Кирилл Алексеевич Андрюшин "Ткани мира"

– Это всего лишь хобби. Кстати, я так и не знаю имя своего спасителя.

– Я предпочитаю фразу «гражданина, который спас от произвола украинцев».

– И всё же, как вас зовут? – девочка постепенно начинает улыбаться мне.

– Андрей.

– Очень приятно, Андрей. Я Соня Зимина. Мои родители работают в Чернобыле, здесь я живу одна, иногда меня навещают бабушки и дедушки. Можешь тоже меня навещать. Я живу недалёко отсюда, на улице Шопена. Знаешь где это?

Вот последние слова меня особо насторожили. Юноша, на вид лет шестнадцати-семнадцати (из-за происходящей здесь хуйни я забыл свой биологический возраст, на очереди потеря психологического возраста, малые эпилептические припадки, и пожалуйста – «Я пришёл к тебе с приветом, утюгом и пистолетом…») приходит в гости к тринадцатилетней девочке, пусть даже по её воле. Конечно, Соня Зимина, родители которой работают в Чернобыле, очень красивая, я никогда прежде таких красивых девочек не видел ни здесь, во Львове, ни в Варшаве и нигде более. Аккуратно собранные в два хвостика длинные каштановые волосы, доходящие ей почти до талии, ростом она чуть ниже меня, ангельское личико, есть румяны на щёчках, а когда она улыбается, на щёчках хорошо видны ямочки. Невольно самому хочется улыбаться в ответ этой девочке.

– А точно можно? А то мне сейчас слегка неловко: девочка сама меня приглашает к себе в гости, даже не будем делать поправку на сложившиеся обстоятельства, – надо же мне было разъяснить ситуацию.

– У тебя разве есть девушка? – вопрос, окончательно поставивший меня в тупик. И именно в тот момент, когда я начал подносить кружку с чаем-кипятком.

Что же ей ответить? Со мной такое впервые: любой ответ влечёт за собой последствия, которые, как я вижу ещё оставят хорошо различимые отпечатки в моей жизни, и без того потрёпанной работой со стариком Казимиром и Дональдом.

– А у тебя разве есть молодой человек? – Решил избрать не очень хорошую тактику ответа вопросом на вопрос, сразу отмечаю, что и здесь я последствия не просчитываю.

– А я первая спросила, – ответила Соня уже на повышенном тоне.

– Нет, – личное бессознательное ответило вместо меня.

– А почему? – девочка снова смягчилась в голосе.

Что ей отвечать? Мне совершенно не хочется портить разум этого ангелочка, но бессознательное всё чаще указывает мне, что девочка красива и хороша. Так и слышу у себя в голове распевы «Она а-а-а-ангел, она а-а-а-ангел…» Я не помню, сколько времени прошло с вопроса Сони, но я ответил:

– Давай я тебя провожу до дома? Патрули раза два на неделе заглядывают в номера гостиницы.

– Ну проводи меня, Андрей, – с улыбкой ответила Соня.

Здесь я оставляю дневник без присмотра, предвкушая выволочку от старика Казимира, и сопровождаю Соню Зимину, родители которой работают в Чернобыле, домой. Думаю, что весь путь я буду смотреть на неё, любоваться ангельской красотой.

«Я ему с самого начала понравилась?», – думала Софья, вспоминая обстоятельства, при которых они познакомились.

День 30-го октября 65-го года

Информация от старика Казимира, отправленная мне, судя по дате, в субботу, вызвала у меня двойственную реакцию: в руководстве польского ополчения всё чаще звучат мысли о бессмысленности восстания и возможности заключения мира и представлении всех зачинщиков перед украинским судом. Я прекрасно понимаю, что в эти списки входят и старик Казимир, и Пекинский сотоварищи, и даже я сам. Согласно украинскому законодательству, за попытку насильственного захвата власти, максимальным наказанием является пожизненное лишение свободы в какой-нибудь захирелой, гнусной колонии особого режима. Но чутьё подсказывает, что власти припишут преступления необоснованные, абсурдные, местами нелепые, чтобы поляков смогли законно приставить к стенке и подарить каждому несчастному граммы свинца. Такая перспектива меня ни капли не устраивала, ведь я не только себя подставлял под острие украинства. За эти дни, что я навещал в жёстких комендантских условиях Соню Зимину, я успел к ней привыкнуть, привязаться. Мы беседовали абсолютно обо всём: о культуре, спорте, о конце света, даже о сексуальности, о которой мне было очень неловко говорить в присутствии тринадцатилетней девочке. Оказалось, она знает слегка больше фактов, касающихся этой пикантной темы, чем я.

