В памяти рабочих хранится представление о Николае Ивановиче как о сердечном хозяине-работнике, труженике <…> «Хозяйский дух в нем был и любовь такая, – рассказывали про Путилова, – что гордости своей для дела не жалел. Случалось, созовет всех к той часовне, которая посейчас стоит, выйдет, снимет шапку да поклон на все стороны. Уж мы понимаем, что, стало быть, денег у самого нет на расчет с нами. Он в этом покается, подождать попросит, а мы… и подождем – сколько он назначит. Частенько вволю хлеба не наедались, а дело ростили, не бросали из?за пустяков, потому что душа в душу с ним жили и хозяйский дух в нем чувствовали…»[279 - Смирнов П. М. Памяти Н. И. Путилова // Путиловский приходский листок. 1917. № 5–6. С. 9.]
Очевидно, что не все рабочие поступали таким образом: были среди них и недовольные, устраивавшие забастовки и беспорядки. Однако гораздо больше было тех, кто уважал Путилова. Об этом свидетельствуют его похороны, на которых присутствовало несколько тысяч рабочих. Именно рабочие, в сущности, организовали и провели эти похороны: пригласили певчих из главных петербургских соборов и сами на носилках пронесли гроб с телом Путилова от дома на Большой Конюшенной улице, в котором он жил, до места на высоком берегу речки Екатерингофки, где он завещал себя похоронить и откуда были видны Путиловский завод и Морской порт. Высокий авторитет Путилова и добрая память о «милостивце и благодетеле» еще долгое время сохранялись среди путиловских рабочих, которых даже во время Первой русской революции вдохновляли листовками, начинавшимися словами «Не посрамим имени Путилова…».
От фольклора, который когда-то существовал в связи с Путиловым[280 - Смирнов П. М. Памяти Н. И. Путилова. С. 8.], осталась лишь одна-единственная песня. Наиболее полный вариант этой песни записан в 1931 году А. М. Астаховой для готовившегося ею сборника «Песни уличных певцов»:
Недалеко от Нарвской заставы
От почтамта версты на седьмой
Там отрыты глубоко каналы
Для рабочих приют дорогой.
Там же жил надзиратель конторы
А фамилие Путилов ему,
Он от Бога умом награжденный
И научен на свете всему.
Стал завод понемногу он строить,
Чтоб впоследстве иметь барыши
За-границу поехал он смело
И оттуда привез чертежи.
Понемногу завод он все строил
А впоследстве уж стал набавлять,
А в начале девятого года
Стал Путилов завод бастовать.
Тут контору его окружили
И хотели завод распродать,
Рассмотрели все книги конторы
С акциона хотели продать.
Но когда же Путилов скончался,
То оставил письмо на столе:
Чтоб заводом моим любоваться,
Схоронить на заводской земле.
Три версты отступя от завода
Там в часовне лампада горит,
Про то знают миллионы народа,
Что в том месте Путилов зарыт[281 - Зап. А. М. Астаховой от певца Николая Полякова, 18 лет, в Ленинграде 24 февраля 1931 г. См.: Песни уличных певцов / Сост., подгот. текста и коммент. А. М. Астаховой. РО ИРЛИ. Р. V. Кол. 25. П. 7. Ед. хр. 1. Л. 235–236.].
В комментарии к песне А. М. Астахова приводит свидетельство старого рабочего о том, что песня о Путилове пелась еще в конце 1890?х годов, и отмечает, что исполнялась она и в 1920?е годы, но «в настоящее время заброшена». О самой же песне А. М. Астахова пишет следующее:
Песня представляет интерес как тип городской легенды, связанной с определенным местом и вещественным памятником:
Три версты отступя от завода
Там в часовне лампада горит…[282 - Там же. Ед. хр. 2. Л. 128.]
