– Поднимите руки те, кто из вас постоянно поет на службах, – и приготовилась посчитать.
Двое подняли. Да. Двое!
– Остальные что, стесняются? – начинаю я наступление.
– Нет, Ксения Николаевна. Редко пою на клиросе я, монах Иосиф. А постоянно на клиросе у нас поет один Алим.
– Как вы сказали? Алим? – Мне показалось, я ослышалась. Вот это имя!
Монах продолжил:
– Да, Алим. Он у нас за регента. Все службы на нем.
Я подтвердила восприятие услышанного кивком головы.
Надо придумать нечто такое-этакое. Какая-то мысль летает рядом. Спасительная. Не могу сосредоточиться под взглядом десятка молитвенников. Надо дать им задание.
– Открывайте ваши ноты, книги. Все, что взяли с собой на занятие.
Опять тишина. В смысле – сидят, не двигаются.
– Иосиф, почему не открываете ничего?
– Так нету у нас ничего, поэтому и не открываем.
В разговоре участвуем только мы двое. Остальные сидят, молятся по четкам*.
– Братия, сейчас все встали, пошли в библиотеку и принесли оттуда такие-то книги. – Сажусь писать шпаргалку в нашу библиотеку для взятия книг.
Все монахи ушли. Я осталась одна. «Думай, Ксения, думай. Господи, вразуми!» Через минутку четко увидела план дальнейшей «спевки». Гениально! «Благодарю, Пресвятая Троице!»
Пока певчие отсутствуют, написала крупным шрифтом на доске: «Исполла эти дэспота»*, «Кирие элейсон»*, «Тон дэспотин»* и т. д. И добавила еще подобные греческие тексты.
Вернулись монахи с книгами. Разложили их. Уставились на доску. Я весело им говорю:
– Учить греческий будем!
И пошел обычный для меня урок пения, но очень необычный – для прибывших.
Монаха, которого они почему-то называли Алимом, я назначила регентом. И муштровала его, не давая поблажки.
Сначала мы проговаривали хором нужные тексты. Затем я просила спеть частые напевы, которые звучат у них на службах. Подставляла те известные им напевы на эти новые, греческие словосочетания. Гениально!
Больше всего пришлось повозиться с «Да возрадуется». Минут через двадцать осилили. Я вздохнула напоказ и печально поведала ученикам:
– Это все цветочки. Сейчас будут ягодки.
– Да? – хором отреагировали монахи.
– Да, – ответила я и спела мотив просительной ектении грузинского распева. – Знакома ли вам эта мелодия?
– Да, знакома.
– Слава Богу. Теперь вместе поем ее.
Хор спел.
– Теперь еще раз, в два раза медленнее.
Хор спел. Я закручиваю гайки:
– Теперь в десять раз медленнее.
Певцы кое-как справились с заданием. Торжественно объявляю им:
– Наступил момент проверки вашей готовности для пения архиерейской. Пойте так же медленно, но подставляйте эти слова, – рукою указываю на доску.
Начал монашеский хор, как говорится, за здравие, а закончил за упокой. Стройное вначале пение развалилось под конец. Всех тянуло спеть известную мелодию гораздо быстрее.
– Ха-ха-ха! Простите, ради Христа! Это от усталости. Как говорится, не вы первые, не вы последние! Есть у кого-либо телефон с диктофоном? Или любое записывающее устройство? Нет? Тогда… Монах Неофит, выйди в коридор. У первого попавшегося прохожего попроси диктофон или что-либо подобное. Скажи, что Ксении Николаевне нужно. И я ему отдам попозже.
Идет урок своим чередом. В ходе него мы познакомились поближе. Удивительно: их игумен просто взял да и отправил на спевку всех своих насельников. Всех.
Кухонные, огородные, скотные, хозяйственные, промысловые, канцелярские послушники. Все здесь. Вот как бывает!
Благополучно и с диктофоном вернулся Неофит. Я стала говорить:
– Тишина в студии. Идет запись.
Мы поем, поем, поем. Записываем, записываем, записываем. Я стала поглядывать на часы, боясь пропустить последний момент выхода из монастыря. Мне ведь нужно в роддом успеть!
Монах Никодим задает правильный вопрос:
– Ксения Николаевна, нам бы еще по самой службе. По Уставу показать все надо. Там, говорят, все другое!
