И, наконец, отчаянная:
«Если сломать проводник пополам, полупроводник получить сложно, а вот от меня по башке – запросто».
Жаль, я не успела прочесть выдержки из докладов и жалоб преподов под заголовком «О времена, о нравы».
Уже первые нарезки запомнились надолго.
«Глава 7. Рационализаторское приложение студентов.
Доклад о хождении студентов в позор…
Доклад о хождении студентов в зазор…
Доклад о хождении студентов в кругозор…»
Слово «дозор» у автора хронически не получалось.
«Лобовым ударом я открыл студентам глаза на все моменты импульса сразу».
«Мне пришлось трижды взрывать горючие смеси, чтобы студенты начали заикать простые правила».
«Если вы в химической лаборатории, и что-то взорвалось, первым делом проверьте – остались ли вы живы. Вторым делом проверьте – все ли части тела на месте… И если даже вы не выжили, не отчаивайтесь! Найдите позитивный момент. Вам не придется сдавать зачеты и экзамены».
«Я составил план лабораторных роботов…»
«Я подорвал занятие, только чтобы сбегать в буфет за водой…»
«В аудитории парил порядок…»
«Я порвал студента, чтобы вставить ему формулу…»
«Студент слишком долго вытирал с тоски…»
Под заголовком «Что может быть скромнее?» висели семь сканов тех самых частей тела, которые, по заверению Вархара, он очень даже часто мыл.
Над ними красовалось пояснение, набранное ну очень жирным, очень красным и очень наклонным шрифтом.
«Однажды семь первокурсников Академии Войны и Мира» поспорили, у кого больше… сами знаете что. Чтобы сравнение вышло честным, отсканировали все под лозунгом: "Техника не краснеет". А следом сканировал свои документы… ректор».
Слава богу, «досье» на преподов висело на другом конце доски-стены, далеко о того, что обнаружил Езенграс в памяти сканера.
Меня особенно впечатлили рассказы о наших способностях.
Про себя любимую прочла первой.
«Скромная, где-то даже тихая женщина, обладающая лучшими в Академии приемами по: выдиранию проректорских волос, драки на шпильках и тычков в ребра. Любые ваши молнии она с легкостью засунет вам в… туда, куда захочет. Мебель на скаку остановит, в горящий корпус войдет. Филигранно владеет техникой вывешивания студентов под потолок и лучше всех умеет считать до шести».
Следующим я нашла глазами Вархара и похихикала на славу.
«Мужчина хоть куда! Легко выбросит любого в окно, разденет толпу танцоров за считанные минуты. Одевать не предлагать! Сочтет за оскорбление и подарит вам ожерелье из ваших же зубов. Владеет техникой подглядывания, подслушивания и телепатии при помощи загадочной энергии света, которая якобы везде. Всем, кто с ним общается и намерен сохранить хоть что-то в секрете, рекомендуем назначать рандеву в абсолютно черном теле».
Про Драгара писали мало, но прочесть это стоило:
«Летучий Голландец… ой… аспирант. Самый модный рыцарь Академии. На балы ходит в трениках и майках-алкоголичках, на турниры – в сапоге вместо шлема. Тех, кто после встречи с ним выжил и не умер от смеха, добьет электричеством».
Про Мастгара:
«На редкость музыкальный преподаватель. Его мелодичный посвист знаком всем, кто не получил после него сотрясение мозга. Предметы, восхищенные его «музыкой ветра», падают с полок и шкафов в невероятном количестве. Падают и преподы со студентами. Правда, вот уже много лет остается загадкой – причиной тому восхищение мелодией Мастгара или удары по голове предметами, снесенными его лихим посвистом».
Текст про Мастгури был краткий, зато меткий:
«Если вас ударил ток, это местный Доктор Шок».
Про Метаниллу:
«Однажды черной причерной ночью шла черная причерная преподша. Навстречу ей бежала зеленая призеленая плесень и черная причерная гниль. Они давно точили свои зелено-черные когти и зубы, чтобы выцарапать преподше мозг, а потом съесть его на завтрак… Продолжение этого занимательного триллера слушайте по знаменитому академическому радио "Метанилла и ее ужасные истории"».
Не знаю, кто придумал этот шедевр для разрядки после академических будней, но Нобелевскую премию дала бы ему сразу, вне конкурса.
23
Лаборатория главного корпуса отличалась от нашей только несколькими лишними метрами и дополнительным окном.
Так же, как и на моей кафедре, дальняя стена ее была выложена сейфами. И, на них, разумеется, красовались очередные саркастические надписи ярко-красным маркером.
«Кто придумал – тот и взрывается».
«Осторожно! Не вздумайте применить эти формулы в домашних условиях! Если не умрете от смеха, погибнете от взрыва».
«Никогда не верьте формулам в студенческих контрольных. Многим это стоило частей тела».
Наши, физические, показались мне гораздо интересней. Как и занятие со скандрами, если относиться к их «особенностям» не с ужасом, а со здоровым чувством юмора, без которого в Академии не прожить и дня.
Занятие прошло не так плохо, как ожидала. К моей огромной радости, считали истлы намного лучше скандров. В поражающую силу электротока верили без экспериментов. И лабораторию разрушали гораздо скромнее.
Пострадало вдвое меньше калькуляторов. Сломалось втрое меньше столов и установок. Только четыре методички отправились в последний путь – в мусорное ведро. И лишь половина расчетов потребовала моего срочного «хирургического» вмешательства.
Усталая, но довольная покинула я аудиторию, чтобы заняться другими, насущными делами.
Весь оставшийся день мы с женщинами кафедры – то есть я, Лиция и Метанилла – включали защитные энергетические купола по всему корпусу. Если верить коллегам, купола пропускали только «массированный стихийный удар». Я так поняла, пробить их можно было лишь, если сотни электриков, магнетиков или водников объединят усилия.
