Валерия Решительная "Рассвет"

Рассвет
Валерия Решительная

Однажды солнце исчезло, и весь мир погрузился во тьму. Тогда был предрешен конец для всего сущего…В день своего совершеннолетия Симон узнает правду о мире на поверхности земли. Ему придется разобраться с загадкой, которую оставили предки, и отправиться на поиски таинственного Рассвета, чтобы спасти человечество от полного погружения в бесконечный мрак.

Валерия Решительная

Рассвет

Глава 1

«Однажды солнце исчезло, и весь мир погрузился во тьму. Тогда был предрешен конец для всего сущего.

Но люди не стали мириться с такой судьбой и приняли этот удар с честью и достоинством. Они адаптировались под условия, обеспечив себе жизнь даже в таких условиях…»

И еще пару абзацев восхваления людской непоколебимости. За это я и не люблю историю – любой может представить событие так, как ему выгодно. То ли дело точные науки, где любые погрешности можно углядеть и зафиксировать. А как, исходя из слов, написанных обычным человека, можно понять, правда ли сказанное или нет? Увы, этого уже не узнать.

– Симон, хотя бы в последний день учебы проявите подобие интереса в качестве уважение ко времени, которое я трачу на вас. – Голос мистера Уолша прозвучал прямо как гром среди ясного неба, и я невольно вздрогнул. Поднять взгляд я не решался.

– Прошу прощения, мистер Уолш, – буркнул я под нос, вперившись глазами в свой стол.

В ответ я ничего не услышал, кроме отдаляющихся гулких шагов.

– Завтра вы станете полноценными гражданами нашего общества, – продолжил историк, обращаясь ко всему классу. – Вы – наше будущее, которое нам доступно только благодаря прошлому.

В свете лампы фигура учителя выглядела зловеще, хотя мистер Уолш, как человек, не был таким страшным. Он жутко любил свой предмет, и его расстраивало то, как ученики относятся к нему. Когда—то он завел со мной разговор на эту тему. Узнав мое отношение к истории и к любым другим предметам подобного плана, он заметно расстроился. А я подумал, что, если бы такой человек, как мистер Уолш, писал историю, я бы проникся к этому предмету. Жаль, что он не застал тот момент, когда солнце исчезло с небосвода, погрузив все в глубокую тьму.

После урока ко мне подошел Мартен и ткнул меня кулаком в плечо.

– Хоть бы в последний день сделал вид, что тебя интересует история, – буркнул он.

– Ну не смог я совладать с собой, задумался, – рассеянно ответил я, поглядывая куда-то в сторону.

На это мой друг лишь многозначительно вздохнул.

Мартен был сторонником учебы. Всю информацию он впитывал, словно губка. Ему нравилось узнавать новое, изучать, исследовать. Правдивость знаний его редко волновало. Если все так, как есть, значит, так оно и было.

Мы шли по узкому коридору, подсвеченному лампами из лунного камня. Когда мир был на грани погибели, это творение, неизвестно откуда взявшееся (поговаривают, что природа заранее как бы знала о таком исходе и припасла такую штуку), спасло человечество от погружения во тьму.

– Ты готов стать взрослым? – неожиданно спросил меня Мартен. Тень упала на его лицо, и я не мог понять, с каким выражением лица он это спрашивает.

Если вы думаете, что стать взрослым в нашем положении заманчиво, то вы ошибаетесь. Из-за потери солнца человеческая жизнь сократилась в разы. Если повезет, доживешь до сорока со всеми конечностями и более-менее человеческим лицом. По этой причине люди торопились успеть и взрастить следующее поколение, чтобы те могли заменить их и продолжить жалкое существование всего рода людского. Из-за этого детство, отрочество, юность были вытеснены и заменены на несовершеннолетнего гражданина – до пятнадцати лет – и совершеннолетнего. Разница была только в том, что первые все свое время уделяли учебе и подработке, подготавливаясь ко взрослой жизни, а вторые – полноценно работали, занимая все свои дни одним лишь трудом во благо всего человечества. Свободного времени не предполагалось. Ни увлечений, ни хобби, ни чего-либо еще не предусматривалось.

Я был уверен, что готов пополнить ряды взрослых, но после такого прямого вопроса я даже растерялся. Готов ли я? Да. Вроде бы.

