– Ольга! – прикрикнула на неё Римма Генриховна. – Даже думать не смей! Работа, квартира, всё наживное. Единственное, что нельзя исправить – это смерть. Я бы всё отдала, чтобы спасти дочь, только не было у меня шанса, за несколько часов её вирус убил. Но тебе руки опустить не дам!
– А что мне ещё остаётся? Что делать?
– Вот! С этого и надо начинать. Давай с работой разберёмся. Тебе, так понимаю, ноутбук нужен?
– Да. Но если я куплю ноутбук, мне нечем будет по ипотеке платить.
– Не надо ничего покупать. Ты не гуляла с Антошкой? Собирай его, пойдём в школу, уж на время каникул комп нам какой-нибудь выделят.
– Ой, а это можно? Римма Генриховна, у меня даже слов нет, как я вам благодарна! Только подождите, я сперва начальнику позвоню, скажу, что к вечеру всё сделаю.
Босс выслушал заверения и изрёк снисходительно:
– Ладно, Скворцова, на первый раз прощаю. Но, сама понимаешь, в этом месяце ты без премии.
– Как без премии? Владислав Ярополкович, у меня же минимальный оклад на дистанционке. И ипотека! Нам не прожить!
– А это не мои проблемы, Скворцова. Не я отчёт задерживаю. Выкрутишься как-нибудь. И если рассчитываешь на премию в следующем месяце, советую помнить о субординации.
Начальник отключился. Ольга беспомощно посмотрела на Римму Генриховну:
– И как теперь? Мне в следующем месяце даже на ипотеку не хватит.
– По-моему, ты сгущаешь краски. На еду и одёжку для сына тебе тратиться не надо. Жить тоже есть где. Не хоромы, но сойдёт. Другую работу ты с малышом вряд ли найдёшь. Оля, не всё так плохо. На край, у меня подушка безопасности небольшая имеется. Теперь идём в школу.
Не успели они выйти, как вернулась плачущая Эльвира Прохоровна.
– Да что за день слёз! – всплеснула руками Римма Генриховна. – Эльвира, а с вами-то что?
– Я в банке была, там сказали, что без паспорта не восстановят. А я его тоже дома оставила. Пошла в паспортный стол, чтоб новый выдали. Они попросили данные написать. Я адрес прописки указала, а м-мне г-говорят, что нет такого дома и не было. И меня не-е-ет…
– Это что ещё за новости? У меня паспорт всегда в сумке. И прописка там указана.
– Подождите! – Ольга подняла палец. – Это же мэр. Это он распорядился все сведения о доме убрать.
– Ну, лепрекон рыжий! – рассвирепела Римма Генриховна. – Слушок прошёл, что из-за нашего ролика ему хорошая взбучка грозит. Эльвира, не кисните! Мы с Ольгой скоро вернёмся и займёмся нашим Феликсовичем. Дожмём его.
Ника выгуливала Графа, когда вернулись Римма Генриховна с Ольгой. Увидав Нику, Римма Генриховна оживилась:
– Вероника, нужна твоя помощь. Поработаешь снова оператором?
– Не вопрос. А что снимать надо?
– Всё!
Римма Генриховна подготовилась основательно. Вначале сняли временное жильё, Ольгу, работающую за единственным столом в кухне и спящего здесь же Антошку. Стопки одежды и коробки с крупами и консервами, собранные волонтёрами. Римма Генриховна комментировала каждую мелочь. После она растолкала поникшую Эльвиру Прохоровну:
– Собирайтесь, едем за справкой и в паспортный.
– За какой справкой? Зачем в паспортный? Я же там была.
– По дороге объясню!
Римма Генриховна повела всех в центр жилищных субсидий и расчётов. Там сунула паспорт сидящей за стеклом девушке и сказала:
– Мне нужна справка о составе семьи для пенсионного.
Девушка долго стучала по клавишам, тёрла лоб, пожимала плечами, в конце концов вернула паспорт:
– К сожалению, дома двадцать четыре по улице Исгарской нет.
Римма Генриховна взяла паспорт, раскрыла его на страничке прописки так, чтобы Вероника могла снять, и удивилась для девушки:
– Как же так? Я девять лет прожила в этом доме. Восьмиэтажный, на 64 квартиры. И штамп о прописке мне ставили в вашем центре.
Девушка виновато улыбнулась:
– Наверное, какая-то ошибка. К сожалению, не могу вам помочь. Девять лет назад я здесь не работала.
