Надо было сразу как мертвецов в лесу схоронил, развернуться, двинуть сквозь чащу и поминай как звали. Может, так и следовало сделать, да вот только было одно, что не отпускало его. И не глаза это её зелёные?зелёные, как иголки еловые весной. И не голосок это её тонкий и звонкий, что как ручеёк струится. И не руки её сильные и нежные, которыми она ночью его к себе прижимала. Так прижимала, как никто до этого: как родного. Не отпускало его другое. Среди тел, что он в лесу сокрыл, не было одного – вожака, который на Веронику интересы имеет.
Наверное, как бойня началась, бросил всех своих и удрал, поджав хвост. Да вот надолго ли. Как прознает, что никого рядом с ней нет больше, так опять вернётся. Такие только так и могут.
Тела оставшиеся разодраны были сильно. Может, Вероника и не заметила, что одного не хватает. Она, может, и думает, что он лежит вместе со всеми в лесу. Надо выследить его. Найти и убить. Так только Вероника свободной останется.
Вот тогда и можно будет забыть и её, и городок этот.
Из всех запахов, что в баре были, только один вожака отличал достаточно от остального отребья. Рука его сломанная больницей несла. Гипсом. Свежим ещё. Не до конца застывшим. Уж на войне нанюхался, не спутаешь теперь ни с чем.
Стою вот я, о смертоубийстве думаю, о грешном и запретном, а она всё ходит вокруг, как кошка, приластиться хочет. Я говорю ей, чтобы вещи собирала. Она хочет это слышать. Говорю, что заберу её вечером с пацаном из забегаловки её. Говорю, что будем в безопасности. Говорю, что места волшебные знаю, что укроют нас.
Улыбается. Виснет на мне. Целоваться лезет. Носом о бороду трётся. Счастьем пахнет, дура.
А я и дальше вру ей с три короба. Лишь бы она сейчас отпустила. И она отпустит. От неё пахнет так, что сразу становится ясно, что она уже головой не соображает. А сердце её болью переполненное, только лишь грёзами и питается.
Говорю, чтоб забрала племянника и ждала в забегаловке у дороги. В квартире оставаться опасно, а там на людях не тронут. Ухожу.
Грустно. Выть хочется. Но ничего не поделаешь. Одно дело только осталось закончить в этом городе и можно дальше ехать. А память моя так устроена, что я и через несколько месяцев не вспомню её. Не вспомню даже если снова окажусь с ней в одной кровати.
Когда он уходит, Вероника хватает чемодан и начинает собирать детские вещи. С губ не сходит улыбка. Она думает, что теперь наконец будет счастлива.
Как только выхожу на улицу вижу – стоят. Двое. В чёрных костюмах. Стоят и на меня смотрят. Молчат.
Поджидали.
Запахов от них не идёт совсем никаких. Не то чтобы как от меня после перекиси и святой воды, а совсем никаких. Только разве, что лёгкий запах волшебства.
Заговорённые. Оба. Молодой с короткой стрижкой и густыми усами под носом. Взрослый с узкими глазами и седыми волосами. Оба заговорённые. Дознаватели.
Удостоверения показывают.
– Ты чего? Струхнул что ли? – дружелюбно и улыбчиво обращается тот, что с седыми волосами. – Не бои?ись. Мы так, поговорить. Или тебе скрывать есть что?
Он вроде бы и улыбается и глаза у него честные, а без запахов не могу ему поверить. Словно он и не человек вовсе. Мало ли что он задумал. Молодой стоит насупившись. Молчит. Он тут для моих когтей и клыков, а по ушам будет старый ездить.
– Мы тут с коллегой по делам мимо проезжали. Да услыхали брата нашего. Я ему говорю дава?ай зайдём поздороваемся. Сейчас?то наших уже и не осталось?то толком. А он мне “бу?бу?бу, бу?бу?бу”.
– Ну здравствуй, – отвечаю ему. Глядишь, если не врёт, может, и отпустит по?быстрому. Это верно, что они ехали в другое место. Так бы быстро не прознали, что людей волшебная тварь погубила. Не за мной ехали. За кем?то другим.
– Да ты не боись, волчара. Нам тя прессовать с три короба не надо. Говорю ж, прое?ездом мы тут.
– Ну, белой дороги вам, а у меня дела ещё есть.
Пытаюсь уйти, но молодой меня за плечо хватает и к себе разворачивает. До боли схватил. Я чуть не взвыл.