– Ты мне так и не ответила на мой вопрос, – вспомнил я нашу первую встречу.

Соня всё улыбалась, изредка приглаживая свои волосы.

– Какой?

– У тебя есть молодой человек?

Тут я совершил тактическую ошибку, улучив момент для питья горячего чая с бергамотом.

– Комплексуешь из-за того, что про сексуальность я знаю больше тебя?

Случилось то, что случилось. Слизистая рта мне это не простит. В течение добрых двух минут я кашлял, пытаясь избавиться от чая в дыхательных путях. Соня очень ласково и сильно стучала мне по спине, после чего она применила способ Геймлиха, от которого я стал вдыхать воздух со звуком икающего суриката. После чего она снова села напротив меня и продолжила пить чай с бергамотом, лукаво подмигивая мне. Чего она хочет этим добиться? Показать, что она более образованна, чем юноша на вид лет шестнадцати-семнадцати? Меня даже это не волнует так, как собственно моё отношение ко всему происходящему. Я не могу точно описать своё состояние, удивительно, не находятся слова, которые максимально точно смогли бы охарактеризовать мою внутреннюю картину… А если это болезнь? Всегда отбрасываю этот вариант, потому что такая симптоматика ни к какой известной медицине и психологии болезни не подходит. А если это… любовь? Неужели я влюбился? И как поступать далее? Объясниться Соне, или мучиться дальше, держа свои чувства, ранее мне неизвестные в себе?

– Знаешь, Соня, – решился я начать свою отчаянную попытку признания в любви, – я прежде никогда не знал таких образованных девочек, которые спокойно могут говорить с парнями на такие щекотливые темы. Со мной такое впервые, но я не знаю, как это описать.

– Ты уж постарайся, Андрей, нет ничего во Вселенной, что нельзя описать даже одним словом, – Соня всё так же сохранила улыбку на лице.

– Только ты не подумай, что я с приветом в голове и по жизни.

– А ты постарайся.

– Хорошо, я постараюсь, – я сделал паузу и начал, – Соня, мы с тобой знакомы вот уже четыре дня, мы с тобой уже всё на свете обсудили. И мне часто кажется, что я тебя знаю гораздо дольше, не четыре дня. Я… я… я люблю тебя, Соня. Не умею слова связывать, в первый раз у меня такое.

Соня молчала. Даже кружку с чаем поставила подальше. Она смотрела попеременно на меня и в потолок. Если я впервые объяснялся в любви девушке, то Соня впервые слушала объяснения в любви от парня. Всё-таки у неё не было молодого человека. Мы долго молчали. Я решил прервать молчание:

– Я, наверное, пойду.

– Уже уходишь, Андрей? – помрачнела Соня.

– Украинский патруль – это не только два парня, – вымолвил я, – я ведь не каждого украинца могу послать на хер.

– Завтра придёшь ко мне? – спросила Соня.

– Если ты, конечно, будешь рада меня видеть.

– В силу вскрывшихся обстоятельств, у меня на тебя появились планы.

Я от удивления бегло осмотрел дом Сони. Вот ситуация, даже не успел оценить квартиру. Двухкомнатная, светлые обои, люстры, похожие на цветки белой лилии, фортепиано… Ух ты, инструмент. Чёрный полированный. Соня поняла, что я приковал свой взгляд на нём:

– Беларусь.

– Что? – я повернулся к Соне.

– Инструмент называется так. «Беларусь». Хорошие были инструменты. Недавно возобновили производство. Этот, кстати, – Соня открыла крышку фортепиано, – четвёртый из новой партии. Давай я тебе сыграю. Вот я неумелая, даже не устроила тебе экскурсию по своему жилищу.

Соня села за инструмент, я снова вернулся к столу. Она сыграла вальс, я не слышал его ранее, но этот вальс был великолепным. Сонины пальцы плыли над клавишами, её тело в такт музыке двигалось, помогая вжиться в музыку. Я старался лишний раз не дышать, музыка была очень красивой.

– Знаешь композитора? – спросила Соня по завершении игры.

– Даже предположений никаких нет, – ответил я.

– Грибоедов.

– Который дипломат и драматург.

– Именно.

– Ранее не слышал этого вальса.

– А ты умеешь играть?

– Не буду скрывать, сам я тоже играю, семь лет оттачивал своё умение игр: джазовые этюды Дворжака, вариации на тему Коли Паганини, марши разные.

– Сыграй мне.

Честно говоря, мои руки давно отвыкли от клавишной муштры.

– Обязательно, но в другой раз, Соня.

Она мне подмигнула:

– Ловлю на слове, – немного подумав, ещё добавила, – Андрей. Уже пойдёшь?

Я кивнул.