– Да, вполне. – Уверенностью тут и не пахло, но я сделал вид, что меня этот вопрос мало заботит.

– А я нет, – ответил Мартен и ускорился, уходя далеко вперед.

Мартен всегда был невысоким мальчишкой с тонкими, как у девочек, руками и щуплым тельцем. Он был смуглее меня, но от этого его слабый и даже болезненный вид не становился лучше.

Но сейчас я будто бы увидел своего друга с другой, неведомой мне стороны. И страшно испугался. Наша дружба тут и закончится. Завтра, когда мы станем взрослыми, у нас больше не будет времени для того, чтобы беспечно разговаривать о чем-то на переменах. Я никогда не был сентиментальным, нет, но…

Эта мысль выбила меня из колеи. Задумавшись об этом, я внезапно остановился и в тот же миг почувствовал толчок с правой стороны.

– Дурак что ли так резко останавливаться?! – Громкий звонкий голос окончательно вывел меня из некого подобия транса. – Совсем шарики за ролики заехали?

Виана потирала свой лоб и недобро смотрела в мою сторону. Стоит сказать, что с этой особой мы никогда не могли сладить. Да и, честно говоря, даже не пытались. Мы были слишком разными. Я со своей любовью к точности и правилам никак не мог бы совладать с такой взбалмошной натурой, которую хлебом не корми дай учудить что-нибудь. Проблемы с ней приводили к одному исходу: мы оказывались у директора и наперебой пытались представить ему свою невиновность в возникшем конфликте, а тот в любом случае наказывал обоих дополнительными работами.

– Извини, Ви, – произнес я не особо искренне. В конце концов стоит хоть иногда смотреть, куда идешь.

Она лишь посмотрела на меня исподлобья и пошла дальше своей дорогой. Хоть тут мы сошлись во мнении, что никому из нас лишних проблем не нужно в последний день.

Я нашел Мартена прямо перед воротами школы. Он рассматривал свои ботинки. Прежде чем его окликнуть, я обернулся. Школа представляла из себя маленькое приземистое здание, которое, казалось, вот—вот рухнет от многовековой усталости. Его латают, как могут, но ресурсы так ограничены, что приходится экономить на всем.

– Однажды оно развалится, – произнес я вслух, разворачиваясь к своему другу.

– Хорошо, что это случится уже после нашего выпуска, – усмехнулся тот, и мы вместе пошли по улице.

Если верить учебникам, то раньше улицей называли то, что находилось под небом. А небо представляло из себя огромное пространство с солнцем днем и луной ночью. Мне все это сложно представить, поэтому вериться в такое явление с трудом. В конце концов я вырос под землей, в месте, где нет месту ни небу, ни всему тому, что на нем когда-то находилось.

– Как думаешь, солнце когда-нибудь появится снова? – спросил внезапно Мартен.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – поинтересовался я, с беспокойством поглядывая на друга. – Какие-то нездоровые вопросы ты задаешь сегодня.

– Да ну тебя. Вопрос как вопрос, что тебе не нравится, я не понимаю. – Мартен всплеснул руками и обиженно отвернулся.

Я лишь усмехнулся и сказал:

– Не думаю. Кто знает, существовало ли это солнце на самом деле? Может, нас всех просто здорово нагрели всеми этими историями про солнце? – Я поднял взгляд наверх. Над нами возвышался земляной потолок, с которого время от времени сыпался песок. – Как огромный шар, согревающий всю поверхность, мог просто взять и пропасть? По мне так бред сумасшедшего звучит куда убедительнее.

Откуда я обладал такими знаниями, будучи столь скептичным к этому вопросу? Я знал это только потому, что обязан был знать. Верить мне в это необязательно.

Мартен лишь пожал плечами, продемонстрировав тем самым свое нежелание продолжать этот разговор. Я с ним был солидарен.

Остальной путь мы прошли молча. Хотелось просто пройтись так, разглядывая привычную обстановку без каких-либо разговоров. Хотелось закрепить образы построек, которые держались на честном слове, рабочих, снующих, как муравьи туда и обратно, отсветы лунного камня на каменных кладках и изможденных лицах людей так, как это видит ребенок. Но я уже отчетливо понимал, что затея это провальная – я уже поменялся.

