Ирина Дерновая "Дем Санд. Странствия меча"

Быстро перекатившись через бок, подальше от воющего атамана, вскакиваю на ноги, успев подобрать выроненный им меч. Так, большей части разбойников сейчас не до меня: Грыня и атаман сложились «шалашиками», правда, зажимая диаметрально разные части тела. Гномелла вяло возится на земле, пытаясь дышать и заходясь кашлем. Полуглорк где-то в кустах затаился, только сдавленное кваканье-икота слышится.

А вот тролланы оставили попытки поймать найтмара, сумев сообразить, что их приятелям нужна помощь. Из кустов, расхрабрившись при их приближении, выбрался человекожаб и бочком-бочком приблизился к ворку. Взял того за шиворот и попробовал поставить на ноги, все это время косясь на всхрапывающего и грозно притопывающего Буцефала. Найтмар выразительно осклабился, вдруг утихомирился и занялся ощипыванием листочков с ближайшего кустарника. Помятая во всех местах шайка оказалась ровно между ним и мной.

Разбойники сбились в кучку возле слегка оклемавшегося, хотя всё ещё согнутого буквой «зю» атамана. Мой слух ясно различал цедимые им ругательством. Судя по тематике, он раньше был сапожником. По крайней мере, слишком настойчиво он обещал со мною, дьявольским конём и своими косорукими приятелями кожевенным шилом сотворить что-то совершенно непотребное, а из языков сделать подметки. Или шнурки. И прибить мелкими гвоздиками к тем самым местам, где уже обреталось шило. Горе-разбойнички сопели, кряхтели, но возражать атаману не решались.

Позволяю себе мимолетную усмешку, хотя бок жжёт уже немилосердно. Вот ещё поэтому нет никакой охоты пускать в ход свой меч. Это ж на каждом замахе правой рукой что будет! Ладно, я и левой могу, к тому же есть чем: трофейным атамановым ржавьём. Нечего касурскую сталь зазря обнажать. Но как же бок горит!..

Оставить лишнее, плечи – расслабить, колени чуть присогнуты, бёдра…

Очнувшаяся гномелла подползла к своим, кряхтя и не сводя с меня взгляда налитых глаз. Встать самой у неё никак не выходило, на помощь никто прийти не спешил. Тролланы пытались поставить на ноги атамана, а ворк Грыня был слишком занят разбитым носом. Разбойница пошарила рукой в воздухе, ища опору, и чуть не ухватила пальцами зазевавшегося полуглорка… за это самое. Болотник возмущенно квакнул и спешно подставил ей локоть. Грыня видел всю эту сценку и даже хихикнул, тут же сморщившись и заскулив. Повиснув на плечах обоих тролланов, атаман смог отдышаться и оценить причиненный «бедным путником» ущерб. Как и ожидалось, вместо извинений, он обрушил на меня поток брани:

– Упырина!!! Ты нам за всё заплатишь! Я с тебя сам твою поганую упыриную шкуру спущу, упырь недобитый!

– Кого грызть, раз я теперь упырь?! – в сторону бурчу я и мысленно обзываю найтмара скотиной непарнокопытной.

Вместо того чтобы подойти и дать мне взгромоздиться обратно в седло, он с видом завзятого гурмана местную зелень смакует! А если она вся сплошь колдовская?! Ведь Ведьмачий Лес – в одном скоке! До сих пор с содроганием вспоминаю, как однажды конь наелся какой-то «чудо-травки» на заброшенном капище. И на три дня стал полосатым и вместо ржания выдавал революционные лозунги. Спасибо, обошлись без тельняшек и взятия какого-нибудь дворца.

Атаман, всё более приходя в себя, поливал меня в три захода с перебором и присвистом. Но к осуществлению своих нездоровых шильно-тачальных фантазий приступить не решался. Неуверенными междометиями его поддерживала гномелла, то и дело косившаяся в сторону харийца Жмура. Ей и невдомек, что пустынник просто оглушен, и через часик-другой очнётся. Только голова у него поболит, и фингалы – вокруг всех глаз появятся.

Объясняться ни с ней, ни с кем-то ещё из них не хотелось. Меня начало откровенно воротить от этой «гоп-компании». Настроение упало ниже ватерлинии, лимит дипломатичности был исчерпан до предела. Дыхательные упражнения уже не помогали, как и попытки вспомнить Канон Аарок.