Мы приезжали на этаж и планомерно обходили аудитории, каждый раз нажимая на черные кнопочки, в углу, у самого потолка.
Слова Вархара о том, что любую местную преподшу впору использовать по непрямому назначению – в качестве стремянки, я восприняла как шутку. Но в шутках проректора, как выяснилось, доза шутки не тянет даже на гомеопатическую.
Ткнув пальцем в первую же черную кнопку, Метанилла без предупреждения подхватила меня и усадила к себе на плечи. Но даже с ее великанского роста мои руки никак не дотягивались до нужной высоты.
Тогда, тоже ни слова не говоря, Лиция подскочила и посадила на себя Метаниллу. И что удивительно, ни та, ни другая даже не шелохнулась. Словно держали на плечах годовалого ребенка.
Скандрины поражали мое воображение все сильнее. Цирк Дюссалей уже разорвал бы все контракты, вернул зрителям билеты и уехал опозоренным.
Увы! Даже такой акробатический этюд не помог нам добраться до волшебной кнопки в совещательной аудитории. Меня поставили на пол. Лиция кивнула Метанилле, и та подозрительно огляделась вокруг.
Мадам Страшила схватила со стола заведующего кафедры увесистый булыжник. Я еще долго гадала – зачем он тут, с какой целью лежит рядом с лампой. Камень напоминал те, что привозят с моря туристы, – гладкий, опоясанный белыми кольцами. И я предположила, что этот сувенир оставил кто-то из предшественников.
Счастливо уволенные из Академии вряд ли захотели бы вернуться сюда за забытым добром. Даже не так. Под страхом смертной казни вряд ли кто-то из них вернулся не то чтобы за сувенирным булыжником, даже за миллионом долларов или стопкой золотых слитков.
Мадам Страшила задумчиво взвесила камень в руке и кивнула Лиции. Тут бы мне насторожиться. Но усталость, как всегда в самый неподходящий момент, вырубила внимание напрочь.
Метанилла лихо замахнулась и… булыжник взмыл ввысь. Чуть-чуть не долетев до кнопки, на долю секунды повис в воздухе и ухнул вниз, прямо на голову неудачно заглянувшей к нам лаборантки. Она ойкнула, упала и выронила вазу с цветами.
Огромные ромашки рассыпались у ног лаборантки вперемежку с глиняными черепками.
Вода выплеснулась на пол, анакондой вытянулась в стыке плит и резво подползла к ногам Лиции. Та, как на грех, искрилась удивлением – во всех смыслах слова. Ток прошел по луже, по стене, и привычное мне горизонтальное пламя элегантно заскользило к кнопке.
Словно нарочно в аудиторию заглянул электрик. По данным инфополя, леплера Федерикка Паструма музыка ветра Мастгара осчастливила карандашами в прическе. А еще пилками для ногтей и скальпелями. Зачем они хранились в лабораторном шкафу, одному Езенграсу ведомо.
Теперь электрик ходил по кафедре только в металлической строительной каске, на резинке от треников. И лишь время от времени приподнимал головной убор, оттягивая резинку, чтобы почесать затылок.
Парадокс, но лицо Федерикка было самым женственным из всех, кто окружал меня в аудитории.
В руках он традиционно мял оригами. То ли это успокаивало нервы, то ли дарованная Федерикку Мастгаром прическа гейши все же подействовала на мозг электрика. И он внезапно обнаружил в себе неукротимую тягу к японской культуре.
– О! Горящая проводка! – весело констатировал Федерикк, подмигнул мне здоровым, ярко-голубым глазом и ткнул пальцем в пожар.
Кто-то мог предположить, что другой глаз электрика все время смотрит куда-то вправо из-за удара тока. В прямом смысле слова из-за профессиональной деформации. Но из кладовой инфополя уже поступили сведения о том, что виной тому деформация от удара Суггурда.
На заре своей карьеры в Академии Федерикк имел неосторожность отправиться с преподом-мельницей в столовую. По дороге туда он и заработал свое увечье, в дополнение к еще нескольким мелким повреждениям. Легкому сотрясению мозга, перелому челюсти и контузии. Что не помешало ему сначала плотно пообедать и лишь затем на неделю слечь в медкорпус.
Федерикк постоял несколько минут, любуясь, как языки пламени, задорно искря и трогательно потрескивая, подбираются к кнопке. И, почесав под каской затылок, резюмировал:
– Придется тушить.
Глазом моргнуть не успела, в руках Федерикка откуда ни возьмись появился огнетушитель, в половину человеческого роста. И даже не струя – бурный поток пены ударил в стену. Сравнить с ним можно было разве что водопад, организованный Вархаром в мой первый рабочий день в Академии. С тех пор я усвоила – тут ничего не делается наполовину.
Если тушат, то не только стены, но и горячие головы.
Если свистят, то до полного сноса крыши коллег и студентов, а также сноса всего, что попадется на пути.
Если лечат, то до «полного и безграничного исцеления» и… остаточного заряда.
Если раздевают взглядом, то догола.
А уж если обещают выбросить кого-то в окно, то выбрасывают в ближайшие сутки.
Огнетушитель изрыгал пену битых двадцать минут. Пламя давно погасло, жалобно выплюнув в воздух струйку сизого дыма. Но Федерикк держал огнетушитель как автомат и приговаривал:
– Видали? Сжиженная пена. Размеры минимальны, а сколько удовольствияяя…
Тем временем, уборщица ретировалась из лаборатории, так и не собрав ни ромашки, ни черепки. Словно подозревала, что дальше будет только хуже.
