Людмила Лаврова "Любовь дарящие"

– Бабуля…

– Молчи, грусть! Об этом позже. Так вот. В нашем магазине свежего хлеба не было, и я решила прогуляться до пекарни. И что я вижу? Стоит какой-то прохиндей, лет этак семи от роду и слезно умоляет купить котика! Я его спрашиваю, а почему, собственно, покупать надо? А он мне отвечает, что без денежки отдавать нельзя. Вдруг я его потом выкину. А денег мне жалко будет. Каково, а? Целых сто рублей за него отвалила! Было бы за что… Маша, нам нужен ветеринар! И какая-нибудь еда для таких тщедушных созданий. Я совершенно не уверена, что он выживет. Но попробовать-то стоит?

Маша легонько тронула котенка, но тот никак не отреагировал на прикосновение.

– Ба, а он живой вообще?

– Пока, да. Но времени, думаю, у него немного. Машка! Прекращай уже ахать и думай, куда податься! А еще лучше – забирай его и чеши домой! Покажи матери. Она хоть и человечий, но все ж таки – медик. Глядишь, что и придумает. Заодно и помиритесь. Господи, когда ж вы уже поймете, что у вас никого, кроме друг друга?

– Есть еще вы с бабушкой Ирой.

– Мы – есть. Это да. Никуда не делись пока. Но мы же не вечные, Маша. А ближе мамы человека на свете просто не бывает. Не рвите эту связь! У тебя возраст сейчас такой, вздорный и неразумный. Мозги если и появятся, то позже. Шучу! Я в тебе нисколько не сомневаюсь. Ты девочка у нас умненькая. Подростки все такие – чуток не в себе.

– И мама такой была?

– А как же! Это сейчас она знает, как надо, а тогда… Ох, и досталось нам с дедом! Ему-то хорошо было. Умотает на свои учения и трава не расти. А я тут с ума сходила. Всякое бывало. Не мне тебе об этом рассказывать, конечно, но ты должна понимать, что мама ведь тоже не с Луны свалилась и не с бородой родилась. Все проходила то же, что и ты. А потому понимает тебя, пусть и отчасти в силу возраста. А ты помоги ей немножко. Колючки спрячь. Пусть не все и не всегда, но все-таки. Умение себя контролировать, Машка, великая вещь! Очень потом в жизни тебе пригодится. Как и понимание того, что родным больно сделать куда как проще, чем чужим. Уж поверь мне.

– А как мама чудила, когда такая как я была?

– У нее спроси!

– Ну, ба!

– Ладно. Все не буду рассказывать, а один эпизод поведаю. Мало ли, вдруг ты тоже придумаешь покурить попробовать.

– Не придумаю! Мне не нравится запах! И целоваться потом неприятно! Как с пепельницей!

– Мария! Что я слышу?!

– А что такого я сказала? Разве это неправда?

– Ты сама пробовала?

– Бабуля, не начинай! Не нужно понимать мои слова так буквально! Так что там с мамой?

– А ничего. Дед твой как-то ее поймал у подъезда с сигаретой. Представляешь, какая дурочка? Нет бы за углом где-нибудь втихаря с подружками, а она пристроилась на лавочке вечером, думая, что отца дома нет, а я не увижу, чем они там занимаются. Темно же уже было. Она тогда во вторую смену училась и приходила зимой, когда на улице уже совсем темно было. Я не встречала, как она тебя. Школа во дворе, считай, да и не ходили они с подружками поодиночке. Всегда толпой. Вот и на лавочке тогда сидели всей своей веселой компанией. Как же! Попробуй выделится из стада!

– И что дед?

– Промаршировал мимо, сделав вид, что не заметил. А потом открыл дверь подъезда и гаркнул так, что с козырька снег посыпался. Даром что ли командный голос вырабатывал? Вот и пригодилось. Девок с лавки сдуло, а мать твоя поплелась домой, понимая, что будет буря.

– Была?

– Нет. Отец ее к себе в кабинет отвел, усадил в кресло и достал коробку настоящих кубинских сигар, которые ему кто-то подарил. Не знали, что он не курит.

– Зачем?

– Что, зачем?

– Сигары достал?

– Чтобы дать прикурить маме твоей. Выкурить она даже одну не смогла бы, конечно. А вот прикурить для деда – запросто. Грамотная же, чего уж… Дед делал вид, что курит, а мама твоя становилась похожей на елочку. Зелененькая такая стала – хоть сейчас гирлянды на нее вешай! После третьей взвыла, а после пятой решила, что курение – это не ее тема. Как же ей было тогда плохо… Два дня я ее откачивала. Но после этого ни разу не видела, чтобы она курила.