Одному из тролланов надоело, что визгливая ругань и слюни атамана влетают прямехонько в его мясистое, оттопыренное ухо. Он оставил предводителя на попечение своего собрата, и попёр на меня, помахивая не весть откуда взятым кистенем. Зрелище получилось впечатляющим. На вас когда-нибудь нападал булыган, весом в пару центнеров?! То-то же! Бодрая такая каменюга на толстых ногах и с ухватистыми ручищами. Ещё и вооружённая. При всей кажущейся громоздкости, тролланы на диво шустры, правда, на коротких дистанциях.

Тяжелый шарик кистеня недвусмысленно устремился мне в голову. А вот это уже совсем не вежливо.

В глазах мутилось от боли в боку, но тело работало само. Поэтому грозный удар свистнул впустую, а троллан получил в рожу скомканным плащом. На его почти квадратной голове плащ повис на манер косынки траурного цвета, закрыв всякий обзор. И пока он пытался его сбросить, вместо кистеня в его руке остался только короткий обрубок.

Брат-близнец троллана издал хрюкающий звук, гномелла матюгнулась, ворк забыл про свой нос. А полуглорк опять раззявил пасть и выпучил водянистые глаза.

– Ххах?!… какого… кхе-кхе!.. – только и смог выдавить атаман, намертво вцепившись в поддерживающего его троллана. Тот засопел, затоптался, но не рискнул кинуться на выручку собрату, возле горла которого находился ржавый атаманов меч. Скверный клинок, но выдержал рубку кистеня. А значит, в моих руках и с толстой шкурой скальника справится. К тому же настроение у меня сейчас – как раз кого-нибудь прирезать…

– Ведьмачий Эльф! – вдруг сочным баритоном выдал полуглорк и встряхнул за плечо всё еще виснувшую на его руке гномеллу. – Митта, что б мне сдуться! Это ведьмак!

– TehMishkare[5 - Teh Mishkare(эльф..) – “Эльф-Ведьмак» или «Ведьмачий», при чем с негативной нагрузкой прозвища]! – просипел троллан, взятый мной в заложники. Пахнуло у него из пасти так, что меня чуть не стошнило. – Потыпа, брато! Эльф меня прирежет! Брато-оо, ыыы!

– Да с какой же стати я Эльф-то?! – отпихивая его от себя подальше, изумляюсь я. Троллан, накренившись от тычка, засеменил к своим, едва не затоптав взвизгнувшего ворка. – Определитесь уже: или упырь, или Эльф! – Хотя вот мне и те, и те сейчас едины.

Гномелла Митта вдруг тоненько пискнула, сгребла свои косички в левый кулак, а правой рукой изобразила в мою сторону фигу. Полуглорк внимательно изучил фигуру, но поскольку на его лапах было всего по три пальца, то он сумел повторить древнейший из защитных жестов только в непристойной форме. Ворк неправильно расценил их действия, но воодушевился и показал мне «кукиш от локтя». Тьфу, хамло блохастое! А чтоб еще обиднее вышло, еще и язык вывалил из пасти. Сиреневый язык оказался. В пятнышко.

Атаман тоже на всякий случай показал мне кукиш, да еще и под нос стал какую-то несусветицу от «дурного сглаза» бормотать. Так и несостоявшийся заложник, троллан Тыпа, тоже пытался приобщиться к делу скручивания фигушек. Не с его толстенными пальцами такое выполнять. А вот его братец Потыпа внезапно метнул в меня нож.

Движение его было быстрым и весьма отточенным, без всякого предупреждения. И нож бы вполне мог достичь цели и по самую рукоять войти мне в глаз, если бы я не ощутила его. Время для меня замедлилось. При таком восприятии нож довольно лениво плыл по воздуху и негромко гудел.

Проще было бы уклониться. Или даже отдёрнуть голову – лезвие бы свистнуло, не задев и волос. Однако меня, что называется, накрыло. Потому вместо отшага делаю взмах левой рукой, сбивая нож, как настырную муху, атамановым мечом. В удар было вложено всё накопившееся раздражение и злость, да и силы немерено. Мечное лезвие, выкованное из весьма скверного железа, попросту разлетелось на осколки. А нож, громко вжихнув, сверкающей рыбкой ушёл по высокой дуге вверх. В руке у меня осталась бесполезная рукоять, которую только и оставалось отшвырнуть подальше. Боль в боку от этих действий стала почти нестерпимой. У меня с языка сорвалось несколько крепких словечек. Зря я, конечно, так. Надо было просто уклониться.