– Тише, тише! Ваня, ну ты чего! Пусти его! Пусти говорю!
А Ваня в глаза мне заглядывает и сквозь зубы спрашивает, как бы вежливо, но тут же понять даёт, что драки ищет:
– Не видели ли вы чего необычного?
– Кроме двух ублюдков, что своих травят, ничего необычного.
С силой отпихиваю его руку.
Так и есть. Эти двое из волшебного мира. Да вот только жить спокойно доживать свой век, как остальные, отказались и побежали на службу к государю. При царе ещё ничего было. Никто никому не мешал, да и жили спокойно бок о бок. Мы людей не трогали, а они нас. А потом, как одичавшие люди до власти дорвались, так стали губить нашего брата направо и налево. На цепь сажать. И. Зу. Чать. Боялись всё, что мы на их свободу позаримся.
– Да?а?а, – обиженно протягивает старик, проходя рукой по убранным назад седым волосам и продолжает: – А ты?ы, давно?то наших встречал? – снова задорно начинает он, улыбаясь. – Переменилось всё уж давно.
Тут из?за его спины медвежонок выглядывает. Сначала подумал, что нападёт сейчас. Да от неожиданности ничего предпринять не успел. И хорошо, что не успел, а то бы этот молодой уж набросился бы. А потом в эту же секунду понимаю, что не зверь это никакой: то ли призрак, то ли наваждение.
Старый на него так посмотрел и мне подмигивает типа “вон, родичи твои с нами работают”. А молодой даже усом не повёл и будто не замечает духа. Верно, этот дух сам решает, кому себя показывать. Может, он тогда и сам свою форму выбирает? Обернулся сейчас зверем лесным, мол, вот он я, собрат твой, а на деле может и гадюкой оказаться.
– Переменилось там или нет – не моё дело. У меня свои дела – у вас свои. Всё на этом.
Тут бы развернуться и уйти. Но боязно немного. Это не как тогда, когда вожаку руку сломал и к его шайке спиной повернулся. Это совсем по?другому.
Эти двое стоят. Молчат. Руки в карманах. Смотрят на меня.
Я медленно один шаг назад делаю. Они стоят не шелохнутся. Я увереннее поворачиваюсь от них и перед тем как совсем отвернуться на секунду задерживаюсь. Стоят не шевелятся.
Ухожу прочь, а сам весь напрягся. В уши превратился и слушаю, что за спиной у меня творится. Запахов?то от них нет, вот и не знаешь, что у них на уме и что они делать будут.
Как за угол заходил ещё раз обернулся. Так, для страховки. На месте. Смотрят.
Если от тех зарытых в лесу ещё долго можно было отнекиваться, то с вожаком нужно было покончить сразу. Если до наших слухи о ликантропе дойдут, то быстренько виновного, то есть меня, найдут и повяжут.
Найти вожака и прикончить его – теперь тоже не выход. Как ни вилял по городу, а чувство, что эти двое в спину таращатся, так и не прошло. С другой стороны, можно всегда сесть на свой байк и уехать. А память?то так устроена…
Опять?таки, с другой стороны, можно уже сделать, что задумал. Спасти Веронику и мальца от гнёта этого шакала, а там будь что будет. Сколько мне ещё осталось месить под собой пыль дорожную? Может, пришло время давно? Пришло, а я, как обычно, взял и не умер. А время?то взяло и прошло мимо, и ходи ищи его теперь.
Остаток дня провёл в раздумьях и поисках запахов, которые источал скрывшийся в места кровавой расправы вожак бандитов. Несмотря на то, что ко всему прочему добавился запах гипса, никак не удавалось собрать достаточно запахов сразу, чтобы с уверенностью можно было сказать, что этот человек ещё в этом городке.
Смылся, значит. Ну, скатертью дорожка. Только вот такие ублюдки, как этот, всегда возвращаются. Может, не сразу. Может, через год. Такие всегда исподтишка. Носа своего не высунут из теплого и сухого места. Может даже подошлёт кого. Чтобы руки не марать и отомстить за унижение.
Надо бы предупредить Веронику.
Глава 3
– С кем ушёл?!
Всё вокруг кружилось. Для того чтобы просто держаться на ногах, потребовалось схватиться за спинку старого облезлого стула, точно такого же, как и все остальные в этой школе, за которыми Вероника просидела девять лет.
– У него такое же право общаться с ребёнком, как и у тебя!
– Да нет у него никаких прав! – её дыхание перехватывало, воздуха не хватало. – Ему суд запретил!