– Бывает иногда. Когда нервничает сильно.

– Да ты что… Хорошо, что дед не знает, о том, что его метод не сработал на долгосрочную перспективу. – Любовь Николаевна рассмеялась. – Бедовые вы у нас девицы получились! Ох, Машка, что с вами делать?

– Жалеть, любить, простить! Ба, спасибо!

– За что?

– За маму, за кота… За все! Я побегу, ладно? – Маша сгребла котенка вместе с одеялом со стола. – Только бы выжил!

Кот не просто выжил.

Маша с матерью помирились в тот же день и выходили-таки странный «подарочек», который превратился со временем в огромного, наглого, рыжего красавца, который, чувствуя себя единственным мужчиной в доме, бдительно следил, чтобы его покровительницы вели себя как положено.

Маша быстро отучилась грубить матери, ведь стоило ей ляпнуть что-то не то, как тут же появлялся Сенека, как нарекли кота, и принимался ее «воспитывать». Голосил Сенека, а в простонародье, Сенька, громко и очень убедительно. А если Маша продолжала упорствовать, мог наподдать еще и лапой. Он не забыл, кто выхаживал его, таская в кармане халата и выпаивая молоком по часам. Нина ворчала, конечно, что завела себе еще одного младенца, но кота «вынянчила» и полюбила настолько нежно, что даже Маша иногда не выдерживала:

– Мама! Ты кота любишь больше, чем меня!

– Иногда, да! – Нина показывала язык дочери и продолжала чесать пушистый рыжий бок.

Впрочем, Нине кот тоже не давал особо ругаться. Он начинал виться у ее ног, ласково трогая лапой и пытаясь успокоить.

– Транквилизатор ходячий! – Нина осторожно отодвигала кота с дороги и уходила на кухню пить чай, чтобы успокоиться. – Иди уже, заступник! Скоро бока в дверь не пройдут и у меня, и у тебя. У меня-то ладно, от сладкого, которым я нервы успокаиваю, а у тебя? Тебе что успокаивать надо, что ты у меня еду выпрашиваешь каждый раз за свои заслуги?

Кот не отвечал. Он садился у своей миски и укоризненно смотрел на хозяйку до тех пор, пока там не появлялось ожидаемое.

Кроме того, у Сеньки оказался великий талант. Он хорошо чувствовал людей и каждый Машин ухажер, который появлялся в доме, подвергался пристальному кошачьему анализу. И можно было не сомневаться – проведенная экспертиза была точна и безупречна.

Алексея кот забраковал почти сразу, как только Маша привела его познакомиться с Ниной. Испортив парню новые кроссовки, шестимесячный на тот момент нахал Сенька спрятался так хорошо, что Маша в слезах искала его не только по дому, но и в подъезде, и во дворе, думая, что котенок испугался и удрал, когда Лешка начал ругаться на чем свет стоит, не стесняясь даже Нины. Вылез Сенька из своего укрытия сразу, как только Маша вернулась домой, выслушав в свой адрес во дворе от Алексея много нового и интересного. Забравшись к ней на руки, кот свернулся калачиком и заурчал, не обращая внимания на то, что Маша возмущенно рассказывает матери.

– А ведь Сеня – умник, Маша! Сама подумай, как скоро Алексей твой показал бы тебе свое настоящее лицо? А тут нате – полюбуйтесь! Кроссовки жаль, конечно, но ничего, новые купит. Я ему деньги отдала.

– Он – не мой… – Маша прижала к себе кота и всхлипнула. – Мам, а он мне нравился…

И они долго еще сидели потом втроем, обнявшись. И Маша чуть ли не впервые за последние пару лет, говорила с Ниной так, как делала это когда-то в детстве. Не скрывая ничего и не боясь ляпнуть что-то лишнее.

А еще через пару дней она узнала, что Алексей вовсе не был идеалом, потому что все время, пока Маша думала, что она в его жизни что-то да значит, он гулял со Светкой. Поблагодарив Сеньку за вмешательство, Маша вычеркнула Светку из списка своих подруг, и попросила Алису, которая наконец-то открыла свою первую фотостудию, сделать новые фотографии. А потом, вешая на стену свой портрет, поинтересовалась:

– Что скажешь, Сень? Красота, а?

И кот всем своим видом дал понять, что совершенно согласен с этим утверждением.