Разбойники смотрели на меня с плохо скрываемым ужасом. Догадываюсь, что движения руки они даже не успели заметить. Увидели только, что летевший в меня нож вдруг с лязгом отскочил и кувыркнулся куда-то вверх. На разлетевшийся на осколки атаманов меч их внимания уже не хватило. Не удивительно, что они дружно решили, что я колуднствую.

– Ведьмак! Ведьмак! – запричитал полуглорк. – Сейчас всех сглазит!..

– Эльф – плохо! – бухнул метателей ножей Потыпа. – Ведьмак – какашка!

Его братец аж просиял и подхватил как лозунг «Эльф – плохо! Ведьмак – какашка!».

– Я – не Ведьмак, – огрызаюсь я, сообразив, что их сбила с толку моя одежда, действительно эльфийского фасона, да к тому же черная с затейливым серебряным шитьем. – И не Эльф, глаза протрите. – А за «какашку» я сейчас кого-то в щебень разнесу!

– Точно, не Эльф! – после некоторой паузы, хрипло пробасила гномелла. – И не упырь, те днём не ходят. Бледный выродыш ведьмы и кальмара, вот он кто!

Так, теперь мне и с родителями не повезло! Ведьма-то ещё ладно, но кальмар! Вслушаться только – КАЛЬМАР! Сразу чувствуется, пакость знатная. И непременно, сношающаяся со всеми встречными ведьмами. А что до моей бледности…

Ну, так который день, не вылезая из седла да после минувшего приключения! Даже одежду не было времени сменить, хотя и удобны и туника, и штаны, и даже блио[6 - Блио (фр. Bliaud) – средневековая верхняя женская и мужская одежда. Женские блио представляли собой длинное платье с рукавами узкими до локтя и расширяющимися к запястью. Мужские блио были короткими с короткими же рукавами или вообще без рукавов] на мужской манер сшитое.

Нелепая эта стычка давно перестала смешить. Боль ослепляла, заставляла подниматься во мне нечто тёмное, совершенно недоброе. Отзывающееся в груди тяжёлым, багровым чувством. Стоп-стоп-стоп!

Плечи – расслабить, вдох – животом, сознание…

– Сглазит, сглазит! – канючил полуглорк и тыкал пальцем атамана. – Ёрм, ходу надо делать! Смотри, какие глаза дурнючие! Ёрм, чего стоишь?!

– Зад ему надо показать! – блеснул познанием защиты от злых чар Грыня. И первым развернулся ко мне спиной, спустив штаны. Тролланы с энтузиазмом сделали тоже самое, только оставшись стоять лицом ко мне.

Тут уж мое терпение окончательно лопнуло. Багровая волна вскипела, поднялась по самую макушку. И оттуда тяжестью покатилась туда – в точку Силы в нижней части живота. Забыто всякое сочувствие к этим недотёпам, удумавшим искать поживы на подступах к Ведьмачьему Лесу. Ожог на боку добавил злости, и левая рука повернулась ладонью вверх, образуя чашу на уровне пупка. Кулак правой взлетел к груди и тяжело опустился в лодочку левой ладони, пробуждая мощь гневной Аарки Ба[7 - Ба – первая из Рун-Аарок(см. раздел «Аарки Вар-Тао»). В боевом аспекте вызывает сильные подземные толчки либо локальные гравитационные аномалии, например, критическое возрастание давления гравитационного поля]. На доли секунд возник фантом исполинской поющей чаши, в центре которой оказалась вся шайка. Незримый гигантский пестик ударил по чутким краям, и низкий вибрирующий звук раскатился прямо из-под ног. Всю шайку подбросило вверх и болтало, и кувыркало там, пока гул Ба не стал стихать.

Мне хватило этих нескольких секунд, чтобы взять в себя в руки. Фантом чаши исчез, но в том месте, куда должны будут со страшным ускорением рухнуть разбойники, в земле образовалась большая круглая вмятина.