После отправились в паспортный стол, где Эльвира Прохоровна опять попыталась получить паспорт взамен утерянного, и ей опять ответили, что раз дома по заявленному адресу не существует, то и личности, там прописанной, быть не может.
Эльвира Прохоровна разволновалась, как и утром, промокнула глаза сиреневым платочком и скорбно проговорила:
– Если бы со мной был муж, они бы так не разговаривали. Он бы быстро навёл порядок.
Римма Генриховна похлопала её по плечу:
– Ну-ну, Эльвира, будьте сильной. Идём дальше.
– Куда теперь? – спросила Вероника.
– К дому!
Вероникин телефон вдруг ожил, на экране высветилось «Пиявка».
– Ника, ты где? Давай к дому! И наших зови. Тут такое!
Оцепленная зона стала шире. Вокруг толпились любопытные и родственники пропавших. Римма Генриховна заметила среди них дочь Алексея. Над котлованом белело не то строение, не то огромный пьедестал, но издалека было не рассмотреть.
– Идёмте на балкон. – Ника повела всех к высотке.
Макс уже ждал на пятом этаже. Он даже бинокль где-то достал.
– Смотрите, что за хреновина из котлована лезет! – Он сунул бинокль Римме Генриховне. – Паутина что-то строит. Похоже на лестницу.
То, что возвышалось над котлованом, действительно оказалось лестницей с семью широкими ступенями и перилами по обе стороны.
– И правда строит. – Римма Генриховна передала бинокль Веронике.
Над верхней ступенью будто кто-то быстро вычерчивал белые штрихи. Они накладывались друг на друга, плотнели, образуя очертания восьмой ступени.
– Ну-ка, ну-ка, – Римма Генриховна отобрала бинокль.
Ника проследила, куда она смотрит – у ограждения мэр давал интервью телевизионщикам. Римма Генриховна забыла о лестнице. Марк Феликсович целиком завладел её вниманием. Она вслед за ним шевелила губами, пытаясь разгадать смысл сказанного.
– Что этот брехун им втирает? Жаль, что нет бинокля для ушей.
– Вечером узнаем.
– И правда. – Римма Генриховна вернула бинокль Максу. – Нам тоже есть чем заняться. Будем готовить свой репортаж. Вероника, идём!
Ника не могла отвести взгляда от лестницы. Восьмая ступенька была готова, над ней уже прорисовывался прозрачный призрак девятой.
– Римма Генриховна, нам обязательно монтировать сейчас? Здесь же чудо творится.
Макс поддержал:
– В самом деле, никуда ваш репортаж не денется. Тут же лестница сама строится.
– Ребятки, пока мы тут торчим, этот кудесник столько чудес натворит. – Римма Генриховна указала на мэра. – Идём, после вернётесь. Эльвира, вы уснули?
Эльвира Прохоровна за всё время не проронила ни слова. Её не интересовал ни мэр, ни лестница. Она смотрела на детский сад, в который водила внуков.
Вернувшись в общежитие, Римма Генриховна заставила всех искать любые доказательства существования дома, будь то документы, фотографии, завалявшиеся в сумках и карманах квитанции. Потом снова снимали, говорили, доказывали. И ждали Мишенькиных родителей, которые единственные не внесли лепту в антимэровскую компанию. А они задерживались.
По телевизору бесконечно показывали белые лестницы на месте пропавших домов в разных городах. Эксперты строили предположения, экстрасенсы и ясновидящие давали толкования, все сокрушались о судьбах пропавших людей, а мэры и губернаторы наперебой хвастались размерами помощи тем, кто остался. Поздним вечером на экране появилась и рыжая борода Марка Феликсовича.
– Тихо все! Прибавьте звук! – скомандовала Римма Генриховна.
Мэр с выражением всемирной скорби говорил о невосполнимой утрате для близких, о сплочённости в трудные времена испытаний, о предоставлении квартир из жилого фонда.
– Мне тяжело говорить об этом. Никакие компенсации не вернут близких оставшимся. Из двухсот пятидесяти шести квартир шестнадцатиэтажного дома уцелели всего девять человек.
– Что-о? Вот жулик! Вот где собака зарыта! Когда это наш дом стал выше в два раза и ещё одним подъездом обзавёлся?
– Что опять случилось у вас? – в кухню заглянули Мишенькины родители.
– Наконец-то! – кинулась к ним Римма Генриховна. – Только вас и ждём, чтобы разоблачающие материалы дописать и отправить!