– Хорошо, но для начала закрой глаза, – попросила Соня.

– Что же ты ещё задумала?

– Просто закрой глаза, – на этот раз более настойчиво потребовала Соня.

Я закрыл. Наступило молчание. И тут я ощутил лёгкое прикосновение тёплых губ на лбу. Вегетативная нервная система первая оценила этот приятный подарок от Сони Зиминой, девочки, которая играет на пианино так же хорошо, как и пишет осаждённые пейзажи древнего Львова.

Как дошёл до гостиницы не помню.

Софья тихо расплакалась, чтобы не привлекать внимание Ильи.

«Боялся, глупыш», – думала она, прижимая листки к сердцу.

День 06-го ноября 65-го года

Казимир и Пекинский меня разбудили ни свет ни заря.

– Поднимайся, спящий красавец, – грубым многократно сломанным голосом крикнул старик, – Типография сворачивается, Проект переезжает в другой город.

Я, не открывая глаз, спросил:

– Ку…куда, дядя Казимир?

– Эвакуируемся в Люблин. И поторопись, если не хочешь оказаться в числе военных преступников. Завтра украинские парламентёры здесь подпишут Акт о независимости Львува.

– Тогда я иду, только халат накину.

– Рубашку наденешь. Лучше смирительную, – ответил Пекинский.

День 07-го ноября 65-го года

В торжественной обстановке представители Украинского государства и польской диаспоры города Львова подписали мирный договор. Через два часа картографы начали печатать карты с новым государством в Европе – Вольный город Львов. Первые паспорта граждан Вольного Львова получили Казимир Огинский, Дональд Пекинский и Андрей Синеозёрный, то есть я. Паспорта, дающие нам права граждан, чтобы тайно продолжить работу типографии.

День 08-го ноября 65-го года

В гостях у Сони Зиминой я сыграл старинную музыку советских композиторов, о которых Соня не знала. Так получилось, что мы болтали до трёх часов ночи. Потом мы засыпали в обнимку на диване, либо же на полу рядом с фортепиано. И это – только начало. Я в это верю. Придёт время, и я сделаю ей предложение руки и сердца.

– Соня, – подошёл Илья, – почему ты улыбаешься как первоклассница на выпускном?

– Он у меня такой глупыш, но я его всё равно люблю. Он такой зайка, он ведь ко мне каждый день приходил, – мягко ответила она.

– Понятно, не хочешь узнать, что я узнал из пиктограмм нашего общего товарища?

Софья с грустью в душе вернулась в действительность и принялась слушать Илью.

– Я так и знал: в одном из документов Андрей указывает об адресе того самого «Гнезда», места, куда он спрятал какой-то кейс с валютой. Я сверил с данными из своей пурпурной папки. Оказывается, хозяином «Гнезда» является Дональд Пекинский, как я полагаю, он и есть тот самый Селезень. Так же есть ещё одно совпадение из моих списков: Кисточкиным является Карл Белосельский-Белостокский, главный художник этой самой типографии, но он, к сожалению, пропал в Польше, и никаких следов. Не исключаю, что он уже мёртв.

– Каковы будут наши действия сейчас? – спросила Софья.

– Предлагаю отправиться в это самое «Гнездо», – с уверенностью ответил Илья. – И чем раньше мы туда отправимся, тем будет лучше. Не забывай, что тот полковник тоже может об этом знать.

Софья понимала, что в эту погоню вступили и они сами, и сотрудники органов безопасности. И что любой неверный шаг может обернуться расстрелом всех причастных к этому сложному делу. И если Илья предлагает узнать правду, то необходимо сегодня же выезжать по указанному адресу, не понимая, что там может их ожидать.

– Мы выедем за полночь, – уточнила Софья.

– Добро, – поддержал Илья и добавил, – а ужин перед поездкой будет?

глава 10

– Ну и домик у изгнанников, – Илья выронил изо рта папиросу, высоко подняв голову, чтобы оценить плачевное состояние дома.

Софья ничего не ответила. Она включила фонарь, но его тусклого света было недостаточно, что осветить дом.

Здание, расположенное по адресу, неоднократно указанному в бумагах Апостола, представляло собой трёхэтажную бетонную коробку: выглядело очень утилитарно, облицовки не было никакой, в некоторых оконных проёмах ещё не успели вставить рамы. Абсолютно безжизненный кусок земли. Пугающую обстановку добавляло тёмное время суток, ведь Илья предложил застать изгнанника именно ночью, когда все изгнанники мира выходят из своих укрытий с целью удовлетворения своих биологических потребностей, изгнанники тоже люди, правда более жестокие, чем среднестатистические налогоплательщики.