Тихо-тихо, не стоит того!..

Руки быстро сложили знак Оэ[8 - Оэ – семнадцатая Руна-Аарка(см. «Аарки Вар-Тао»), в последовательности за Ааркой Ба «смягчает» её воздействие, уменьшив последствия от столкновения с землей]: пальцы левой сжимаются в кулак, ладонь правой как бы накрывает его и давит вниз, усмиряя взбесившуюся во вмятине гравитацию. Поэтому вниз визжащие на все лады разбойники упали даже медленнее положенного, хотя остаточной Силой Ба расшвыряло их в разные стороны. Атаман Ёрм чуть не в обнимку с одним из братцев-тролланов ухнули в многострадальные кусты, ободрав остатки листьев. Гномелла зацепилась своим тряпьем за низкую ветку одного из деревьев, висела там и верещала. Полуглорка колобком прокатило вокруг бессознательного харийца. Возле него человекожаб и распластался на спине. А вот Грыне, инициатору «антисглаза», не повезло больше всех: он приземлился точнёхонько на колено ошалело квакнувшего полуглорка. Ворк сдавленно тонко взвыл и кулем повалился чуть не на обморочника Жмура.

Второй из тролланов рухнул под ноги Буцефалу, не глядя лягнувшего и угодившего копытом по голове разбойника. Не удовлетворившись этим, найтмар навис над поверженным хвостом и щедро осыпал порцией «конских яблок». После чего с видом невинной лошадки вернулся к прежнему: ощипыванию листочков с кустарника.

Вижу всё это как бы по отдельности и всё сразу, а багровая, тяжелая волна встаёт на дыбы, готовая пронестись по все силовым узлам: от макушки до промежности. Стоит дать ей целиком выхлестнуться из точки, что чуть ниже пупка, и любая призванная Аарка снесёт часть Леса с прилеском. Стоп, дышать. Дышать глубже, спокойнее. Вот так, из живота, из центра…

И постепенно гаснет пламя гнева, исчезает жар из семи точек, где узлами сплелись силовые линии тела. Тише-тише, не стоит того…

– Угомонились? – справившись с дыханием и голосом, интересуюсь у приходящих в себя разбойников, а заодно – у себя. – Всем сохранять спокойствие. Только спокойствие.

Атаман промычал что-то неразборчивое, но больше на рожон не лез, предпочитая лежать в кустах. Троллан возле него удачно прикинулся булыжником и только косил глаза на заваленного конским навозом собрата. Полуглорк, привстав на локтях, и гномелла, висящая в метре над землей, молча скрутили кукиши, воздержавшись от звукового сопровождения. Какие настырные! Надо же, видимо, лицо им моё так не нравится. Хотя, если учесть, что в момент атаки Ааркой глаза у меня становятся сплошь серебряными и светятся…

Ворк Грыня тихонечко поскуливал, так и валяясь рядом с харийцем, благополучно пропустившим всё веселье. В общем, у всей шайки желание взимать «подорожную» было отбито тем или иным образом.

Буцефал закончил свои гастрономические изыскания, добавил ещё немного к «кучке презрения» на поверженного троллана и наконец-то соизволил подойти ко мне. Настроение у найтмара сделалось игривым: видимо, всё это шоу доставило ему невыразимое удовольствие. Поэтому, приблизившись ко мне бочком, он даже попробовал ухватить меня за косу. Одаряю его мрачным взглядом и приставляю к его носу кулак. Вороной всхрапнул, посмотрел на меня внимательнее и перестал безобразничать. Придвинулся ближе и смиренно замер, прядая ушами. Взвиться красивым лихим прыжком на могучую спину Буцефала не выходило и в лучшие мои дни. Проклиная богатырскую стать коня, я неуклюже влезаю ему поперёк холки, там уже кое-как сев в седле прямо. Подобрав с его шеи поводья, я еще раз оглядываю поле бесславного побоища.

Разбойники, кто мог двигаться, снова сбились в кучку. Оглядываясь на меня ежесекундно, полуглорк пытался снять с ветки всхлипывающую Митту. Ворк Грыня полз к своим, так и забыв подтянуть штаны и радуя взор белым меховым «сердечком» пониже куцего хвоста.

