– Они бы тебя раздавили.
– Я тебя не просила, я сама могу.
– Я хотел помочь.
Встал, отряхнул штаны, протянул Еве руку.
– Меня Рома зовут, а тебя?
– Не скажу!
Ева встала сама, отыскала мяч и быстро побежала домой.
В другой раз ее уговорили играть большой компанией в прятки. Дети собрались очень разных возрастов. «Хорошо, что здесь не надо в команду записываться, я сама за себя буду», – подумала Ева и согласилась. Водил десятилетний Сережа из ее дома. Он ей немного нравился, но разговаривать со старшими мальчиками Ева побаивалась, так что оставалось только надеяться, что он ее когда-нибудь заметит. Сережа неплохо водил, но Ева мастерски умела прятаться. Он застукал уже пятерых, и когда отправился обследовать дальние пределы, Ева, передвигаясь от куста к кусту, почти добралась до главного столба. Оставалось каких-нибудь тридцать метров, когда Сережа повернулся и издалека заметил ее. Ева пулей полетела застукиваться! Бегала она быстро, но Сережа ничуть не уступал. Ева неслась к столбу и шептала «туки-туки за себя, туки-туки за себя», краем глаза наблюдая стремительный полет Сережи. Вдруг она увидела Рому. Он бежал к столбу ей навстречу. Ева растерялась на мгновенье, но прибавила скорости, обернулась в последний момент на Сережу и «бац!» В глазах потемнело, зашумело в голове, засверкали молнии – Ева с Ромой после лобового удара на скорости света оттолкнулись друг от друга и разлетелись в разные стороны.
Это было очень больно. У обоих на лбу засиреневели шишки. Но сильнее всего была обида. По крайней мере, Ева негодовала! Подбежал Сережа.
– Туки-туки за Еву! Туки-туки за Рому! Вот это удар! – и побежал искать остальных.
Ева закрыла лицо руками. А когда открыла, Рома сидел на корточках рядом и краем рубашки вытирал ей лоб. Странно, но кричать на него не хотелось.
– Больно? Вставай.
– Меня мама убьет. Но сначала будет долго ругаться. Как мне домой теперь идти?
– Пойдем ко мне. Моя мама йодом тебя намажет.
– Ладно, – Ева подумала мгновение, поднялась и отряхнулась, – меня Ева зовут.
– Я знаю.
Оказалось, что Ромка уже закончил первый класс, а живет в доме напротив. На пороге встретила его мама. Пухленькая, мягкая, с белыми кудрями и подрисованными бровями и стрелками, она напоминала добрую королеву. Ольга Ивановна представилась и сразу начала ухаживать за Евой. Та все время только удивлялась.
– Господи, кто вас так?!
– Мам, это Ева, мы лбами ударились. Ей надо шишку намазать чем-нибудь.
– А тебе не надо?
– Само пройдет.
– Ну, заходи, моя милая, садись на диван, я сейчас подойду. Ух, косищи у тебя какие! Как вы вовремя, я уже обед приготовила. Макс! Раздвинь, пожалуйста, стол. Будем обедать большой компанией!
Еве казалось, что она внутри кино. За шишку не влетело, обнимаются с порога, чужой девочке рады, а Ромкины мама с папой и вовсе разговаривают как друзья.
Вскоре на столе сверкала позолоченными краями супница и поблескивали такие же праздничные тарелки с борщом. Ромкин папа, похожий на Шурика из «Кавказской пленницы», пристраивал между тарелками свеженарезанный хлеб. Ева с Ромой с одинаковыми крестиками пластыря на лбу сидели рядом. Мама с улыбкой их разглядывала, ела и продолжала щебетать.
– Евочка, твои родители тоже физики?
– Нет, папа – художник, он в художке работает, в Доме Творчества. А мама – учительница.
– Ух ты, художник! Как у вас дома интересно, должно быть!
– Нет, совсем не интересно. – Ева запнулась.
– А мама в школе работает?
– Нет, в Москве, в институте. Про книги рассказывает.
– Ты, наверно, кучу книг прочитала, с такой мамой! – подключился дядя Макс.
– Нет, я не люблю читать. Я рисовать люблю. Папа мне сделал маленький мольберт, и мы вместе рисуем. Я – людей, а он – голых теть и цветы.
– Ясненько. Евочка, приходи к нам в гости, а то Ромашка все время один.
Рома сердито посмотрел на маму.
