Суд припас для них приговор:
Семерым расстрел, остальным тюрьма,
И короткий был с ним разговор[270 - Иванова И. Е., Строганов М. В. Теория и практика изучения фольклора в исследованиях Ю. М. Соколова 1919–1934 годов (по материалам работы в Твери) // Фольклор Тверской губернии: Сб. Ю. М. Соколова и М. И. Рожновой 1919–1926 гг. / Изд. подгот. И. Е. Иванова и М. В. Строганов. СПб.: Наука, 2003. С. 549–550.].
Источником этой песни являются материалы знаменитого «чубаровского дела». Информация о преступлении, совершенном в саду Сан-Галли, расположенном на Лиговке в районе Чубарова переулка[271 - Ныне – Транспортный переулок.], впервые появилась в вечернем выпуске ленинградской «Красной газеты» от 10 сентября 1926 года:
Исключительный случай
Жертвою звероподобных сделалась 20-летняя девушка, Б-ва, сестра студента-медика, готовившаяся поступать на один из раб-факов, прож<ивающая> на Лиговской ул<ице>.
На днях, около 10 ч<асов> веч<ера>, Б-ва проходила по Чубарову пер<еулку>, на Тамбовскую ул<ицу> к подруге.
Вблизи Предтеченской ул<ицы>[272 - Ныне – улица Черняховского.] ее окружила толпа молодых людей в возрасте 19–25 л<ет>, в числе около 30 чел<овек>.
Взяв Б-ву за руки и угрожая ножевой расправой, хулиганы предложили ей следовать за собой.
Боясь, что неизвестные приведут свою угрозу в исполнение, девушка не решилась кричать и подчинилась требованию хулиганов.
Завязав глаза Б-вой грязной тряпкой, толпа под свист, крики и улюлюкание потащила ее на Предтеченскую улицу.
Дотащив до сада б<ывшего> Сан-Галли, звери втолкнули девушку в отверстие от разломанного забора и повлекли вглубь сада.
Здесь хулиганы сняли с Б-вой повязку, и она увидела себя окруженной толпой.
Предполагая, что неизвестные хотят ее ограбить, Б-ва стала снимать с себя пальто, предлагая отдать его добровольно «грабителям».
В ответ на предложение девушки послышался смех. Один из толпы заявил, что они не грабители, и предложил ей лечь на землю. Когда девушка заколебалась, ей подбили ноги. Она упала, потеряв сознание.
Опомнившись, Б-ва услышала разговор: «Она не дышит». «Надо оживить».
Посыпались удары в бок, грудь и другие части тела. Кто-то схватил Б-ву за волосы и стал таскать по земле.
Когда хулиганы увидели, что их жертва пришла в себя, они стали, один за другим, насиловать ее.
Б-ва билась в руках насильников, но совладеть с ними, конечно, не могла.
У выхода из сада к первой группе присоединилась вторая, в числе 10 чел<овек>, которые также приняли участие в насилии.
Лица некоторых Б-ва запомнила, разглядев их при свете спичек, которые хулиганы подносили к ее лицу, чтобы удостовериться, жива ли она.
Перед выходом из сада люди-звери взяли со своей жертвы клятву, что она никому не расскажет о случившемся. Вырвалась из рук насильников Б-ва только в 4?м часу утра. С большим трудом она добрела до постового милиционера, которому и заявила о происшедшем.
Произведенной сразу же облавой милицией было задержано 5 чел<овек> участников насилия, из которых четверых Б-ва опознала.
Дело об изнасиловании Б-вой было в срочном порядке передано следователю 7 отд<еления?> т<оварищу> Ардамацкому.
При участии Угрозыска, в настоящее время выяснено и задержано 12 чел<овек>, обвиняемых в совершенном преступлении.
К выяснению личностей и аресту остальных приняты меры[273 - Красная газета: Вечерний выпуск. 1926. № 211. 10 сентября. С. 3.].
Эта информация уже на следующий день была растиражирована местной и центральной прессой. Оставим в стороне все вопросы и недоумения, которые вызывает не только сама заметка[274 - См.: Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы. СПб., 1999. С. 64.], но и весьма запоздалая по тем временам ее публикация, где рассказывалось о преступлении, совершенном отнюдь не «на днях», а в ночь на 22 августа. Если кто-то и сомневался в достоверности газетной информации о «чубаровском деле», то уж во всяком случае не люди, сочинившие, распевавшие и слушавшие «Чубаровцев». Об этом достаточно убедительно свидетельствует песня. Описывая преступление, она, по сути дела, пересказывает газетную заметку. Естественно, что в пересказе письменных источников задействованы и культурные стереотипы среды, которые могут трансформировать исходную информацию. Это характерно для описания поведения преступников на суде: их отличие от реальных «чубаровцев», отрицавших все обвинения и образовавших, по словам одного из освещавших процесс журналистов, «единый фронт лжи и утайки»[275 - См.: Михеев М. Чубаровское дело // Смена. 1926. № 295. 21 декабря. С. 4.], объясняется, по-видимому, влиянием традиционного для песенного фольклора образа преступника, который признается во всех своих преступлениях.