Мы разошлись с Мартеном по домам, кивнув друг другу на прощание. Завтра мы встретимся, уже будучи взрослыми. Я видел неуверенность в глазах своего друга, осознавая, что точно такое же отражается и в моем взгляде.

Я встряхнул головой. Нужно перестать об этом думать. Ничего уже не поменять, не изменить. Нам суждено стать взрослыми и проработать до скончания своих дней, оставив после себя только следующее поколение. Прожили мы так не один век, так что может измениться?

Глава 2

В детстве мне всегда говорили, что у меня взгляд, как у взрослого. Я полагаю, все дело в глазах мутно-серого цвета. Они придавали моему детскому лицу возраста и выделяли меня среди сверстников. Возможно, от того, что мне говорили это практически на каждом шагу, это повлияло на мой характер. Я отличался рассудительностью и особым взглядом на жизнь. Когда другие дети жаждали познать этот мир, я, будто знав всю подноготную с рождения, просто наблюдал за происходящим, анализировал и делал выводы.

И все же, несмотря на это, взрослым я себя не чувствовал даже тогда, когда мне предстояло стать им официально. Кто такие взрослые вообще? Это большая часть населения, которые всеми силами пытаются спасти свой род, по факту просто оттягивая время. Я не видел в этом смысла, однако, стоило признать, что другого варианта у нас и не было.

– Симон, ты готов? – услышал я голос матери из кухни и последний раз взглянул на себя в зеркало. В официальном костюме, который мы могли надеть только в особенные дни, я смотрелся нелепо. Во-первых, потому что он был мне не по размеру. Денег у нас было немного, как и других жителей нашего района, поэтому мы часто донашивали вещи за своими предками и, если повезет, передавали этот хлам дальше. Во-вторых, я чувствовал жутких дискомфорт в таких вещах, словно был не в своей тарелке.

Напоследок я пригладил свои волосы небрежным действием и вышел из своей комнатушки. На пороге меня встретила мама. Она суетилась из угла в угол, всячески переживая и что-то повторяя себе под нос.

– Милый, ты опоздаешь! – воскликнула она, наконец, заметив меня.

Моя мама для своих тридцати двух выглядела очень даже хорошо. Тяжелая работа почти никак не отразилась на ее лице, если не брать во внимание паутинки морщинок вокруг глаз, которые меркли на фоне голубизны ее зрачков. На самом деле я мало был чем-то похож на свою мать. Она же говорила, что я весь в отца, которого мне застать не удалось. Вполне обычная ситуация для тех, кто живет в не самом удачном районе и вынужден работать на весьма затратной и опасной работе. Мой отец был шахтером. Из-за неисправности своего троса свалился с большой высоты и разбился на смерть.

– Милый? – вопросительно взглянула на меня мама, и я очнулся от своих мыслей. Как легко я сегодня отвлекаюсь на совершенное бессмысленные вещи. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, просто немного нервничаю, – оправдался я.

Для моей матери сегодняшний день был особенным. Как-никак сегодня я стану взрослым и, возможно, отправлюсь в Центр – место, где другие взрослые живут чуточку лучше, чем мы, да и работа у них менее опасная для здоровья. Там находятся великие умы, которые занимаются проектированием и созданием полезных вещей, которые по сию пору не дают нам окончательно зачахнуть здесь. Попасть в Центр можно только одним способом: продемонстрировать свои навыки и ум на Экзамене, который проходит в день выпуска, в день взросления.

Моя мама была уверена, что у меня есть все шансы. Я же не имел цели попасть в Центр. Почему? Меня не интересовала жизнь в полном благополучии, прекрасно зная, что творится на окраинах.

– Пора, – выдохнула мама, осмотрела меня с ног до головы, и я заметил, что в ее глазах стоят слезы. Она крепко обняла меня на прощание. – Удачи, Симон.

Я был в замешательстве. Моя мама была достаточно эмоциональной женщиной, но почему-то только сейчас я испытал из-за них какое-то неясное, но противное чувство. Я снова засомневался в том, что происходит здесь и сейчас. Но что я мог поделать? Правильно, ничего.

Бросив на прощание беззвучное «До встречи», я вышел из дома.

