Варя давно заметила, что если пожилым людям хочется поговорить, они говорят. А если с ними не хотят общаться, дело поправимое, – не ты, так другой. От скуки всё. Хотя и любопытства не занимать.
– Кепка Мао. Унисекс, – начала его путать Варя, – хотите такую?
– Не, я звёзд наносился. А почему вы с таким большим рюкзаком? – дед обрадовался, что зацепил такую симпатичную собеседницу.
– Там книги, – Варя не поленилась и, расстегнув молнию, достала только что купленный
томик Стивена Кинга. Дед сразу прочитал, что было написано на обложке, обошёлся без очков.
– Это ж его «Сияние»? Где дом с приведениями в горах? Кино такое было. Страшное.
– Да, по его книге.
– Мы такое не читали раньше, – вздохнул дед.
– Я выхожу на следующей, всего вам доброго!
– Ага, – буркнул дед и пожалел, что она так рано выходит.
Начинался вечер. Ещё полчаса, и «офисный планктон» повалит наружу, а пока ещё по
улице гуляли туристы и разные свободные люди. Проснулся мобильный.
– Подъезжай! Завтра улетаю на Бали. Долго не увидимся, – Анжела была в прекрасном настроении, – Сонька уже тут.
– Буду.
Варя подняла руку и поймала частника. Взяла телефон, чтобы набрать бабушке, но передумала. Не хотелось её ничем расстраивать, и вообще она не знала, куда себя деть. Лучше к девчонкам.
Анжела устроилась лицом к залу. Она была с новой причёской и в умопомрачительном трикотажном платье. Соня страдала вечной болезнью женской зависти и, сидя рядом с мечтой, доставшейся другой, чтобы не сойти с ума, глушила эмоции пирожными.
– Зиновий меня уволил, – сразу выпалила Варя, – сегодня днём.
– Да ты что?! – удивилась Анжела, – ты же классно пишешь! Подстава, сто пудов, – сказала поразмыслив, – или ляпнула что, как оно есть.
– Да ладно тебе, делать из неё героиню старого кино, – фыркнула Соня.
Варя молчала. Пусть говорят. Анжела взяла самое красивое пирожное и положила себе на тарелку.
– Эй, уже второе! – вырвалось у Сони.
– Ничего, мне можно. Это ж ты в вечном поиске. А я – не ты. Могу и расслабиться.
– Что теперь делать будешь, решила? – перевела разговор Соня, обратившись к Варе, – хотя у тебя Виктор есть, не то, что у некоторых, кому не на кого положиться.
– Ох, да чего ж вкусно… – промурлыкала Анжела.
Соня посмотрела на неё не по-доброму.
– Как же ты всех достала со своим ехидством! Вот что ты хочешь от Вари? Ей вообще не до тебя сейчас, разве нет? – напирала Анжела.
– Куда уж мне!
– И я возьму одну штучку. «Наполеон», например, – Варя подыграла Анжеле, совершенно
не соприкасаясь эмоционально с их перебранкой.
– Ой, устроились! Одна неизвестно зачем замуж выходит, дурит честному мужику мозги, другая рога папику наставляет, и всё сходит с рук! Милашки! А я у них ехидна!
И тут Анжела бросила по-настоящему злой взгляд на Соню.
– Ты чё бесишься, озабоченная? Достала со своим мокрым местом! Мы что ли должны искать тебе кошелёк с деньгами?
– А-ну, перестаньте! Что с вами? – прикрикнула Варя.
– Годы идут, а квартиры всё нет. Нервы. Типичный провинциальный синдром.
– Да ты сама на Красной Площади что ли родилась? – распалялась Соня. Она давно мечтала разрядиться. Зависть – тяжёлое бремя.
– Хватит, замолчите уже!
– Ой, подружки! – притворно произнесла Соня и уставилась на Варю, – ты знаешь, что она с твоим Виктором спит? Или тебе пофигу? Всё витаешь в своих литературных фантазиях, а Витёк тихонечко в гости ходит к подружке.
– Что ты несёшь? – завопила Анжела, – совсем свихнулась! Сама перед ним жопой крутишь!