А спустя несколько лет осторожно он запрыгнет на руки к Машиному однокурснику, потопчется немного и уляжется, по-свойски обняв широкую мужскую ладонь и подставив ей свое рыжее ухо.

– Какой кот, Машка! А почему ты мне про него не рассказывала?

– Потому, что это не просто кот.

– А кто?

– Член семьи, конечно. Считай, что сватать тебе придется меня не только у мамы и бабушки, но и Сени. А он у нас мужчина серьезный. Если добро не даст – замуж за тебя я не пойду.

– Неужели откажешь?

– Ага. Мне с родней ссориться нельзя. Они мой тыл. А дедушка учил, что тылы надо любить, беречь и всегда о них помнить. Только тогда можно выиграть любую битву. Понял?

– Понял! Машка…

– Что?

– А я тебя люблю!

– Я тоже. Ладно, вы тут помурлыкайте пока, а я чай сделаю.

И будет свадьба. И Сенька вальяжно развалится на длинной Машиной фате, чем приведет в совершенный восторг Алису, которая будет снимать торжество.

– Я на нем миллионы заработаю! Боже, какие кадры!

– Эй! Это мой кот! – Маша возьмет на руки Сенеку и Алиса тихонько застонет от умиления. – Нечего запускать свои ручки в наш семейный бюджет, да, Сенечка? А впрочем, ладно! На всех хватит! Сделай нас красиво!

Фото, сделанное Алисой, получит первую премию на какой-то международной выставке. И вешая его над кроваткой своей новорожденной дочери, Маша улыбнется.

– Вот такие мы… Апельсинки! Хороши, правда, Сенечка? И новенькая наша апельсиночка тоже очень миленькая получилась, да?

Рыжий кот, примостившийся под боком у сладко спящей девочки, даже ухом не поведет. Нельзя! Пусть спит пока счастье! Набирается сил для радости. Ведь те, кто рядом очень постараются, чтобы этой самой радости было в ее жизни как можно больше.

Баба Зина

– Доброго дня, тетя Зина! – пискнула Настя, пытаясь проскочить в подъезд, пока ее не остановили. Но сегодня, видимо, был не ее день. Не успела Настя открыть дверь подъезда, как за спиной раздалось густое и мощное контральто:

– А ну-кось, иди сюда, Настасья! Разговор есть!

Настя втянула голову в плечи. Ничего хорошего ей этот разговор не сулил. Да и бабу Зину она хоть и уважала, но боялась еще с детства так, что коленки начинали дрожать, едва та появлялась на горизонте. Впрочем, бабу Зину боялись во дворе все. Взрослые и дети, коты и собаки. Даже голуби переставали суетиться, когда она выходила во двор и усаживалась на «свою» скамейку у подъезда. Появление бабы Зины означало всегда только одно. Пришел порядок! В том понимании, которое сама эта женщина вкладывала в это слово. Матери спокойно выпускали детей во двор, видя на скамейке монументальную фигуру бабы Зины. Очень высокая, дородная, она казалась памятником, который неизвестно кто и почему поставил во дворе. Только этот памятник был живым и очень внимательным. Малыши твердо знали, что с ней не забалуешь. Баба Зина никогда не ругала просто так, но стоило кому-то натворить что-то, как тут же настигало возмездие. И ни одна мать ни разу не вступила в спор с бабой Зиной по поводу красного, как маков цвет уха, которому пришлось отвечать за баловство своего хозяина. Все знали – если уж баба Зина взялась воспитывать, так точно по делу. Даже скандальная и крикливая Светка из сорок пятой квартиры, которая могла закрыть рот кому угодно, робела, когда тетя Зина брала за ухо ее сына – Мишку.

– Светлана! Сколько можно говорить? Забери гвоздь у своего обормота! И к Сергею поднимись, в тридцать шестую. Твой Михаил его машину поцарапал. Уже третья за неделю. Вот надоумлю их, чтобы заявление в полицию написали. Будешь выплачивать. Иди, договаривайся с Сергеем по-хорошему, пока он готов тебя слушать.

– Спасибо, теть Зина! Простите, что снова беспокойство вам. Ах, ты ж, поросенок! – многострадальное ухо Мишки переходило в цепкие пальцы матери. – Гвоздь сюда давай! И пошли! Сейчас сам извиняться будешь! Нет на тебя управы! Был бы отец – не дал бы тебе так озоровать!

И Мишка все лето мыл перед грозными очами бабы Зины машины во дворе, пострадавшие от его гвоздя.