Медленно вдохнув и выдохнув, кое-как сдерживаясь от желания прижать правый бок ладонью, я вдруг решаю подвести резюме нашему знакомству:

– Из ныне случившегося, господа – и дама, рекомендую вам усвоить, что не все путники мирные да покладистые. И храни вас все Боги, чтобы напороться на настоящих TehMishkare. У ребяток разговор выйдет гораздо короче нашего. И даже разговора не получится, уж поверьте. Не поручусь ни за ваше здоровье, за ваши жизни. А вам бы, сударыня, – обращаюсь я непосредственно к притихшей гномелле, – вообще за ум надо взяться: бороду отрастили, замуж бы пора, а не… В казаков-разбойников играться. Вам что, всё ещё сорок лет? Как только перед семьёй не стыдно?! У предков и вовсе бороды клочьями вылезают, наверное.

И дивное дело, гномелла перестала тыкать в мою сторону фигами, потупилась и густо покраснела. Да и на лицах остальных разбойничков какое-то… просветление, что ли, появилось. И даже растерянность.

Буцефал негромкой ржанул, выгнул шею, покосившись на меня. Мол, молодец, педагог от Бога! Сначала всех по углам лопатой разогнать, а потом – воспитанием заниматься. Я криво улыбаюсь ему в ответ, легонько сжимая коленями его бока. Найтмар дёрнул головой и неспешно двинулся по направлению к мерцающему морочными огнями подлеску. Оставить горемычных разбойников в тылу ни я, ни найтмар не опасаемся. Демонстрации колдунства должно было им хватить, чтобы очухавшись, вообще унести руки-ноги подальше от мрачных границ заповедного Леса. Поэтому прозвучавший за спиной окрик стал полной неожиданностью:

– А ты-то, кто? Чего в ведьмовскую чащу прешься, а?

Судя по баритону и прикваку в конце каждого предложения, спрашивал полуглорк. И что это ты такой любопытный? Я придерживаю вороного и, оглянувшись, серьезно отвечаю:

– Ох, лучше тебе не знать, приятель. Многих бед избежишь.

– Чё ты его спрашиваешь, Бэбэул? – встрял мало-помалу пришедший в себя ворк, с трудом вставший на ноги и подтягивающий штаны на место. – Небось, беглый колдун! Кого-нибудь в жучару многолапую превратил, вот и дал деру прямо в проклятый лес… – Заметив мой пристальный взгляд, он поспешно отскочил за спину человекожабе и оттуда показал язык.

Бэбэул туда же, за спину, спрятал так и продолжавшую стыдливо теребить бороду гномеллу. Потом полуглорк всмотрелся в меня с прищуром и вдруг выдал:

– Да ты ж баба! Хоть вещички на тебе эльфские, с мужика снятые, чтоб мне сдуться! Ты – эльфская наемница, что ли?

Какой глазастый выискался! По двум первым пунктам попал в яблочко, а вот с третьим пролетел.

А впрочем, вопрос такой непростой, я и сама не один раз его себе задавала.

Решив, что за размышлениями я его не вижу, атаман Ёрм выполз из кустов, знаками показывая остальным следовать за собой. Я следила за ними краем глаза, заметив, что Грыня приноровился подобрать раскиданное по земле оружие. Нет, кто-то добрых слов не разумеет и дождётся до исправительной методики «горбатого могила – справа»!

Меня опять накрывает, только на сей раз волна прозрачного, серебристо-голубого цвета, и поднимается – снизу-вверх. С губ срывается тихое, только мне и найтмару слышное:

– Вар Тао[9 - Вар Тао – искаж., от Voarat'he Tao – «Следующий Путем Меча». Так называли магов-воинов, обладающих специфическим Даром Меча. Здесь: призыв тайной сути оружия.].

Ворк Грыня с руганью отшвырнул свой серп, вдруг налившийся призрачным сиянием и обжигающий нестерпимым холодом. Те же чудеса происходят и с оружием других разбойников, и они спешно избавляются от всех железок, на глазах покрывающиеся льдом. Секунда, другая, и обледеневшее оружие вдруг рассыпалось хрустким снегом, явлением в этих краях чуждым и пугающим.