Могила Путилова была действительно необычна. Для того чтобы исполнить завещание и похоронить его не на кладбище, пришлось обращаться за разрешением к царю Александру II[283 - Александр II написал на прошении: «Если бы Путилов завещал похоронить себя в Петропавловском соборе, я и на то согласился бы» (цит. по: Путиловский приходский листок. 1917. № 5–6. C. 9). В Петропавловском соборе хоронили только членов Российского императорского дома.]. Однако песня продолжала существовать и после того, как 11 ноября 1907 года прах Путилова был перенесен в подвальный этаж заводской церкви св. Николая и св. мученицы царицы Александры, построенной в начале XX века[284 - О судьбе останков Н. И. Путилова см.: Исторические кладбища Петербурга: Справочник-путеводитель. СПб., 1993. С. 542.]. Из текста песни ясно, что часовня – всего лишь финальный эпизод предания о создателе Путиловского завода, которое и лежит в ее основе.
Из сопоставления песенных вариантов выясняются постоянные и переменные элементы предания о Путилове. Он может по-разному именоваться: «надзирателем конторы» или же «генералом заслужённым» (как в варианте, записанном от семиреченских казаков[285 - См.: Багизбаева М. М. Фольклор семиреченских казаков. Алма-Ата, 1979. Ч. 2. С. 25.]); главное – его ум и образование:
Он от Бога умом награжденный
И научен на свете всему.
Тем не менее оказывается, что, для того чтобы построить завод, нужны еще и заграничные чертежи. Это противоречит действительности: основанное Путиловым рельсопрокатное производство велось по его «чертежам» и давало более качественную продукцию, чем зарубежные конкуренты. В то же время Путилов, никогда, кстати сказать, не бывавший за границей, следил за новинками в металлургии и использовал их на своем заводе. В 1870 году в прокатной мастерской был поставлен небольшой бессемеровский конвертер, в котором путем продувки чугуна воздухом выжигались примеси и получалась сталь. Изобретение английского инженера Генри Бессемера использовалось для изготовления проката и снарядов. А в 1877 году рельсы начали изготовлять из стали, которая получалась при помощи тепловой обработки чугуна и стального лома в специальных печах, позже названных «мартеновскими» (по имени их изобретателя, французского инженера Пьера Мартена). Однако нельзя исключать и влияние фольклорно-мифологического мотива: культурный герой, с которым здесь ассоциируется Путилов, добывает необходимые блага культуры путем находки или даже похищения их у первоначальных владельцев. Следующий эпизод предания о Путилове – забастовка. Непонятно, какая забастовка имеется в виду, но забастовки при Путилове были, хотя и не имели того значения, которое придается им в большинстве вариантов песни, где чуть ли не забастовка приводит Путилова к краху. Гораздо ближе на этот раз к истине отрывок, записанный В. С. Бахтиным:
Хотя жил на широкую ногу,
Но имел небольшой капитал.
Капитала он скоро лишился…
А впоследствии сам спохватился:
Денег нету и должен кругом[286 - Бахтин В. С. Песни XX века // Живая старина. 2001. № 3. С. 39.].
Один из самых устойчивых эпизодов предания – «письмо»-завещание Путилова, в котором он просит «схоронить» его «на заводской земле». Оставив завещание, Путилов умирает, причем в варианте, записанном от семиреченских казаков, он не просто скончался, как в других вариантах, но «успел застрелиться». Этим эпизодом, как правило, и заканчивается песня о Путилове. Единственный вариант, сохранивший описание места, где был похоронен Путилов, – запись А. М. Астаховой. Людей интересовала не столько могила Путилова, сколько сам заводчик, его драматическая судьба.
Определить людей, интересовавшихся Путиловым, нетрудно. Это его рабочие, для которых завод действительно был «приют дорогой». Их сосредоточенность на заводе отражает и наша песня: с завода она начинается и заводом кончается. Характерно, что место погребения Путилова описывается по отношению к заводу (ср.: «три версты отступя от завода»). Обстоятельства создания этой непритязательной и заведомо непрофессиональной песни неизвестны[287 - Ср. реконструкцию песенного творчества путиловских рабочих современным биографом Н. И. Путилова: «К его часовне, на высокий травянистый бережок любили сходиться в праздники рабочие и их семьи. Вспоминалось прошлое, слагались народные песни о „генерале заслуженном, умом награжденном, а фамилья Путилов ему“, о заводе „недалеко от Нарвской… от заставы версте на шестой там обрытый глубокой канавой для рабочих приют дорогой“, и всякие другие, разные, о жизни рабочих, их судьбе…» (Усанов Б. П. Николай Иванович Путилов – ученый, инженер, предприниматель. СПб., 2000. С. 106).], но нет сомнений в том, что она возникла в рабочей среде.