Оглашение приговора, которым завершается песня, происходило 27 декабря 1926 года. Имея в виду, что 13 января 1927 года Верховный суд помиловал двух из семи приговоренных к высшей мере наказания, заменив им смертную казнь десятью годами заключения, можно предположить, что песня «Чубаровцы» возникла в конце декабря 1926 – первой половине января 1927 года.
Это не единственная песня, рассказывавшая о «чубаровском деле». Еще две песни сохранились в сборнике «Песни уличных певцов», материал для которого А. М. Астахова собирала в Ленинграде в том же самом 1931 году[276 - Сборник А. М. Астаховой «Песни уличных певцов» хранится в Рукописном отделе ИРЛИ (Пушкинского Дома): Разряд V. Коллекция 25. Папка 7. Выражаю свою искреннюю признательность А. Н. Мартыновой, которая познакомила меня с этим сборником.], когда на Лихославльском льнокомбинате была записана песня «Чубаровцы» («Двадцать лет жила я в провинции…»). Одну из этих песен А. М. Астахова приводит по тексту, приобретенному ею от уличного певца А. Н. Соколова:
Чубарова 40 – 1
На «Кирпичики» народные
Эта старая песня теперь,
Дело Лиговки и Чубарова,
В этом деле участвовал зверь.
А теперь я вам расскажу, друзья,
Как сложилися дела у них.
Поздно вечером 40 пьяницев
Только что возвращались с пивных.
Собралась шпана толпой шумною
И пошли в сад Сангалий гурьбой,
Там и встретили они девицу,
Зверским басом сказали ей: «Стой!»
Бедна девица побледнела вся,
Она думала только одно,
Что раздеть хотят ее наголо,
И сама предложила пальто.
Но шпана в ответ засмеялася:
«Вы возьмите обратно пальто».
Взяли под руки и сказали ей:
«Нам совсем от вас нужно не то».
Бедна девица испугалася,
Стала банду просить, умолять,
Тут она сама догадалася,
Что ребята взять силой хотят.
Но шпана в ответ все смеялася,
Стали жертву свою потреблять,
И один сказал: «Не скончалась б,
Оживить ее надо опять».
Люди темные, люди зверские
Стали жертву по саду таскать.
Когда девица лишь очнулася,
То бандиты принялись опять.
Но пришел конец, и бедна девица
Без сознанья лежала в тени.
Тормошить ее, будить начали,
Привесть в чувство решили они.
Подняли ее и сказали ей:
«Ты молчи и ни слова нигде»,
Довели ее до Чубарова
И посмылась шпана в темноте.
И спустя 3 дня пошла девица
К испиртизму судебным[277 - Имеется в виду судебно-медицинская экспертиза, проведенная 24 августа, в результате которой было установлено, что Любовь Б. была девственницей и что насильники заразили ее венерической болезнью (см.: Красная газета: Вечерний выпуск. 1926. № 212. 11 сентября. С. 3).] и там
Осмотрели всю и сказали ей,
Что придется в больницу лечь вам.
Подлецы они бессердечные,
Погубили навеки меня:
Жись отравлена, жись погублена,
Не вернуть мне ее никогда.
В примечании А. М. Астахова указывает, что песня уличными певцами уже не исполняется, но продолжает бытовать среди городского населения.
Аналогична и судьба другой песни о «чубаровском» деле, которая помещена в сборнике А. М. Астаховой. Она плохо помнится уличными певцами, поэтому исследовательница приводит ее по тексту из «тетрадки» работницы швейной фабрики имени 1?го мая:
Чубаровцы
На окраине большой Лиговки
Сад Санзали уныло стоит,
И за стенами, за заборами
Ветер жалобно как-то шумит.
Ленинград большой, шумны улицы —
Все затихло в ночной тишине,
Лишь по улицам-переулочкам,
Лишь проходит прохожий кой-где.
Одна девица по Чубарову
Раз домой торопилась она,
Вот подходят к ней парни бравые,
Человек их под сорок толпа.
Завопил один ей «Девчонка, стой,
Направляйся-ка с нами и ты».
Разговор не долг, схватил за руки,
Потащили девчонку они.
Притащили в сад, завязали рот
И теперь уж она не орет.
Было дальше что – дело ясное,
И наверное каждый поймет.
Издевалися, надсмехалися
И, насытившись вволю, ушли.
И осталась одинокая,
Сердце ноет и щемит в груди.
Но не долго так все скрывалося,
Быстро город об этом стал знать,
Все рабочие возмущалися,
Кинул лозунг: таких расстрелять.