– Вы нас извините, – пропела Мишенькина мама, – но вот-вот случится грандиозное событие. Мы не хотим пропустить переход в другое измерение и останемся на ночь у лестницы, даже палатку купили, а сюда только за вещами заглянули.
– Вы себя слышите? Неужели у вас нет гражданской позиции?
– Скоро никому не будет дела до мелких мирских дрязг. Я бы посоветовал вам не тратить время, а привести в порядок душевный баланс, очиститься и просветлеть, пока ещё можно, – заявил Мишенькин папа и ушёл с семьёй ждать великого перехода.
Римма Генриховна вздохнула и приступила к рассылке разоблачающего ролика. Вероника собралась вывести Графа.
– Я с тобой, – увязался за ними Макс.
Наступила ночь. Небо над общежитием пестрело звёздами, а в стороне лестницы сияло серебристое зарево.
– Это она светится?
– Вряд ли, – покачал головой Макс. – Наверное, прожекторов натащили.
– Я всё ждала, когда Римма Генриховна закончит со своими съёмками, хотела туда пойти. Только устала сильно, спать бы поскорее лечь. И Графу в толпе не понравится. Там, наверное, уже полгорода с палатками.
– Не исключено. Утром сходим, всё равно по телевизору о каждой мелочи говорят. Ничего не пропустим.
– Макс, почему они уверены, что лестница для того, чтобы подняться? Может, по ней спустятся. Наши родители.
– Зачем тогда было их забирать? Не знаю, может, кто и спустится, только я не уверен, что с добрыми намерениями.
– А этот кулак утром? Он же ударил за то, что в него огонь кинули? Просто так ведь не стал бы бить?
– Идём спать, Ник. После посмотрим, что к чему.
Ольга просидела с отчётом всю ночь. Отправив его начальнику, наконец смогла забраться в постель. Едва она закрыла глаза, как зазвонил телефон. Босс! В пять утра! Ольга приняла вызов и тут же отпрянула от рёва начальника.
– Ты думаешь своей тупой башкой против кого прёшь?! Бессмертная? Собирай свой сброд, и делайте опровержение на свой пасквиль, да так, чтобы вам поверили. Иначе увольнение – самое безобидное, что с тобой может случиться!
Разговор оборвался. Ольга зажала рот полотенцем, чтобы не закричать. Римма Генриховна подняла голову:
– Оль, кто это в такую рань? Чего случилось?
Ольга поднялась и показала на дверь. Закрывшись на кухне с Риммой Генриховной, Ольга рассказала об опровержении и об угрозе. Римма Генриховна потёрла виски, помолчала, наконец проговорила:
– У них там одна шайка. Рука руку моет. Оля, а ведь они испугались! Значит, мы на правильном пути.
– Вы о чём, Римма Генриховна? Да меня уволят, если чего похуже не сделают! Надо придумать, что в опровержении сказать.
– Ольга, не смей! Не смей отступать! Не дай им запугать, задавить тебя. Они уничтожат нас и продолжат творить беззаконие. Убивать, как убили мою дочь! На всю больницу был один ИВЛ! А по документам их семь. Леночка задохнулась, пока ждала очереди. Больше я не позволю им издеваться над нами!
– Вам нечего терять. Но мой сын жив! Что они сделают с нами, если мы не выполним их требований?
– Вот тебе моё последнее слово – я не отступлюсь. Пойду до конца.
Вероника, Макс и Эльвира Прохоровна давно проснулись от криков и теперь топтались в дверях. Ольга посмотрела на них, заговорила было об опровержении, но слова смешались с рыданиями. Она закрыла лицо руками и плакала. Римма Генриховна гладила её трясущиеся плечи.
Ника включила телевизор. Звук убавили до минимума ещё вечером. На экране появилась лестница, уходящая в небо. Из-под облаков показались человеческие фигуры. В полной тишине они спускались по ступеням. Мелькали кадры. Лестницы из разных городов сменяли друг друга. И везде по ним сходили люди.
Все застыли и смотрели в экран. Даже Ольга прекратила плакать. Первой опомнилась Ника. Схватила поводок и крикнула:
– Граф, ко мне!
Её голос, разбивший тишину, заставил очнуться остальных. Макс сунул ноги в кроссовки и поспешил за Никой. Эльвира Прохоровна натянула розовый кардиган и ловила Монику с Бриджит. Римма Генриховна вызывала такси. Ольга вытирала слёзы:
– Подождите меня, я только Антошку соберу.