– А что? Построите из стульев баррикаду, разделитесь на два лагеря, и кидайтесь подушками!
Евины глаза вылезали из орбит.
– Да, Ева, заходи. Кстати, у нас с друзьями иногда бывают вечеринки – поддержал дядя Макс и понизил голос, – с рок-н-роллом. И родителей своих приглашай, будем рады.
Ева представила себе веселую компанию танцующих людей. Мама точно на такое не согласится.
– Я папу позову, он придет.
– Вот и славно. Макс, давай чайку?
– Ага, Олечка, заварю.
– И пирог доставай. Ева, любишь яблочные пироги?
– Не знаю, мама не печет, а бабушка с капустой только делает.
– Тогда знакомься, этот – яблочный!
На Флерово опускался воскресный вечер. Ева вдруг спохватилась.
– Ой, мне дома сейчас влетит! Хорошо, если папа пришел. Побегу.
Обернулась и посмотрела сквозь комнату на небо.
– Рома, смотри, там мой балкон! Папа нарисовал вокруг окна сирень! То есть, написал. Он говорит, надо так говорить.
– Да, я знаю, вижу вас иногда.
– А приходи к нам тоже. Я позвоню, когда будет можно. Спасибо, тетя Оля и дядя Максим. Рома, пока!
Ева бежала домой, отмахиваясь от странного чувства, что бежит из дома. «Вот бы мне таких родителей, которые все разрешают. Если бы мама только на них посмотрела, она бы сразу поняла, что так можно. Может, она просто не знает?»
Глава 5
Лонли сандей морнинг
Новая жизнь со старыми дырами
Счастливая суета продолжалась уже несколько дней. Недавнюю прежнюю жизнь не вспоминали, как будто ее и не было. Рита росла не по дням, а по часам, спешила жить. Ей не было еще шести месяцев, а она уже твердо держалась на четвереньках и, медленно раскачиваясь и падая, норовила кубарем передвигаться по комнате. Старшие лепили, рисовали, собирали лего-машинки и лего-домики. Ева старалась не фантазировать о том, что делает сейчас бывший муж. С первых дней засевшие в оборону друзья удивлялись его подозрительному бездействию. Оскорбленный отец не звонил, не ломился в двери, не требовал сообщить телефон. Ева тоже недоумевала: «Надо же, просветлел, что ли? Может, дошло, что переборщил с любовью? Да вряд ли, скорее всего, запасает ядра для пушек и слезами заливается».
Пару раз звонила директор Саниной школы.
– Ева Серафимовна, как вы устроились, как Александра?
– Светлана Сергеевна, мы в порядке. Я завтра начну искать квартиру, у нас интернета нет, будет сложновато, но ничего, найду.
– Вы, пожалуйста, ищите поскорее. Если еще пару недель Саша не появится в новой школе, я буду вынуждена сообщить в инстанции. Простите, такие правила, я бы с радостью…
– Все понимаю, очень постараюсь.
– Кстати, ваш муж не приходил вас искать. Я всех охранников предупредила, но нет. И в милицию, думаю, не обращался, уже бы пришли к нам.
– Поняла. Спасибо вам за все.
– Берегите себя, милая.
Ева нащупала кулон, сжала в кулаке до боли. Но страх не покидал тело. Его концентрация в крови давно обскакала эритроциты. Ева, сколько себя помнила, была соткана из панических конвульсий и пульсирующих мыслей. Любое событие, от упавшего на асфальт сухого листа до вселенского пожара, она умела мгновенно докрутить до трагического финала. Сегалов затаился? Так это просто: приехал домой, прочитал письмо, взял нож и бродит по городу, шантажируя ее друзей и забирая их в заложники. Заложников набрался уже целый подвал. Они там с родителями и детьми, связанные и голодные. С одним из них он сейчас едет в Останкино, чтобы ворваться в новостной эфир и на всю страну пригрозить Еве расправой. Когда кто-то из друзей не выдержит пыток и разговорится, разъяренный мавр найдет Евино убежище и попытается украсть детей. Ева представила перекошенную физиономию Сегалова. Передернуло. И таблетки наверняка окончательно забросил. А без них он звереет и начинает без перерыва есть.
Ядерную реакцию прервало громкое пыхтение Кешки: «Вылезай, говорю!» Карандаши застряли в мешке, что-то внутри мешало их достать. Сын не сдавался, тащил. Поднапрягся, дернул, и из недр синего кита вылетели коробка «Самоцветов» и маленькая фотография в деревянной рамочке.