Полуглорк Бэбэул проницательно зыркнул в мою сторону, утробно квакнул. Сгреб в охапку Ёрма и Митту и огромными скачками припустил вон, сопровождая каждый прыжок раскатистым кваком. Грыня порскнул за ними мгновением позже, успев напоследок показать мне неприличный жест. А вот у тролланов вышла заминка. Тот, что оставался на ногах, должен был решить непростую задачку: как бы так ухватить и обгаженного собрата, и оглушенного харийца и все это быстро, не приближаясь к нам с Буцефалом.

Я не стала ждать, как он выкрутится. Легонько тронула пятками конские бока, и вороной жеребец размерным шагом пошел прочь.

Где-то в вышине снова пронзительно крикнула птица. Я её не видела, но как-то поняла, что она все это время кружила над местом глупой потасовки, следила темными глазами-бусинками. И сейчас, быстро-быстро взмахивая крепкими крылышками, несется прочь от Ведьмачьего Леса, вдогонку за катящимся на закат солнцем. Я не видела этого, но чувствовала всем телом: медленно над дальним краем чащобы, пронизанной колдовскими огоньками, поднимается ночная тень. Там все темнее становится небесный окоем, наливается теми оттенками синего, что тревожат всех дневных тварей, и те спешат укрыться и спрятаться.

А я верхом на вороном коне двигалась ночи на встречу под полог колдовского Леса, который прозвали Ведьмачьим вовсе не потому, что здесь обитали колдуны и ведьмы. Здесь был оплот древнейших сил Мира, когда на заре эпох жизнь только зарождалась на поверхности. Темные силы породили диковинных, чуждых тварей, многие из которых и поныне не имеют ни имен, ни описаний в преданиях народов Мира. Рискнувшие войти в тень исполинских реликтовых деревьев, чьи кроны давно сплелись в непроглядный свод, реже редкого возвращались назад. И еще реже отваживались говорить о том, что увидели в заповедной чащобе.

Непонятная тревожная аура окружала все подступы и границы Ведьмачьего Леса, потому не было поблизости ни селений, ни даже пограничных постов. Говаривали, что ночные огни, разгоравшиеся ярче с наступлением темноты или даже в непогожий день, зачаровывали смотревших и звали за собой. И те, кто поддавался их зову, навсегда исчезали на обманных тропинках в мерцающих лесных тенях…

Даже сами истинные ведьмаки не совались в эти края. Даже Эльфы, не ведавшие, казалось бы, страха при встрече с первичными Силами Мира и всегда жаждавшие познать неведомое, отвели свои взоры от древней чащобы, раскинувшейся на площади в целую страну.

Поэтому я могла быть спокойна, углубляясь все дальше и дальше в лесной лабиринт: больше никаких внезапных встреч. Хотя при учете того, что я сорвалась и дважды призывала Аарки, двигаться придется не краешком леса, как планировалось вначале. Дорога моя теперь пойдет вглубь, в сердце чащи, мимо все более исполинских деревьев, аналогов которым я не знала. Их стволы были покрыты странной, стеклянисто отсверкивающей корой, чьи резкие ломанные линии напоминали чужие письмена. В складках коры то и дело зажигались и гасли огоньки, стекая к корням крохотными молниями. С нижних толстых сучьев, расположенных нередко метрах в пяти-шести над землей, свешивались длинные занавеси то ли мха, то ли гигантской паутины. Они тоже мерцали россыпью опаловых огоньков и медленно колыхались, хотя никакого ветра не было.

Зеленые гирлянды искр, замеченные мной еще в подлеске, здесь превратились в настоящие рои, самовольно блуждающие среди деревьев. Кустов здесь не было, зато трава была необычайно высокой, и из неё то тут, то там поднимались на длинных стеблях причудливых форм цветы. У одних венчики напоминали покрытые частыми трещинами стеклянные бокалы, и в их глубинах что-то пульсировало призрачным светом. У других вместо соцветий торчали пучки длинных волокон, которые шевелились, свивались и расправлялись. Глядя на третьи, я испытывала головокружение, потому что очень нелегко было глазам смириться с провалами тьмы на том месте, где должны были находиться цветочные чашечки.

В один прекрасный миг всякое подобие тропы исчезло, и ощутимее сгустилась вековечная тьма. Буцефал встал, и я не понукала его, прислушиваясь всем своим существом. Обступавшие нас исполинские деревья стали напоминать колонны, свисающие тенета – штандарты и флаги, а вездесущие изумрудно-зеленые роящиеся огоньки то и дело образовывали иллюзию мозаики на несуществующих стенах.