Как вовремя он вспомнил. Я присела и отвечаю:
– Сядьте отдохнуть. А я расскажу о книге «Архиерейская на хуторе». Слушайте. Завтра идете к своему игумену. Просите его зайти на сайт «Ридеро». И там, внутри сайта, просите найти книгу «Архиерей служит литургию на хуторе». Хотите верьте, хотите не верьте – она написана для вас!
Монахи заулыбались, наконец-то. Я поясняю дальше:
– Крупнейшим шрифтом, с простыми объяснениями сложных и необычных священнодействий, о которых упомянул Никодим. Там не найдете ни одной ноты, хотя книга расписана для пения тоже. На каждый новый, трудный и необычный текст в этой книге дается несколько вариантов распевов. Причем напевов знакомых и родных.
Гул пронесся в классе.
– И это еще не все. Просто и ясно, а главное, коротко и внятно даются пояснения и насчет Устава. В общем, просите игумена скачать эту книгу и распечатать вам. Желательно в формате А3. Это огромный лист. Петь легко будет. Теперь, в завершение нашего урока…
Братья снова зашумели и заулыбались, ожидая скорую свободу от непривычного для них занятия. Пришлось отодвинуть из радость:
– Братья монахи! Контрольный запев! И – контрольное дирижирование! Сейчас я включаю запись. Вы подряд под руководством Алима пропоете все, что мы прошли сегодня за три часа. Остановка карается строго. Очень строго. Пойте так, будто меня здесь нет. Идет служба и молитва. А молитва течет, раз начавшись. Она не останавливается. И вы не вздумайте остановиться! Выкручивайтесь по ходу пения как хотите!
Монахи помолились Богу. Я включила запись. Хор начал петь. Запевал Алим. Затем к нему почти мгновенно присоединялись голоса. Сначала пели в унисон. Затем тот из них, кто слышал, подстраивал терцию*.
Я встала и подошла к окну. Вон они – фазанчики, ежики. Березки, чубушники. Лавочки и навесы.
Монашеский хор поет слаженно, не суетливо. Так молитвенно! Духовно! Слушала бы и слушала!
Глянула на часы. Мне через пять минут надо тронуться в сторону роддома. Это точно! Монахи допели последнее песнопение. У меня язык-заплетык. Я объявляю:
– Достаточно. А то мне еще с людьми разговаривать. Боюсь, не поймут. Домашнее задание. Каждые день или ночь делать спевки таким образом: включаете диктофон и поете одновременно с ним. В таком же темпе, в такой же тональности. Предварительно распечатав у игумена последование «Архиерейской на хуторе» на бумаге. Пойте, одновременно смотря в книгу и видя момент, в котором вы находитесь по службе. Всё! Все, братья, молимся.
Все мы помолились и поблагодарили Бога за помощь.
Я хватаю свои пакеты и бегу вниз, на ходу крича Иосифу:
– Организуй возврат книг в библиотеку. Верни диктофон и попроси переслать запись на сайт вашего скита. Помолитесь о мне, грешной Ксении.
Во дворе меня догоняют Алим с Макаром. Макар забирает пакеты и несется к проходной, видать. Алим быстро шагает около меня.
– Как вас благодарить?
– Я же сказала: помолитесь за меня с домочадцами.
– Хорошо. – Алим успокоился и придумал: – Приезжайте к нам в скит на неделю. Со всей семьей.
– Я подумаю над этим, Алим.
К воротам монастыря подъезжает минивэн с красивой надписью сбоку: «Скит святителя Николая». Отлично! Меня правда довезут? Это кстати!
Загрузившись в минивэн, тронулись в путь. Я время от времени указывала направление, повороты и т. д. При подъезде к роддому не удержалась и обратилась к регенту:
– Можно вас спросить?
Алим стал улыбаться.
– Я даже знаю вопрос. Все люди подобный вопрос начинают такими словами. Отвечаю: да, есть. Есть такой святой в святках*. И подвиг его хорошо известен. И много имен святых таких существует. Откройте календарь* и убедитесь, Ксения Николаевна.
Лихо подъехали к роддому, к главному входу. Я появляюсь из машины. Уставшая. С пакетами.
Мимо проходят медработники. Глянув на надпись по боку минивэна, начинают хихикать. Я бы тоже хихикала!
Глава V.