– Мама, это кто?
– А, это дедушка Серафим.
– Какой дедушка? Здесь дяденька молодой с ребеночком на руках.
– Это мой папа, а это я. Мы на его выставке. Видишь? Картины на стене.
– А, ну ладно.
Кешка быстро потерял интерес и унесся рисовать пиратов. Еве вспомнилась времен института история, когда она ездила во Флерово к матери за теплыми вещами и нашла эту фотографию. Перебирала тогда на полках книги, искала, что бы почитать. Когда-то отец прятал сам от себя бумажные деньги в произведениях классиков. Любимые писатели надежно хранили его сбережения от трат на портвейн и коньячок. Но в трезвом уме Михалыч не мог вспомнить, кого из любимцев выбрал накануне.
– Ева, не помнишь, в последний раз был Бунин?
– Папочка, я не знаю.
– Нет, Бунин пуст. Тургенев? Вот, елки-палки. Ну, не Горький же!
Ева перебрала несколько книг в надежде наткнуться на рубль из прошлого. Вдруг из Искандера вылетела на пол фотография. «Ой, это же мы. Выставка, что ли? Я у папы на руках, мне лет пять. Вот его «Деревья зимой»…
– Мам, это когда было? Ничего не помню.
Мать выглянула из кухни.
– Ты же весь день была с ним, как ты могла забыть? Он так наотмечался тогда. Странно, что в Ленинград вместо Павлика не улетел.
Мама раздраженно исчезла на кухне, прогоняя воспоминания. Продолжила, гремя посудой:
– Он пол-Москвы и весь поселок пригласил тогда на фуршет по случаю.
Вдруг Ева вспомнила запах кожаного ремешка отцовских часов. «Сейчас-сейчас, не сбивайся». Она крепко держала его за руку, а отец все время смотрел на часы – мама опаздывала уже на полчаса. Он ждал ее! «Вот, точно! Мы ее вместе ждали, но мама, судя по всему, решила, что и без нее будет весело». Ева вспомнила его растерянное лицо, потухшие глаза. Рядом топтался дядя Дима Сопигора – папин закадычный друг и потомственный казак. Здоровенный человечище с картины про турецкого султана. У дяди Димы было богатырское телосложение и огромные атаманские усы.
– Пора, Михалыч! – Дядя Дима положил отцу руку на плечо, – Не придет Танюха. Да не расстраивайся, мало ли что, может, потом подтянется. Вон, товарищи уже волнуются.
Отец посмотрел на часы в последний раз, посадил дочь на плечи, и они ускорились, чтобы догнать веселую процессию из творцов разных направлений, поющих что-то про сюртук и музыканта, незнакомых дам в кримпленах, официальных и уже не очень трезвых лиц и случайных прохожих. К ним присоединялись все, кто попадался под руку: цыгане, медведи с баянами, девицы, мужики с лавочек.
Фуршет не вспоминался, как ни старалась. Но можно было не сомневаться, отец праздновал с полной самоотдачей. Тосты и оды прекрасным дамам, декламация стихов всех поэтов вперемешку, баян, пение и море вина!
Вот ночь после фуршета было не забыть. Папа, окруженный облаком любящих, нелюбящих и сочувствующих лиц и конкурентов по цеху, перецеловав по очереди десяток миловидных смеющихся дам, покинул пределы ресторана и качнулся в сторону дома. Ева семенила за отцом, крепко держа его за руку. Дядя Дима верным стражем шагал чуть позади. С ним Еве было спокойнее. Стояла глубокая ночь, дом все не показывался. Вскоре дядя Дима нес друга уже практически на себе и опустил его на лавку у подъезда, чтобы покурить. Вдруг отец встрепенулся и запел с сигаретой во рту какое-то сложное иностранное произведение. Сначала негромко, потом все громче и патетичнее.
– Щи кейм ту ми он моорнинг, ван лонли сандей морнинг, – затянул Михалыч.
– Юрайхип, вещь! – обрадовался дядя Дима, – Зер ай воз он иджулай морнин лукин фор лав! – задушевно подхватил он неожиданно другую песню.
– Заткнитесь, товарищи, завтра на работу с утра! – проснулся третий этаж.
– Энд дистракшин лей ираунд ми, фром ифайт ай кудынт вин! – завывал Михалыч.
– Три часа ночи, сдурели совсем? – поддержал пятый.