– Лучше три-то, вон грязь оставил! В следующий раз подумаешь, прежде чем портить. Люди ведь это зарабатывают. С неба не падает ничего.

Мишка хмурился и бурчал себе под нос, но подобным бабу Зину было не испугать.

– Что бурчишь? Не нравится тебе. Вот, глянь-кось. – Зина доставала из кармана пятьдесят рублей. – Что это такое, знаешь?

– Кто ж не знает! Деньги!

– Вот смотри. Ты кроме Сережиной машины еще Сашину, электрика нашего вымоешь. Ты ее не царапал, поэтому бесплатно мыть не должен. Саша ногу сломал, а у сестры его свадьба завтра. Машина нужна будет. Вот если ты ее вымоешь, я тебе заплачу. А ты уж сам решишь, куда эту денежку потратить.

– Да куда ее потратить, даже на кино не хватит.

– А, чтобы на кино хватило, можешь еще парочку машин помыть. Вот и наберешь.

– А кто захочет, чтобы я ему машину мыл? Я и соседей не всех знаю.

– А ты объявление напиши. А я подпишу. Вот тебе и будет, как ее… реклама!

На следующий день на всех подъездах красовались кривовато написанные от руки объявления: «Вымою Вашу машину. Цена – пятьдесят рублей. Обращаться к Зинаиде Семеновне. Миша». Внизу стояла подпись: «Ручаюсь. З.С.»

Баба Зина принимала заказы на Мишкину мойку. Через пару недель он сидел на лавочке рядом с ней и считал выручку.

– Триста пятьдесят рублей.

– Хватит на кино?

– Хватит. Только мне теперь жалко тратить. Я лучше собирать буду.

– На что? Купить что-то хочешь?

– Самокат хочу, как у Гришки из третьего подъезда. Спортивный такой. Только он дорого стоит. Мамка сказала, что мне его не видать, как своих ушей.

Зинаида покосилась на лопоухие, обгоревшие на солнце, уши Михаила и фыркнула.

– Вот и докажи мамке, что ты сам можешь заработать. Пусть не все, но хоть что-то. А она добавит, если не хватит.

– Не добавит. – Мишка нахмурился. – Откуда у нее?

– Не твоего ума дело. Ты знай свое, собирай. Понял теперь, как денежка достается? То-то. А с мамкой твоей я поговорю.

Зинаида, конечно, не стала рассказывать Мишке, что точно знает, где Светка возьмет деньги, чтобы купить ему вожделенный самокат. Алименты, которые непутевый Мишкин отец платил пусть не часто и понемногу, все до копеечки лежали у Светки нетронутыми. Бывшего своего мужа, гуляку и выпивоху, Светка все еще любила, но жить с ним отказалась наотрез.

– Вот что за человек, теть Зин, вот ты скажи? Дом есть, жена есть, сына просил – родила. Что еще ему надо? Ведь сама знаешь, я и готовлю хорошо, и дома у меня всегда порядок, а вот поди ж ты, все чего-то ищет. Сам не знает – чего… – Светка вытирала злые слезы, сидя на лавочке рядом с Зинаидой. – Если бы он пришел, повинился, разве ж я стала бы его дома лишать? Жили бы! А так… И Мишка без отца растет, и я никого к себе подпустить не могу. Ни одному мужику больше не верю и не поверю уж никогда.

Зинаида похлопала Светку по коленке, утешая, а сама думала о том, какой красивой была молоденькая Светланка, когда выходила замуж за Сергея. Как прятала глаза от смущения, когда на свадьбе громко кричали: «Горько!». Как гордо носила она Мишку и как горько плакала, когда узнала, что Сергей собрал вещи и переехал в соседний район к новой «жёнке». Мишке не было тогда и двух лет. Как на глазах менялась Светка, превращаясь из скромной и улыбчивой девушки в молодую скандалистку. И ни разу Зинаида не позволила никому осудить Светлану. Тихонько разговаривала с ней, уговаривая быть помягче, поспокойнее. Но стоило кому-то заикнуться в сторону Светы, как тут же Зина закрывала рты безапелляционным:

– Свое бревно вытащи сначала, потом на других пеняй! Не тебе судить!

Светка об этом, конечно, не знала, но догадывалась. И поэтому никогда Зинаиде не перечила, зная, что та ее жалеет. Никому себя жалеть Света не позволяла, а здесь сама не понимала, почему не возражала. Если бы спросила, то услышала бы:

– Так жалеть по-русски значит – любить. Что ж тут удивительного, что я тебя жалею?