– Я считаю, – заносчиво виляла своим клювом директриса в тёмно?синем костюме, – что поступила правильно!
Ей всегда было наплевать на всё кроме своего мнения. За годы, что она провела у штурвала местной школы, она выпустила в большое плавание несколько поколений и по праву считалась влиятельной, хотя и не сильно мудрой, женщиной в своём городке. Некоторым из её выпускников удавалось разорвать злосчастное кольцо и покинуть пределы города. Некоторые так и оставались здесь и с большой долей вероятности спивались на единственном ещё живом предприятии города и всей округи – стекольном заводе.
– Мальчик растёт непонятно как! Над ним смеётся вся школа! Будто бы ты снова вернулась! А его оценки ты вообще видела?! Он говорит, что делает уроки на кухне, где ты работаешь! Это, по?твоему, нормально?!
– Ты больная! Больная старуха! Тебя посадят за это!
– Это ты больная! – истерично взвыла директриса и вскочила, как разъярённая ворона, хлопая своими маленькими чёрными глазками в сторону Вероники. – Нужно ещё разобраться, как суд поручил ребёнка такой, как ты! Знаю я, каким местом ты своего добиваешься! Знаю! Только это и умеешь! А как же с судом?! Ой не, сама себе не верю! Зачем кому?то такая оборванка?!
Заведённая старая директриса продолжала активно сыпать оскорблениями в спину удаляющейся Вероники, но разума слова не достигали. Всё мироздание было заполнено одним – безопасностью мальчика – Алёши.
Получается этот урод не сдох. Он сбежал из бара. И сейчас у него в заложниках его… Её Алёша. Что этот больной ублюдок может сделать с беззащитным ребёнком?
Выйдя из школы в раскалённое лето, Вероника почувствовала, что больше не может этого выносить. Голова кружилась. От боли в висках горло сжимается тяжёлой тошнотой, идущей из самого живота. Из самого низа какая?то инородная субстанция пронизывала все её нутро и рвалась наружу сквозь её глотку. Пытаясь хоть как?то уменьшить эту боль и вернуть себе чёткость мыслей, Вероника вдавливает собственный кулак в живот. Так она, словно придавливает боль, и дышать становится немного легче. Так можно сделать ещё несколько шагов. Пытаясь добраться до ближайшей скамьи, она остановилась в нескольких шагах от неё.
Мужчина с редкими рыжими волосами, сидевший на скамье, отрезал от большого красного яблока кусочки своим небольшим ножом и отправлял их в свой ухмыляющийся рот. От него исходила загадочная зловещая аура, которую Вероника почувствовала и оттого опасалась этого человека. Благодаря недавним событиям она была готова поверить во что угодно. В том числе в причастность этого человека к волшебному миру.
По какой?то причине этот ухмыляющийся не оказался тогда в баре с остальными бандитами, и поэтому сейчас сквозь его омерзительную ухмылку сочится яблочный сок по грязной щетине лица. Сок собирается в небольшие капли на подбородке, которые он размазывает медленным движением грязной руки, вызывая у Вероники ещё большее отвращение.
– Потеряла кого? – ехидно улыбаясь, спрашивает Рыжий с набитым ртом.
Вероника поняла всё, когда увидела его. Он знает, где Алёша.
– Да ты чё, мать?! На тебе лица нет! – удивлённо воскликнул мерзкий человек.
Вместе с его смехом изо рта на пол падали куски пережёванного яблока.
Нужно сейчас же наброситься на него. Вот прямо сейчас. Наброситься и выцарапать глаза. Ударить его по ушам, в кадык. Взять камень и размозжить его голову. Отобрать нож и перерезать ему глотку. А потом стравить на весь этот город своего нового парня. Плевать на всё – лишь бы Алёша был в порядке.
– Нармальна всё с твоим пацаном, – успокоившись и размазав по лицу остатки яблок из рта, что не упали на пол, продолжил Рыжий. – Все ему только добра желают. А ты чудишь непонятно чё.
– Я убью тебя!
Гневное предсказание само вырвалось изо рта Вероники. Его вытолкнула наружу та сила, что подымалась из её живота и выходила болью в шею и глотку. Может, у этого человека внутри такая же сила и именно она заставляет яблоки валиться из его рта?
Вопреки ожиданиям человек не начал смеяться, запрокинув голову, хлопать себя по коленям и топать ногами, теряя изо рта очередные куски яблока. Он резко встал и медленно подошёл к Веронике. Чем ближе он подходил, тем отчетливее она слышала запах разложения, исходящий от него.
