках стакан с водой.
– Анер, тебе не стоит из-за этого переживать, живой же, значит все в порядке. – Я только хотел снять с себя полотенце, как опешил и сказал. – Эм… ты можешь отвернуться, ну или уйти по своим делам, мне нужно переодеться, все дела.
– Ой, да… простите, ухожу! – Она положила на скамейку стакан с водой и убежала из душевой. Убедившись, что она действительно вышла из душевой, я начал одеваться, натянув на себя белую рубашку, черные брюки и такие же носки, однако ботинки менять было не на что, сменной обуви при себе не имел, потому пришлось запрыгивать в них. Взяв с собой старую одежду, отпив стакан с водой, что оставила Анера, я вышел из душевой и в коридоре начал включаться свет, и вдалеке была знакомая фигура девушки, которая завидев меня, помахала мне рукой, на что в ответ я сделал тот же жест, и пошел к себе в кабинет, на этот раз запомнив путь. Идя по освещенному лампами холлу, навстречу мне уже попадались первые работники, и смотря на ближайшие настенные часы, время подходило к половине шестого утра, а значит, что и мои ребята должны были уже быть в пути на работу.
Пока я шел, и здоровался со встречными сотрудниками, мне вспомнилось, то что мне привиделось, когда я упал в душевой. Что это было? Мои представления о том, как жертва была убита? Я не верил в вещие сны, тем более о прошлом, потому что их легко было можно проверить на правду, однако это видение почему-то не оставляло меня в покое.
Будучи в собственных размышлениях, я дошел до своего отдела, открывая двери дальше, понял, что еще никто не пришел, и включая свет в нашем секторе, прошел в свой кабинет, и кинул в пакет грязную одежду, в котором было скопившейся почти под конец нестиранной формы, и подумал, что неплохо было сходить до своей квартиры и постирать наконец-то таки свои вещи, однако идея была довольно опасна, ведь дома меня могло ожидать что угодно: от сердечного приступа, до припадка эпилепсии, поэтому мне нужно было пойти с кем-нибудь туда, потому я достал свой письменный, с синей обложкой журнал, и записал в свой дополненный список дел «постирать вещи дома», попутно сев за стол, открыл и злосчастный электро-журнал, который судя по всему тоже нужно было заполнять, чтобы все мои заметки по делу, видели офицеры, связанные с нашим общим вопросом, который нужно было решить.
Подойдя к шкафу, из которого я взял вещи, в отражении стекла, я посмотрел на себя: высокий, широкоплечий, и с небольшим животом, который собственно под одеждой не было видно, мужчина, без особых залысин, но с небольшой проседью у лба, благо мои волосы, обычно уложенные невпопад, но старательно назад, сохраняли на себе цвет того молодого, спортивного брюнета. А щетина, что стремительно отрастает на следующий день, два, дополняла мою брутальность, но точно не соответствовало тому, что я делал в этом кабинете почти каждый день. Смотря на себя с этими мыслями, я посмотрел сквозь стекло, в котором посмотрел на свой арсенал оружия и вспомнил, что оставил кобуру с пистолем в душевой раздевалке, и мигом помчал из своего кабинета.
Вылетев из своей берлоги, я чуть ли не врезался в Еву-Марию Мирнов, секретаршу лет сорока, работавшую в моей команде, и обменявшись с ней приветствием, я побежал дальше, уже осторожно открывая двери, дабы не вышибить кого-нибудь.
Выбежав в коридор, который уже знатно заполнился спешащими на работу людьми, я обегая их всех, немного то замедляясь, то ускоряясь, но при этом на удивление не запыхаясь, бежал вдоль коридора, прыгая через ступени по лестницам, в кротчайший срок, добежал до душевой, как тут увидел, что на входе в душевую, куда заходят и выходят офицеры мужчины, стоит сложив руки вместе Анера, которая завидев меня, точно чуть ли не засыпавшая на месте, удивилась и спросила:
– Вивьен, а почему вы сюда… бежали? – Ее не на шутку взволновал этот вопрос.
– Видишь ли, я забыл кобуру с пистолем внутри, а в душевой влажность повышенная, вдруг работать перестанет вовсе… А ты почему здесь стоишь?
– Я думала вы возьмете стакан, из которого я давала вам попить, я его взяла из соседнего кабинета у начальника, если я его не верну, то мне крышка… – В ее голосе явно чувствовалось беспокойство. – И я хотела попросить из тех, кто туда идет принести мне стакан, но как только подошла вы сами тут подбежали…
– Не волнуйся, я схожу. – Я почему-то положил руку ей на плечо, и тут же убрал и от волнения, быстро зашел в душевую. Подходя к скамейке, благо на которой лежали не тронутые стеклянный стакан, и кобура с семизарядным пистолем, я взял их и шепотом ругнулся. – Какой же ты придурок старый…
Выйдя из душевой, я передал в руки сонной Анере стакан, а кобуру с пистолем застегнул на своем ремнем брюк.
– Спасибо вам большое, без этого стакана я бы сейчас домой не пошла. – Уже усталая, но все равно от благодарности она мне мило улыбнулась.
– У тебя закончилась смена? – Поправляя на себе ремень с кобурой спросил я.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69435997&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