Анжела схватила с тарелки недоеденное пирожное и бросила в Соню, тут же наклонилась, протянула руку и размазала крем по её офисному костюму, кофте, по всему, до чего
дотянулась.
– Мерзота!
Соня схватила пирожное с Вариной тарелки и швырнула его в Анжелу.
– Чтобы ты это платье своё в помойку выбросила, гнида! И тебе туда же дорога!
– Не дождёшься! Интриганка офисная!
Варя сидела парализованная и безучастно смотрела на сцепившихся подруг. На редкость насыщенный день. Встала, взяла рюкзак и вышла из ресторана.
17. А разве я не успела?
Опять пешком, куда глаза глядят. Можно ли ни о чём не думать? Забыть всё, что случилось, вычеркнуть день из памяти? Нет, не получится. Слишком много специй в супе, когда пытаешься его спасти. Надо взять кастрюлю и вылить содержимое в унитаз. Потом положить кастрюлю в посудомойку на полтора часа и долго вообще не подходить к плите. Нельзя кривить душой – получается казнь. Компромиссы с собой не проходят бесследно. Компромисс – это оттягивание времени, пирамида вроде финансовой, только вместо потерянных денег уходит внутреннее богатство, часть внутреннего я, которую не восстановишь.
Зашла в магазин за яблоками. Сделала пару кругов по залу с пустой тележкой, забыв вообще, зачем пришла. Остановилась у прилавка с конфетами. Перед глазами пестрел банер: "Шоколадная фабрика "Сказки Пушкина" представляет новый шедевр французских шоколатьеров. Конфеты "Царевна Лебедь". Изысканный вкус, предвкушение любви..." На банере – картина Врубеля "Царевна-Лебедь". Миг между сказкой и реальностью. Сумерки, грусть, перламутр, море, драгоценности и огромные таинственные глаза. Варя остановилась, пораженная и испуганная. Ей показалось, что она смотрит на себя, и та, на картине, улыбается ей и зовёт в волшебную сказку. Выпрямила спину. Вспомнила про яблоки, пошла к фруктам и прихватила шоколадку с прилавка.
Добралась до дома, медленно открыла входную дверь. Темно. Никого нет. Включила свет. Бросила пакет и рюкзак в прихожей и пошла в спальню. Сняла одежду, накинула халат. Кровать с совами молчала, ей не было дела до её чувств. Её захлестнула ярость: она содрала покрывало, огромное, как парус, потом начала стягивать постельное бельё: наволочки летели на пол, пододеяльник трещал по швам, простыня сопротивлялась, но она стащила её, подбегая то к одному углу кровати, то к другому, схватила эту кучу обеими руками и бросилась в ванную комнату.
В дверях наткнулась на Виктора с букетом ромашек, довольного и жизнерадостного.
– Мне нужно две недели, чтобы я нашла себе жильё. Может, меньше.
– Какое жильё? Ты о чём? – встрепенулся Виктор.
– Ты можешь сегодня куда-нибудь свалить? Завтра всё равно выходной, потом выспишься. Сходи в казино, ещё куда-нибудь. Туда, откуда пришёл, например. Сделай мне подарок.
– Никуда я не пойду! Ты о чём вообще говоришь? – Виктор никак не мог взять в толк, как реагировать, – я с Никоноровым встречался. Я же тебе говорил! Ну, поздно пришёл, что тут такого? Первый раз что ли? Ты что?
– Бобров, последнее, что я буду делать – это тебя разоблачать! Я просто не в твоём вкусе. Давно бы так и сказал.
Она оттолкнула оторопевшего Виктора и пошла в ванную. Постояв полминуты, он ринулся за ней. Варя открыла стиральную машину и начала запихивать туда пододеяльник и всё остальное.
– Я два года с тобой живу, и ты не в моём вкусе? Меня, что кто-нибудь заставляет с тобой жить? Что случилось? Я сделал тебе предложение!
– Возьми его обратно. Не хочешь уходить, могу уйти я. Поеду к отцу.