Живая тишина, что принюхивалась ко мне еще там, на границе с обычным лесом, окружила, обступила так, что уши закладывало. Я не двигалась, лишь иногда сглатывала слюну. Теперь вся надежда на чёрного коня, который спокойно стоял, всматривался и вслушивался в ему лишь видимое и слышимое. Дитя диковинного союза кобылы породы фриз[10 - Фриз, фризская порода – очень красивые крупные(до 150-165 см в холке) кони, исключительно вороной масти, с длинными гривами, хвостом и щетками ног. Выведены от пород голландских тяжеловозов и улучшены скрещиванием с испанскими породами лошадей. По праву считается конем рыцарей, так как выносливы, высоки и быстры.] и демонического скакуна аннона [11 - Аннон – Потусторонний мир кельтов, Мир Смерти. На этих конях носится знаменитая Дикая Охота, которой предводительствует Гвин ап Нудд, владыка Аннона. Кон аннон – демонические псы, возвещающие приближение Охоты. Здесь: аннон – чёрные демоническе кони, предвестники Дикой Охоты, на равне с всадниками в ней участвующие.], найтмар был сейчас моим проводником в это царство древних чар и созданий.

Течение времени здесь не ощущалось. Тени более не сгущались, и ни единый луч света не проникал сквозь плотные кроны над головой. Поэтому сколько мы так стояли – минуту или час – сложно было сказать. Для меня мерой была только угасающая боль в обожженном боку. И когда она стала едва ощутимой, тишина вдруг схлынула, и на меня полились звуки Леса. Раздавались с высоты певучие протяжные голоса, шуршала и позванивала трава и цветы. Что-то или кто-то вздыхало то впереди, то сбоку. Змеящиеся по стволам деревьев крошечные молнии иногда потрескивали тихим костяным треском. Краем глаза я заметила какую-то огромную тень, замершую в отдалении между стволов и глядящую на нас круглыми светящимися глазищами. Почуяв мое внимание, создание издало низкий ухающий звук, что-то вроде филинского «убу-бубу!» и поплыло вглубь теней.

Нос мой тоже стал обонять здешние запахи. Непривычные до легкого одурения, свежие, чистые. Где-то хвойные, где-то шипровые, где-то цитрусовые. То похожие на цветочные, то – на приторно-сладковатый запах разложения. Я могла лишь пытаться подобрать им аналогичные из знакомой палитры ароматов Мира.

Найтмар тихонько всхрапнул, изогнул сильную шею, кося на меня серебряными глазами. Я знала, что в моих зрачках сейчас разгорается такое же серебряное, спокойное пламя, поэтому лесной сумрак проявлялся все больше, всё четче становились черты окружающего.

«Кто-о? – коснулся слуха бесплотный голос. – Кто? Кто? Кто-оо?»

Конь моргнул и тряхнул длинной гривой, поворачивая морду вперед. Я посмотрела туда же. Человекоподобные высокие и очень тонкие фигуры колебались возле подножия одного из деревьев. Их тела взыскривали стеклом, черты узких лиц невозможно было разглядеть.

«Кто-о?» – снова зашелестел возле лица тихий голос.

– Дем Санд, – ровно ответила я, стараясь не задерживаться та этих вытянутых лицах, чьи глаза были провалами в первородную тьму.

Фигуры качнулись, словно язычки свечей на сквозняке, на мгновение слились в одно. Потом застыли неподвижно, лишь по стеклянным их членам струились еле заметные отсветы от роящихся зелёных искр.

«Можно-о. Пусть идёт» – наконец донеслось до меня, а в отдалении снова заухало.

– Веди, Буцефал, – наклоняясь к острому торчащему уху коня, сказала я и крепче сжала пальцы на поводьях. Это все, что я ещё успела сказать и сделать перед тем, как обморок поглотил меня, унося сквозь мерцающую зелёным и серебряным тьму. Туда, где бесплотный, бесполый голос вопрошал: «Кто-о? Кто?», и меня качало на огромных медленных волнах…

Интерлюдия. Скрытое среди листьев боярышника

…Когда это случилось? Я уже не помню. Но в другой жизни. Потому, что сначала была смерть. А потом снова – жизнь. Но в ином мире.