Матушка Гульнора
Подхожу к окошку «Передачи передач». Улыбаюсь от «помидорно-помидористого» сочетания слов. Протягиваю пакеты, беру чистый листок и пишу получателя: «Матушка Галина, супруга священника Дионисия. 2-й этаж».
Жду, когда работница протянет руку за «наводкой». Отдаю ей листочек. Она вертит его в руках, открывает толстый журнал. Читает его. Потом еще раз проглядывает в нем данные. Поднимает на меня взор. С печалью в голосе сообщает:
– Такой нету в роддоме.
Ну почему печальные мысли пронеслись в голове? Я помолчала, подумала и сказала медсестре:
– А может, она… того? – и посмотрела на потолок.
Медработница молча открыла другой журнал и стала исследовать его. Вердикт меня не утешил:
– Нет нигде такой!
Медсестра собирается встать и закрыть окошко. Я настаиваю:
– Девушка, милая! Моя приятельница разболелась. Меня попросила отвезти своей родственнице… – мой указательный палец поднялся вверх, – эти пакеты. Этаж указан. Разрешите, я пройду внутрь, поищу.
Медработница замешкалась. Я подкидываю информацию:
– Пакеты оставлю здесь. Вернусь быстро. Ну пожалейте!
Не говоря ни слова, приемщица встала. Открыла боковую дверь. Протянула мне белый халат. Дала в руки маленький коричневатый бланк. И подтолкнула к служебному входу. Спаси тебя Господи, мил человек!
Лабиринт служебного входа привел меня на площадку перед тремя закрытыми дверями. Хм! Какую открыть? Как там в сказке? Пойдешь налево… пойдешь направо… И? Не помню! Значит, пойду прямо.
Смело открываю среднюю дверь, ведь у меня коричневатый листочек в руках. Вижу лестницу на второй этаж. Не ошиблась!
Напеваю песню и иду. Услышала несколько голосов сверху. И шум спускающихся вниз по лестнице людей. Только вот удары подошв о ступени лестницы звучат неровно.
Со мною поравнялись несколько человек, наполовину тянущих, наполовину несущих человека в коляске. Вид у сидящего был опрятный, ухоженный. Пожилой мужчина улыбался тихой, довольной улыбкой. Но! Командовала всей этой процессией женщина. Среднего роста, с копной иссиня-черных волос.
Поравнявшись со мной, она остановилась, загородив собою всю площадку.
– Посмотрите на него, – начала она без предисловий. – Видите, глаз косит один? – При этом она указывает мне, какой именно глаз у улыбающегося человека косит. – Это мой муж – Джамшед. Он лежит тут, в больнице, на реабилитации. Вот почему он такой? А? Вы скажите мне, почему? – взывает она.
Мне становится неловко, потому что я не в теме, как говорится. Да еще этот белый халат на мне. А вдобавок в руках листочек! Пока молчу.
Она, видимо, должна выговориться и уйти восвояси. Уперев руки в бока, черноволосая ораторша продолжает:
– Однажды мы всей семьей подсуетились, отвезли моего Джамша в Москву. Оттуда – в Тулу. Затем отыскали монастырь со старцем* Власием. Выстояли большую очередь, чтобы попасть к нему на разговор. И заходим, в общем… – Рассказчица полностью перенеслась в те прошлые воспоминания и переживания.
Люди, сопровождающие мужчину, прошли к форточке и присели на широкий, модный подоконник. Я отметила эту деталь: значит, они ее знают. И знают также то, что говорить она будет долго.
Немного занявшись своими думами, слегка отошла я от мысли ее повествования. Черноволосая супруга стоит теперь позади своего мужа, обнимая его за плечи.
– Поговорили мы о том о сем. И вдруг батюшка Власий начинает разговаривать с моим Джамшедом на памирском* языке?! Если я скажу вам, что мы были удивлены, то это, считай, я вам ничего и не сказала! Обычно молчаливый Джамш как начал с ним диалог вести! И говорит, и шутит! И на вопросы отвечает, и сам вопросы задает! А самое главное: у него скосил сильно к переносице один глаз. Он и не замечает! А я-то знаю. Сорок лет вместе живем. Это означает крайнее напряжение его мысли, воли, дум и удивления.
Я неосознанно посмотрела на листок. Собеседница поняла этот жест по-своему. Дотронулась до моей ладошки и сказала:
