Веселовский созвал всех авторов в большом номере. И авторы: Арканов, Горин, Бахнов – высказали заму Веселовского Суслову свои претензии.
Дело в том, что Суслов, как старший редактор, любил посокращать рассказы мэтров и даже покромсал известный шедевр Горина «Остановите Потапова». Авторы потребовали, чтобы он не редактировал их рассказы. Выступили против него все, кроме меня. Я был там салагой, чьё мнение не учитывалось.
Самолюбивый Илья Петрович Суслов не ожидал такого удара. В конце собрания он просто опустил голову на руки и заплакал. Очень скоро после этого Суслов подал заявление на отъезд. В Америке он сначала работал продавцом в универмаге, а потом устроился в журнал «Америка», так что нашёл своё место в жизни.
Но вернёмся к Жванецкому. Ему надо было переезжать в Москву, и помог ему получить однокомнатную квартиру первый секретарь ЦК ВЛКСМ, который любил его и опекал.
Миша быстро становился известным. Где-то года с 1975-го его даже приглашали выступать на концерты милиции. Он продолжал ездить с «Клубом».
Помню, была замечательная поездка в Ереван. Он туда поехал со своей гражданской женой Надей. Симпатичная девушка, художница. Мы втроём гуляли по Еревану. Солнечно, красиво, потрясающий рынок. Гостеприимные армяне. Зал битком. Принимали бурно. И Миша здесь уже проходил как звезда. К его манере уже привыкали, да и времени на выступление было отпущено больше, чем в Томске.
Почему-то с Надей он не хотел расписываться. У них родилась дочка Лиза.
Миша мне жаловался:
– Ты представляешь, как только родилась дочка, так Надя перестала обращать на меня внимание. По-моему, она уже и замуж за меня не хочет.
Впоследствии Надя уехала за границу, кажется, в Париж. Она хорошо рисовала, и думаю, что хорошо устроилась. Но это было уже намного позже, где-то в середине 80-х.
Однажды мы с Мишей случайно встретились в Москонцерте, стояли в коридоре, болтали. Он говорил:
– Леонидик, скажи, что это значит, Хайт написал сразу три программы Хазанову, Петросяну и Винокуру, как это так, Леонидик, объясни?
Он называл меня Леонидик. Миша с трудом переносил чужой успех. Он был автором номер один, и вдруг Хайт написал целых три программы, и они шли успешно, а каждая приносила до тысячи рублей в месяц.
Ещё он мне как-то сказал:
– Леонидик. У меня есть друг, который всё время хвалит твои рассказы в «Литературке». Мне, конечно, противно, но рассказы ты пишешь действительно хорошо, а вот то, что ты делаешь на эстраде, оставляет желать лучшего.
Так он говорил потому, что сам рассказов не писал, а на эстраде равных ему не было. Хотя к тому времени Хазанов исполнил и «Кулинарные техникумы», и штук тридцать других моих монологов. Трудно было назвать их плохими.
Миша человек был ревнивый. Они с Ромой не очень-то любили Хазанова именно потому, что он был больше востребован и имел большую, чем у Миши, славу.
Но вот в 1978 году появилась передача «Вокруг смеха», и Мишу там стали показывать. Это была площадка для авторов, а Миша в то время был лучшим автором.
И страна увидела замечательные монологи Миши в его исполнении и миниатюры его же, в исполнении Карцева и Ильченко. Это были шедевры: «Танк», «Склад», «Нормально, Григорий – отлично, Константин», «Ликёро-водочный завод».
Страна, сидя у телевизоров, умирала со смеху. Миша читал превосходно. Он, конечно, уступал ребятам в мастерстве актёра, но обладал мощнейшей энергией и своей неповторимой манерой исполнения. Очень смешные тексты. Миша подавал исключительно по-своему, у него был особый ритм, и публика входила своим смехом в этот ритм, и даже иногда репризы не было, всё равно смеялась.
В 1982 году, в мае, состоялся семинар авторов сатирического журнала «Фитиль». Человек сорок авторов приехали в Дом кинематографистов в Болшево. Мы там смотрели западные фильмы, нам читали лекции видные искусствоведы, перед нами даже выступал генеральный прокурор Рекунков. Очень мне запомнилось его утверждение, что горожанам никогда не разрешат покупать дома в деревне.
– Мы не допустим, – говорил прокурор, – чтобы горожане спаивали колхозников.
Да, в 1982 году невозможно было просто так купить дом в деревне.
Так получилось, что в столовой я попал за стол с двумя молоденькими девушками-театроведами, только окончившими ГИТИС.
После ужина мы обычно шли в их коттедж и пили чай. Однажды к нам подошёл Жванецкий и сказал:
– А не нужны ли вам опытные мужчины, которые хотят поделиться наработанным?
Девушки растерялись, а я спросил:
– Ты что, хочешь пойти с нами?
– Вот именно, – сказал Миша, и мы пошли к девушкам в коттедж.
Пришли, стали сервировать стол, мы наперебой шутили, причём девушки, с которыми я уже подружился, на моих шутках хохотали, а Мишины пропускали мимо ушей.
Я сказал Мише:
– Мы поставим чайник, а ты пойди на кухню, принеси чашки.
Миша ушёл. Девушки спрашивают меня:
– А это кто?
Девушки были интеллектуалки и телевизор не смотрели.
– Как кто? – удивился я. – Это же Жванецкий.
Жванецкого они знали по магнитофонным записям, то есть слышать слышали, но никогда не видели.
– Это Жванецкий? – удивились они.
В это время Миша вернулся с кухни, и дальше, как бы он ни пошутил, девушки умирали со смеху, а мои шутки уже не проходили.
На шум к нам пришёл сосед, замечательный актёр, Пётр Вельяминов. Он был дворянского рода, но играл секретарей райкомов.
Постучался, вошёл в комнату. Миша представился:
– Михал Михалыч.
Вельяминов сказал:
– Пётр.
Миша продолжил:
– Я так понимаю, Иванович?
Тут я хохотал до слёз. Жутко был смешно. Он, конечно, уникального юмора был, этот Жванецкий.
Помню, на съёмках «Вокруг смеха» мы с ним сидели в артистической. Туда вошёл ведущий передачи, пародист Александр Иванов, в красном пиджаке. Жванецкий тут же сказал:
– Саня, ты будто с флагштока упал.
Много позже в какой-то статье Березовского я прочитал, как Жванецкий рассказывал:
– Пришёл поздно ночью домой, не стал включать свет, чтобы не будить жену. Разделся, лёг к ней в постель.
Жена проснулась и спросила:
– Миша, это ты?
Ну кто бы другой заметил эту репризу?
Году в 1985-м, когда началась перестройка, я печатался в журнале «Огонёк». Популярнейший был журнал. Во главе – «прораб перестройки» Коротич.
Один из редакторов заказал мне статью о Жванецком. К тому времени нигде о нём ничего не печатали. Я постарался, написал статью о нём и о ребятах. Мало кто знал их творчество так, как я. Я не пропускал ни одной их программы. Ещё в студенческие времена мы в МАИ перекладывали его миниатюру «Это я, Кольцов» на студенческий лад и играли её в самодеятельности.
Миша звонил мне несколько раз из Одессы с одним вопросом:
– Ну, когда напечатают?
Статью так и не напечатали. Представляете, уже шла перестройка, а про Жванецкого всё ещё было нельзя. Наверное, Коротич сослался на то, что я плохо написал. Но тогда бы можно было заказать ещё кому-нибудь, но не появилось ничего, ни моя статья, ни чужая.
С одной стороны, Мишу показывали по ТВ, с другой стороны, его не печатали и о нём в печати – ни слова.
В 90-х годах Жванецкий получил свой театр. Ему дали помещение на улице Горького, в самом центре Москвы. Там были кабинеты и небольшой зал. Миша был художественным руководителем, а кроме него целый штат оплачиваемых работников. Артисты – Карцев, Ильченко и Клара Новикова, все они вносили свои доли за аренду, но, кроме них, были у всех творческих лиц директора, оплачиваемые шофёры, костюмеры и т. д. И даже кухня у них была своя.
В то время Миша сказал мне:
– Я счастлив. Я сейчас хорошо зарабатываю, поверь мне, Леонидик, хорошо.
Ну и правильно, он хорошо собирал публику, всегда аншлаги. Его любили по всей стране, благодаря телевидению он стал очень популярным.
Миша продолжал оставаться ревнивым к чужому успеху. Помню, праздновали мы день рождения Ромы Карцева у них в театре. Сначала Рома выступал перед небольшим количеством зрителей. Потом был фуршет. К концу вечера нас оставалось человек десять. Мы с конферансье Шимеловым расхулиганились, смешили публику. Гости смеялись, Миша мрачнел. Он не переносил чужого юмора.
Рома сказал нам с Шимеловым:
– Ребята, что-то вы разгулялись. Здесь шутит один человек. Смотрите, больше вас сюда не позовут.
Это он сказал прямо перед Жванецким.
Миша кивал. Все смеялись. Но смех смехом, а нас больше туда никогда не звали.
Уже в XXI веке Максим Галкин рассказывал, как они вместе со Жванецким и Гафтом были в гостях у кого-то на Рублёвке.
Миша за столом почитал свои бессмертные произведения. Народ смеялся, хвалил. После этого и Гафт стал читать свои стихи и эпиграммы. Народ опять живо реагировал. Миша мрачнел, опустил голову и собирал крошки с колен.
Гафт говорит:
– Миша, Миша, послушай, вот ещё эпиграмма.
Миша сказал сердито:
– Ты что, не видишь, что я занят.
Галкин очень смешно показывал и Гафта, и Жванецкого.
В Москве Жванецкий обязательно выступал как минимум раз в год, в зале Чайковского. Особенно хорош был его юбилейный вечер в честь 75-летия.
Его монологи читали знаменитости: Спиваков, Ярмольник, Инна Чурикова, Хазанов, Познер. Пели песни Алейников и Стоянов.
Миша со сцены говорил:
– Такие люди лишь бы к кому не придут.
Сам Жванецкий был в хорошей форме, читал всё новое. Особенно хорош был монолог про женщин в возрасте. Как в лучшие годы.
Жванецкий перед выступлениями жутко волновался. Где-то в году 2003-м мы с ним были в Одессе, на «Юморине». Миша перед выступлением за сценой метался по закулисью, жутко нервный. И даже его директор, Олег, сказал мне:
– Ты к нему сейчас не подходи, он ни с кем разговаривать не сможет, так нервничает.
Я уже выступил и пошёл в зал послушать Мишу.
На сцене его волнения не было видно, выступил он замечательно. Особенно хорош был монолог про Бабу Ягу.
В Одессе у Миши не было шанса провалиться, его там обожали, но он всё равно волновался. Настоящий артист. Даже Райкин перед выходом на сцену волновался.
80-летний его юбилей был довольно печальным. Начиная второе отделение, он вышел на сцену, потом снова пошёл за кулисы. По пути с кем-то поговорил в зале, ушёл со сцены, потом вернулся. Несколько раз принимался ругать телевизионщиков, которые поставили свой свет так, что Миша плохо различал тексты.
Тексты были уже слабее, чем на 75 лет. Я, глядя на него, расстроился. Такая глыба, и она тает. Знаю, потом он ещё ездил и хорошо выступал, но на этом юбилее уже не всё было в порядке.
В двухтысячных мы встречались только на «Юморине». Мы никогда с ним не были друзьями. Я к нему относился как к уникальному эстрадному писателю, а он, думаю, никак ко мне не относился. Нет, в 70—80-х у него ещё был ко мне интерес, но потом он так высоко поднялся, что меня там, внизу, еле различал.
Однажды, в середине 80-х, он был у меня дома в гостях. Совершенно случайно. Мне позвонил мой друг, композитор Владимир Мигуля, и спросил:
– Можно к тебе приехать с девушкой, чайку попить?
Я говорю:
– Конечно, приезжай.
Через часа два Мигуля приехал, но не один с девушкой, а ещё и со Жванецким.
Мы с женой растерялись. Я хорошо знал аппетит Миши. Он ел так, как никто. Я каждый раз поражался, как в него всё это помещается.
Они приехали, и он сразу заявил:
– Хозяйка, что есть в печи, всё на стол мечи. Есть хочется страшно.
Хозяйка выставила на стол то, что полагалось к чаю: бутерброды, печенье.
Миша возмутился, он рассчитывал поесть как следует.
Моя жена возмутилась тоже и сказала, что мы не готовы поставить ужин. Честно говоря, не ждали. Надо было заранее предупреждать. Возникла напряжёнка, но попили чаю с бутербродами, а ничего другого действительно не было, Мигуля же на чай договаривался.