Дорога до школы показалась мне особенно короткой. В какой-то момент я подумал, что пришел не туда, но, заметив своих одноклассников в официальных костюмах, понял, что явился на пункт назначения. Я осмотрелся. Кто-то был растерян, не стараясь этого скрыть, кто-то, наоборот, сохранял полное спокойствие, а кто-то и вовсе никак не поменялся, словно сегодня был очередной обычный школьный день. Интересно, к какой категории учеников относился я?

В здании нас встречали учителя. Они, не здороваясь, провожали нас в актовый зал, в место, где должно было решиться наше окончательно будущее.

Актовый зал был огромным. Это единственное место во всей школе, где я бывал в первые, и оно поразило меня своим отличием от всего здания. Высокий потолок, свежевыкрашенные стены, словно здесь только-только доделали ремонт, огромная сцена в конце зала была украшена большим белым экраном, а перед ней в три ряда стояли кресла из темной обивки, в помещении почти отсутствовал запах земли, пропитавший все и вся уже давным-давно. От этих перемен мне стало не по себе, будто я попал в совершенно другую реальность. Еще раз оглянувшись, я понял, что не один остался под впечатлением от увиденного.

Я заметил Мартена впереди себя и осторожно нагнал его. Мы не сказали друг другу ни слова, но оба ощутили небольшое облегчение от присутствия друг друга. Мы сели за свободные кресла и принялись ожидать непонятно чего.

Когда все уселись, и один из учителей закрыл дверь в актовый зал, свет внезапно потух. Где-то послышались перепуганные возгласы, но они тут же затихли, когда на сцене зажегся ослепительный свет от прожектора. Прямо в центре этого пятна света появилась златовласая женщина в деловом костюме. Ее лицо и волосы необычно поблескивали на свету. Она окинула взглядом зал, улыбнулась и произнесла:

– Добрый день, уважаемые выпускники! – ее голос звонко прокатился по всему помещению, отскакивая от стен. – Меня зовут Венера Голди, я секретарь общественных дел из Центра и, по совместительству, один из ваших экзаменаторов. Рада вас приветствовать на таком важном отрезке вашего пути.

Раздались аплодисменты со стороны учителей. Мы неуверенно вторили им.

Дождавшись конца оваций, мисс (или миссис?) Голди продолжила.

– Итак, сегодня вам предстоит пройти экзамен, который определит ваше будущее. – Она прошлась от одного конца сцены к другому. – Но запомните одну простую истину: нет плохих или хороших профессий, каждая имеет свой вес и значимость, иначе бы наш хрупкий мир давно распался на части, не так ли?

Она сделала паузу, словно выискивая ответ у публики, и продолжила:

– Поэтому не бойтесь. Каждый из вас сделает вклад, вне зависимости от того, в какое место вас определят. Могу вас заверить, что экзамен направлен на то, чтобы подобрать для вас более подходящее место, где вы сможете проявить все свои навыки, умения, а также блестящий ум на сто процентов!

Мисс Голди явно выступала на сцене как минимум раз в день. Она говорила так легко и проникновенно, что невольно начинал верить в то, что она говорит. Да и в ее образе было что-то такое, что заставляло верить ей. То ли дело было в том, что она выглядела совсем не так, как другие взрослые: более свежо, более радостно и живо, то ли в ее умении управлять внимание толпы. Возможно, и то, и другое. Неужели все работники Центра такие?

По залу снова раздались овации, и мисс Голди, явно довольная произведенным эффектом, достала планшет, словно из ниоткуда, и снова начала говорить:

– А теперь давайте приступим. – Эта фраза прозвучала, как гром среди ясного неба, и чувство реальности вернулось.

Я почувствовал, как в воздухе повисло напряжение. Мартен, сидевший рядом, нервно потирал свои очки, не отрывая взгляд от сцены.

– Сейчас я по очереди буду называть несколько фамилий. Названные должны будет проследовать за сцену. Там будут стоять кабинки, в которых пройдет экзамен. – В голосе мисс Голди, который до этого звонким колокольчиком разливался по залу, послышалась холодная сталь, заставившая и меня напрячься. Эта перемена мне не нравилась. – У вас будет пятнадцать минут, после чего вам нужно будет вернуться на свое место и дождаться результатов.

Над залом повисла тишина. Мисс Голди изучала список, прежде чем объявила:

– Первые пять человек: Валенгтон, Дженс, Перрей, Кортес и… – женщина всмотрелась в список, —… Аарон.

Мартен сжался. Это была его фамилия.