Совершенно ошарашенный Виктор схватил её за плечи. Ромашки разлетелись по полу.
– Менструальное настроение? Душевные конвульсии? Что-то на работе? Варя! – он продолжал держать её, едва не тряся.
– Бобров, исчезни! По-хорошему прошу, – Варя вырвалась наконец и кинулась обратно в спальню, наступая на цветы.
Бросилась с разбегу на голую кровать лицом вниз и замерла. Только руки сжимали наматрасник.
– Хорошо. Я пойду. Это легче, чем разбираться с сумасшедшей. Только не пожалей потом, – жёстко сказал Виктор, не заходя в комнату, и бросил, – ты не умеешь любить.
Хлопнула входная дверь.
Варя перевернулась на спину, уставившись в потолок.
– Да, наверное, не умею.
От света уличных фонарей в комнате стоял полумрак.
Фигура Марии Сергеевны, еле различимая, в белом. Онасидит за столом в своей неизменной позе. Перед Марией Сергеевной стоит коробка из банковской ячейки, на коробке лежит что-то красное, небольшое, бархатное.
Мария Сергеевна смотрит на Варю.
– Там с палкой кто-то около тебя. Осторожнее с ним.
Мария Сергеевна поворачивает голову будто ищет глазами кого-то, но продолжает обращаться к Варе.
– Отец ругается, что не успела. А разве я не успела? Ступай, детка! Ты умница!
Мария Сергеевна берёт в руку красную тряпочку…
– Зина вот смеётся… Говорит, что рис никогда не любила.
Раздаётся звук Вариного телефона.
Варя с закрытыми глазами пошарила рукой на полу около кровати.
– Алло! Ты? Алло! Что?
Сразу не поняла, что звонил отец. Села на кровать. Голос задрожал.
– Умерла? Инфаркт?… Пап, ты там? Я… сейчас.
Варя повалилась на кровать, сотрясаясь от рыданий.
18. Горе
Горе. Даже сильнее, чем после смерти мамы. Чем-то другим сильнее. Тогда был страх, который сковывал мысли: за себя, за неё в гробу, за будущее, а сейчас как будто кончилась кровная связь, благодаря которой абсолютно близко, без всяких условностей было ни с чем не сравнимое состояние полного доверия и растворения, а теперь они ушли навсегда. А боль, что она не нашла в себе силы приехать к бабушке в её последний день, разрывала душу ничем непоправимым чувством вины.
Они только что вернулись домой с поминок.
Светлана в темно-коричневом платье, старающаяся выглядеть максимально скорбной, расположилась на диване напротив кресла, на котором Варя едва держалась на самом краешке. Отец был растерянным, печальным, сел рядом с женой на подлокотник, держа в руках бумагу, вложенную в прозрачный файл.
– Всё своё имущество мама оставила тебе. Квартиру и вот это, – медленно сказала Сергей Степанович и протянул дочери завещание и ключ.
– Что это? – безучастно спросила Варя.
– Думаю, что это ключ от банковой ячейки, в которой золотая табакерка Фаберже, доставшаяся ей от отца. Семейная ценность.
Варя нахмурилась, пытаясь понять слова, встала и взяла у отца и завещание и ключ. Сосредоточиться на тексте было невозможно, она просто скользнула взглядом по буквам, ничего не поняв.
– Это целое состояние, – вдруг услышала она слова мачехи.
Какое состояние? Квартира? И что? Мысли путались.
– Мы очень обеспокоены, как ты распорядишься наследством, – произнёс Сергей Степанович так, будто он должен был это сказать и говорил не свои слова.
– Это не безделица, и мне кажется, справедливее было бы, если бы мы отнеслись к ней, как к общей вещи, – добавила Светлана, – то есть как твоей, так и твоего отца.
Сергей Степанович встал и начал расстёгивать верхнюю пуговицу рубашки, одновременно ослабляя галстук.
Варя посмотрела, почти не слушая Светлану, на отца, потом на неё, потом опять на отца.
– Пап, о чём она говорит?
– ОНА говорит о том, что мы одна семья, – ответила вместо него Светлана.