«Хозяин», заводчик – фигура достаточно традиционная для рабочего фольклора. Исследователи рабочего фольклора XIX века выявили немало преданий и целый ряд песен, бытовавших среди рабочих в самых разных местностях России, как о добрых и справедливых, так и о злых и жестоких хозяевах. Эти песни не похожи на исторические песни, созданные в казацкой или солдатской среде, но точно так же отражают историческое самосознание своих носителей, принадлежавших к разным слоям рабочего класса. «Рабочая песня, – считал B. Я. Пропп, – в некотором отношении есть как бы преемница песни исторической»[288 - Пропп В. Я. Об историзме фольклора и методах его изучения // Пропп В. Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи. М., 1976. С. 121.]. Это хорошо видно на примере песни о Путилове. От других песен подобного рода ее отличает разве что масштаб личности героя, благодаря которому она вышла за рамки локального, заводского фольклора.
«Как на кладбище Митрофаньевском…»: правда и вымысел городского романса
Один из самых популярных русских городских (или «жестоких») романсов, как называли в ХX веке современные песни балладного типа, рассказывает про убийство отцом своей маленькой дочери на кладбище, которое обычно называется Митрофаньевским/Митрофановским.
Напомню этот сюжет:
Вот сейчас, друзья, расскажу я вам,
Этот случай был в прошлом году.
Только, граждане, не мешайте мне,
Я сейчас этот случай спою.
Отец, мать и дочь жили весело,
Но изменчива злая судьба:
Надсмеялася над сироткою, —
Мать в сырую могилу легла.
Отец дочь любил после матери.
Но недолго была благодать,
Он нашел себе жену новую:
«Надя, Надя, вот новая мать».
Неродная мать ненавидела
Восьмилетнюю крошку сперва,
Но ничем ее не обидела,
А задачу отцу задала:
«Всей душой люблю тебя, миленький,
Только жить мне с тобою не в мочь.
Говорить тебе это совестно —
Жить с тобою мешает мне дочь.
Иль убей ее, иль в приют отдай,
Только сделай все это скорей;
А не сделаешь – я уйду тогда,
И одна буду жить веселей».
Мысль звериная пришла в голову,
И не стал отец дочку любить.
Но в приют отдать было совестно
И решил зверь-отец дочь убить.
Пахло зеленью, холодок в тени,
На могилку малютку стал звать.
Не хотелося идти с папою,
Но хотелось проведать ей мать.
Пахло зеленью, духота кругом.
Стала рвать цветы, венок плесть,
Ей хотелось могилку убрать.
Пахло зеленью, духота кругом.
Вдруг отец: «Надя, Надя!» – стал звать.
– «Ты иди, иди ко мне, милая,
Я хочу тебе что-то сказать».
Подошла к отцу бедна девочка
И упала на грудь головой:
«Папа, папочка, это мать моя,
На могилку пришли мы с тобой».
– «Ты, родная дочь, иди к матери,
Ты мешаешь на свете мне жить;
Пусть душа твоя горемычная
Вместе с мамой в могиле лежит».
Лицо белое – испугалася…
Он схватил и начал ее жать,
Чтобы крик ее не услышали,
И на помощь людей не дал звать.
Засверкал тут нож у отца в руке,
И послышался слабенький стон;
И кровь алая по земле текла,
И над трупом отец-зверь стоял.
Зверь-отец такой ради женщины
Совершил он такую комедь.
Поднялась рука свою дочь убить,
Чужой женщине жертву отдать[289 - Городские песни, баллады, романсы / Сост., подгот. текста и коммент. А. В. Кулагиной и Ф. М. Селиванова. М., 1999. С. 326–328.].