Уголовное дело следствие
И по делу велося сему,
Были пойманы все голубчики
И предали их всех губсуду.
Жалко стало тут нашей девочки,
Жалко их или жалко себя,
Молодую жизнь загубили ей,
Никому уж теперь не нужна.
А мужчинам всем завещаем мы:
Не томитесь вы без жены
И не мучайте наших девочек,
Не нарушайте ночной тишины.
Общим для всех трех песен является их происхождение. Они восходят к информации о «чубаровском» деле в ленинградских газетах. Это показывает, насколько информативной была пресса середины 1920?х годов. Именно из прессы заимствовались многие сюжеты «уличных» песен, представляющих собой весьма популярный, но до сих пор недооцененный пласт городского фольклора, остатки которого еще можно встретить в самых далеких уголках нашей страны.
Вместе с тем городские песни 1920?х годов были достаточно разнообразны по своим особенностям, о чем убедительно свидетельствуют песни о «чубаровском» деле. Если для собранных А. М. Астаховой песен характерен интерес к самому событию, то перволичная форма повествования в песне, записанной на Лихославльском льнокомбинате, сосредотачивает внимание на личности жертвы преступления, которая, в сущности, рассказывает историю своей жизни.
Одним из основных жанров в репертуаре Лидии Шептаевой были «романсы, завезенные в Лихославль приезжими из Ленинграда»[278 - См.: Иванова И. Е., Строганов М. В. Теория и практика изучения фольклора в исследованиях Ю. М. Соколова 1919–1934 годов (по материалам работы в Твери). С. 549.]. Вероятнее всего, что и песня «Чубаровцы» («Двадцать лет жила я в провинции…») ленинградского происхождения. Отсутствие этой песни в сборнике А. М. Астаховой может объясняться тем, что ее тема не вызвала в Ленинграде особого интереса и она быстро исчезла из песенного обихода. Другое дело – провинция: здесь история провинциалки, потерпевшей катастрофу в большом городе, сохраняла свою остроту и актуальность.
Песня о петербургском заводчике Путилове
Николай Иванович Путилов родился в 1820 году в семье мелкопоместных дворян Боровичского уезда Новгородской губернии. Он воспитывался в Морском кадетском корпусе, проявил себя как талантливый математик и по окончании курса в офицерских классах корпуса был назначен преподавателем математики, астрономии и навигации. Однако обстоятельства сложились таким образом, что многообещающий математик становится инженером-практиком, выдающимся организатором производства.
Н. И. Путилов отличился во время Крымской войны 1853–1856 годов, когда за год под его руководством была построена целая флотилия канонерских лодок и корветов, защитившая Петербург от нападения английского и французского флотов. Выйдя в отставку, он занялся строительством заводов: сначала железоделательных – в Финляндии, потом сталелитейного – на Неве, который по предложению Путилова был назван Обуховским (в честь основателя завода, металлурга П. М. Обухова). Важнейшим же событием в предпринимательской деятельности Путилова стала покупка им в 1868 году металлообрабатывающего завода, расположенного на Петергофском тракте. Он был небогатым человеком и не смог бы купить этот завод, если бы не огромный казенный заказ на изобретенные им рельсы нового типа, которые оказались прочнее и дешевле рельсов иностранного производства. В кратчайший срок Путилов наладил производство. Его неустанными трудами завод, вскоре получивший название Путиловского, превратился в один из крупнейших и самых передовых русских металлургических и машиностроительных заводов.
Однако был у Путилова и еще более амбициозный проект. Он мечтал о постройке торгового порта в самом Петербурге. В 1869 году Путилов приступил к реализации мечты своей жизни. Масштабы строительства были грандиозны. Создавался целый транспортный узел: к заложенному неподалеку от Путиловского завода порту прокладывался Морской канал и строилась железнодорожная ветка, связавшая порт с Николаевской железной дорогой. Это требовало больших денег. Интриги конкурентов и недоброжелателей привели к тому, что государство на этот раз не поддержало Путилова. Источником финансирования должно было стать учрежденное предпринимателем в 1873 году акционерное «Общество Путиловских заводов», но огромные траты на строительство привели к тому, что большинство его акций перешло Государственному банку. Дело дошло до того, что у Путилова не осталось ни одной акции. Он выбыл из состава акционеров и был исключен из правления акционерного общества. От нищеты и позора долговой тюрьмы Николая Ивановича Путилова спасла только смерть от сердечного приступа, последовавшая 18 апреля 1880 года.
Н. И. Путилова по праву называли «гуманнейшим заводчиком». Он всячески заботился об улучшении жизни своих работников: открыл больницу с бесплатным амбулаторным приемом, дешевую столовую, школу для детей и вечерние курсы для взрослых, библиотеку и т. д. Однако больше всего рабочие ценили Путилова за его внимание и уважение к простым людям (достаточно сказать, что он знал всех заводских рабочих по именам).