– А может, я… убью тебя? – смотря на неё своими косыми стеклянными глазами спросил человек.
Он изучающе смотрел на неё ожидая ответа.
– Кароче, – строго отрезал Рыжий и, источая изо рта запах гнилых зубов, медленно передал послание, которое Вероника уже получила, как только увидела его. Получила, но не могла расшифровать. – Куда идти знаешь? Знаешь. Что одна приходишь понятно? Понятно. Если к ментам сунешься, понимаешь, что мелкого больше не увидишь?
Вероника молчала, сильнее вдавив руку в живот. Рыжий приблизился настолько близко, что ей показалось, что её вот?вот стошнит от его запаха.
– Мне?то насрать на тебя. Сдохнете вы там все или дружно заживёте… – он медленно перешел на шёпот, словно боялся, что кто?то может подслушивать. – Я просто хочу спасти мальчика…
Пытаясь понять последние слова Рыжего и в глубине души надеясь найти неожиданного союзника, на несколько секунд Вероника встретила его взгляд. В нём не отражалось ни капли разумности, ни капли человечности и осознанности. Словно Вероника смотрела в стеклянные глаза наркомана. Но потом, не меняя выражения лица, Рыжий так же шёпотом, добавил:
– А может, мне просто хочется волчатины?
– Он тебе не по зубам!
Рыжий резко отскочил от неё и, разведя руки в стороны, одарил своей омерзительной улыбкой.
– Как знать. Как знать.
Глава 4
Пока я пил пиво и ждал Веронику в баре, точно решил, что моя работа здесь окончена. Вожака в городе нет. Ни ей, ни племяшу больше никто не угрожает. Надо разворачиваться и ехать дальше. На юг. Успеть понежиться в тёплых лучиках и солёной воде, пока окончательно не провалился в старчество.
Из ниоткуда ко мне за столик в углу кабака присаживаются двое в чёрном. Усатый и тот старик, что духом помыкает. Устало располагаются так, как будто я их ждал. Сидят напротив. Молчат. Медвежонок залазит на скамью рядом со мной. Усатый тянется в карман за чем?то. Головой?то понимаю, что не станут они тут на людях ничего воротить, но сам всё равно весь напрягся. Кто знает, что у них на уме. Они же без запахов.
Достаёт из кармана прибор какой?то чудной, бронзовый, что ли, и на стол промеж нами кладёт. Похож на тот, которым раньше астрономы пользовались. Астраля?ли?ля какая?то. Только не везде шестерёнки, как раньше, а всё лампочки какие?то да микросхемы. Чертовщина!
– Знаешь, что это? – с вызовом вопрошает усатый.
Молчу.
– О?ой, да ладно тебе, – устало протягивает седой. – Хорош пугать его, откуда он чего знает.
– Конечно, не знает. Он же животное. В голове небось одно: жрать и трахаться. Да убивать всех, кто на пути встанет, – пытается задеть меня. Я не реагирую, он продолжает: – Это прибор такой. Специальный. Теневая Астролябия. Он одновременно и волшебный и нет.
Иван проводит по нему рукой. Тот, как живой, откликается на его призыв. Вздрагивает, дрожит и надувается, превращаясь в шар, который взмывает над столом.
Я по сторонам испуганно – но, как и с духом, которого старик приручил, никто ничего, словно не замечает.
– Не пережива?ай, – отвечает на моё беспокойство старик. – Это только нашим видно, как он работает.
Прибор раскручивает шестерёнки, бегущие и бьющиеся друг о друга на своей поверхности. Ваня, сдвинув брови, регулирует на нём какие?то рычажки и кнопки.
Словно в подтверждение слов старика к их столику подходит официантка. Она устало переводит взгляды с двух мужчин в чёрном на мой бокал. Потом на меня. Потом на прибор на столе. Потом снова на меня.
– Ещё? – спрашивает она.
Я допиваю остатки в своём бокале и киваю, показывая этим дознавателям, что не боюсь их и никуда не собираюсь.
– А друзья твои чего? Посмотреть пришли?
– А у вас водка какая? – с интересом оживлённо спрашивает седой.
Медвежонок с интересом наблюдает за Теневой Астролябией и, устало ревя, зевает. Прибор раскручивается всё быстрее и, рассекая воздух, начинает пронзительно свистеть, выпуская пар.