Характеризуя этот песенный сюжет, знаток русского городского романса Я. И. Гудошников отметил его особенность:
Если в современных вариантах традиционных крестьянских песен заметна утрата местной локализации, то здесь она упорно сохраняется почти во всех вариантах <…>. Весьма примечательно, что название кладбища всюду «Митрофановское»[290 - Гудошников Я. И. Русский городской романс: Учеб. пособие. Тамбов, 1990. С. 75.].
Исследователь объяснял эту особенность песни «желанием убедить всех в правдивости данной истории», «стремлением к правдоподобию рассказа».
Однако данная история действительно правдива. Это выяснила выдающаяся исследовательница русского фольклора Анна Михайловна Астахова (1886–1971). В начале 1930?х годов она собрала и подготовила к печати большой сборник песен ленинградских уличных певцов, в примечаниях к которым указала их источники.
Остановимся на источниках нашего сюжета.
Впервые о трагедии на одном из самых больших кладбищ города[291 - Митрофаньевское кладбище находилось между железнодорожными линиями к Балтийскому и Варшавскому вокзалам. Закрыто в 1927 году и впоследствии почти полностью уничтожено (см. Кобак А. В. Уничтоженные кладбища // Исторические кладбища Петербурга: Справочник-путеводитель. СПб., 1993. С. 558–560).] стало известно из вечернего выпуска ленинградской «Красной газеты» от 25 мая 1925 года, где была опубликована заметка «Убийство девочки на Митрофаньевском кладбище»:
Вчера в 6 час<ов> веч<ера> гр<ажданин> Чеботарев, проходя по Митрофаньевскому кладбищу, обратил внимание на надмогильный ящик в конце «немецкой дорожки», из которого виднелись чьи-то ноги.
Ящик на ? был закрыт железом. Отодвинув железо, Чеботарев увидел лежавшую в ящике девочку, на вид 10–12 лет, шея которой была окровавлена.
О своей находке Чеботарев заявил в милицию. На кладбище прибыли представители уголовного розыска, милиции и народный следователь 13 отделения т<оварищ> Демидов.
При осмотре выяснилось, что девочка лежит в согнутом положении на левом боку. Ноги ее приподняты кверху. Горло ее перерезано.
Покойная одета в черное плюшевое пальто на серой подкладке, черный передник, серое, в черную полоску, ситцевое платье и серые чулки. Сапог на ногах покойной не оказалось. На шее – серебряный крест с синей эмалью. Волосы на голове покойной светло-русые, коротко острижены.
Невдалеке от места обнаружения трупа, вблизи скамейки, была найдена залитая кровью женская вязаная шапочка, очевидно, принадлежавшая покойной.
Труп девочки отправлен в покойницкую б<ывшей> Александровской больницы, куда и приглашаются все лица, могущие опознать убитую[292 - Убийство девочки на Митрофаньевском кладбище // Красная газета: Вечерний выпуск. 1925. 25 мая.].
Это преступление было быстро раскрыто, о чем «Красная газета» сообщила уже 29 мая:
На днях у нас сообщалось о зверском убийстве на Митрофаньевском кладбище.
Покойная оказалась Надеждой Путятиной 9 лет, проживавшей на Рижском пр<оспекте>, д<ом> 44, дочерью чертежника Госзнака В. П. Путятина, 46 л<ет>.
Уголовным розыском выяснено, что убийцей девочки является ее родной отец.
После долгого запирательства, уличенный в преступлении В. П. Путятин сознался в убийстве своей дочери и рассказал следующее:
Его дочь, девятилетняя Надя, воспитывалась у своего дяди.
Не так давно Путятин сошелся с одной женщиной и взял дочь к себе.
Первое время девочке жилось сравнительно хорошо, но затем ее жизнь изменилась.
Начались ссоры отца и мачехи, поводами к которым служил ребенок.
Кончилось тем, что отец решил избавиться от дочери.
Он заманил дочь на Митрофаньевское кладбище и здесь привел свое намерение в исполнение.