Я ступаю под неверные своды памяти, затянутые зыбким туманом. Сквозь ажур этих сводов то и дело проглядывает тьма – беспамятство, то, что стерлось навсегда и бередит душу невозможностью вспомнить.

Передо мной дверь с небольшим смотровым окошечком. Я знаю – не заперто. Потому берусь за круглую ручку, поворачиваю до щелчка и распахиваю створу.

Снаружи – теплый осенний день. Крыльцо и ступени засыпаны желтыми и красными листьями. Вот похожие на звезды листья клена, там – рассыпались золотыми рыбками березовые. А вот рябиновые «плюмажи» пестрят всей осенней палитрой… И красные до багрового, немного похожие на сердце, листья боярышника, обрамляющие и дверной проём.

Внезапный ветер проносится у самой земли, подхватив и закрутив все листья, взвив их вверх на манер ажурного занавеса. И когда зазвучал смех – занавес раздался, осел по краям незримой сцены, образовав кроны осенних деревьев на аллее, по которой идут двое.

Я всматриваюсь в фигуры людей, чуть прищурившись, поскольку солнечный приглушенный свет падает из-за их спин, создавая вокруг голов легкий ореол. Я знаю, почему так – оба русоволосы, у обоих волосы пушистые …

Они смеются над какой-то шуткой. Парень и девушка, примерно одного роста и даже телосложением похожи. Только и догадаться издалека, кто есть кто, по одежде: на девушке длинная юбка в стиле бохо[12 - Бохо, бохо-шик (boho chic) – это смесь стиля хиппи, микс фольклора, милитари, одежды цыган и этнических мотивов.] и распущенные волосы гораздо длиннее. Девушка иногда начинает кружиться, раскинув руки и поднимая подолом юбки маленькие вихри у своих ног. Юноша хлопает в ладони, хохочет. А потом вдруг достает из кармана куртки какой-то округлый предмет, подносит к губам и начинает наигрывать простенькую мелодию.

Я прислушиваюсь: кажется, какой-то ирландский мотивчик. Впрочем, при умелом обращении на окарине[13 - Окари?на – древний духовой музыкальный инструмент, глиняная свистковая флейта. Представляет собой небольшую камеру в форме яйца с отверстиями для пальцев в количестве от четырёх до тринадцати. Многокамерные окарины могут иметь больше отверстий (в зависимости от количества камер). Обычно выполнена в керамике, но иногда изготовляется также из пластика, древесины, стекла или металла] можно даже кое-что из классики изобразить. Парень иногда пробовал, я знаю…

Они подходят ближе, еще ближе. Свет теперь не слепит, но взор все равно как будто затуманился. Однако я знаю, что они похожи, эти смешливые парень и девушка. У них одного цвета волосы, одного цвета глаза – серые как родники. Похожи до такого, что незнакомые люди принимают за близнецов… Хотя парень младше на три года.

Они совсем близко, я вижу такие мелочи, как ажурный узор на длинной вязанной кофте девушки и подвеску-кристалл на груди парня. Кристалл дымчатого хрусталя хорошо виден на белом пуловере… Из объемистой пестрой сумки на плече парня вдруг раздалось конское ржание. Естественно в ответ расхохотались оба, и даже мои губы трогает слабая улыбка. Да уж, нам палец тогда покажи – смеяться начнем, не остановить.

Пряча окарину в карман, другой рукой юноша достает из сумки телефон, смотрит на номер, перестает веселиться. Потом краснеет, немного виновато смотрит на удивленно поднявшую брови спутницу и отходит в сторону.

О да, я тогда действительно удивилась: у него от меня какие-то телефонные секреты?..

Юноша закончил говорить по телефону, кинул его в сумку, быстро подошел к девушке, быстро что-то ей сказал… Она сначала непонимающе хмурится, пожимает плечами. Кивает, и юноша быстро уходит обратно, туда, откуда они пришли.

Ветер скользит по дорожке у ног оставшейся, ерошит, приподнимает листья, словно что-то ищет. А мы – я и сероглазая тень моего прошлого – стоим и смотрим вслед нашему младшему брату, и что-то темное на мгновение застилает взор…