Текст примечателен тем, что вполне мог бы стать прологом или вводной частью к написанному в том же году рассказу «Волкоглав»; сам по себе он – образец почти «ученической» работы писателя, виньетка, чьи главные достоинства могут быть не столь очевидны в отрыве от продолжения (см. комментарий к «Волкоглаву»). Тем не менее зачастую составители антологий отдают предпочтение именно «Случаю…»; показательна история публикаций на русском языке: в период с 1990-х годов по настоящее время – десять изданий «Случая…» против пяти у «Волкоглава».
Волкоглав
Страх? Прошу прощения, господа, но подлинное значение этого слова вам неизвестно. Нет-нет, я останусь при своем мнении.
Вы – солдаты, искатели приключений. Вы знаете, как наступают полки драгун, как неистовствует овеваемое ветром море. Но страх – настоящий, пробирающий до мурашек, ужасающий страх – вам неведом. А вот мне довелось познать это запредельное чувство, и вряд ли кто-то еще изведает подобный ужас, покуда легионы тьмы не хлынут из адских врат и мировой пожар не поглотит всех нас.
Я расскажу вам эту историю, ибо это было много лет назад и на другом конце света, к тому же никто из вас никогда не видел человека, о котором я вам рассказываю. Не видел – и не увидит, и не узнает.
Вернитесь вместе со мной через годы к тому дню, когда я, безрассудный юнец, сошел в гавани с маленькой лодки, высадившей меня с корабля, проклял грязь, царившую на грубой пристани, и зашагал по причалу к замку, куда меня пригласил старый друг, дон Винсенте да Лусто.
Дон Винсенте был необычным и дальновидным человеком – сильным и смелым мужем, чьему взору открывались виды, недоступные его современникам. Возможно, в его жилах текла кровь тех древних финикийцев, которые, как рассказывают, в смутные эпохи правили морями и строили города в далеких землях. Его судьба была странной, но он был удачлив – мало кому пришли бы в голову подобные схемы обогащения, да и еще меньше народу на этом поприще достигло бы успеха. Ведь его поместье находилось на западном побережье темного, таинственного континента, озадачивавшего исследователей, – Африки.
У небольшой бухты он расчистил угрюмые джунгли, построил свой замок и склады и безжалостной рукой стал изымать богатства земли. У него было четыре корабля: три небольших судна и один вместительный галеон. Они курсировали от его владений к городам Испании, Португалии, Франции и даже Англии, груженные редким лесом, слоновой костью, рабами; тысячами диковинных богатств, которые дон Винсенте добыл торговлей и завоеваниями.
Да, дикая авантюра, еще более дикий быт – и все же он смог бы создать империю и в этой помраченной земле, если бы не крыса Карлос, его троюродный брат… Но я забегаю вперед в своем рассказе.
Все внимание сюда, господа, – пальцем, обмакнутым в вино, вывожу я на столешнице приблизительную карту. Здесь находилась маленькая гавань, а здесь – широкие причалы. Вот тут, по небольшому склону с хижинами, похожими на склады, с каждой стороны шел причал, а вот здесь он упирался в широкий, неглубокий ров. Через него проходил узкий разводной мост, а затем шел высокий частокол из бревен, врытых в землю. Он опоясывал весь замок по кругу.
Сам замок, построенный по образцу другой, более ранней эпохи, был прочным, но не отличался изяществом линий. Он был сложен из камня, привезенного издалека; годы труда и тысячи негров, работавших под плетьми, укрепили его стены, и теперь, в завершенном виде, он выглядел почти неприступным. Таково было намерение его строителей, ведь на побережье свирепствовали берберские пираты, и перспектив туземного бунта было более чем достаточно.
Вокруг замка было расчищено пространство радиусом примерно в полмили, а через болотистую землю проложили дороги. Все это требовало огромного количества труда, но рабочей силы в тех краях хватало. Один щедрый подарок вождю племени – и он самолично погонит к вам своих людей. А уж португальцы знают, как заставить дикаря любить цивилизованный труд!
Менее чем в трехстах ярдах к востоку от замка протекала широкая, но мелкая река, которая впадала в гавань. Ее название совершенно вылетело у меня из головы. Это было напрочь дикарское название, и я никогда не мог произнести его.
Я обнаружил, что был не единственным другом, приглашенным в замок. Похоже, что раз в год или по какому-то особому поводу Винсенте привозил в свое одинокое поместье множество веселых компаньонов и кутил с ними несколько недель, чтобы компенсировать тяготы и одиночество остальной части года.
Была уже почти ночь, когда я ступил под своды замка; пиршество было в самом разгаре. Мне уделили немало внимания, со всех сторон меня оживленно привечали уже знакомые люди и влекли в самую гущу чужаков, чтобы я со всеми перезнакомился. Признаться, я был слишком утомлен, чтобы принимать участие во всеобщем веселье, так что ел и пил без активного участия в беседах, слушал тосты и разглядывал веселый люд.
Я знал прелестную племянницу дона Винсенте – Изабеллу. Именно она была одной из самых существенных причин, по которой я принял приглашение приехать в этот тропический ад. Карлоса, троюродного брата дона Винсенте, я тоже знал и недолюбливал – это был скользкий, склочный тип, смахивающий на проныру-хорька. Здесь же пребывал старый мой приятель Луиджи Веренца из Италии и его сестрица-кокетка Марсита, по обыкновению строившая глазки мужчинам. Еще присутствовали невысокий коренастый немец, который представился как барон фон Шиллер, Жан Дезмарт, гасконский курносый дворянин, и дон Флоренцо де Севилья – тощий, смуглый, неразговорчивый человек, величавший себя испанцем и носивший рапиру почти такой же длины, как он сам.
Были там и другие мужчины и женщины, но за давностью лет всех их имен и лиц я точно не упомню.
Лицо одного из присутствовавших почему-то притягивало мой взгляд, как магнит притягивает сталь. Это был худощавый мужчина чуть выше среднего роста, одетый просто, почти строго, и он носил меч почти такой же длины, как рапира испанца.
Но мое внимание привлекла не его одежда и не меч, а именно необычные черты. Его изысканный, высокородный лик был изборожден глубокими морщинами, придававшими ему изможденное, замученное выражение. На челюсти и лбу виднелись крошечные шрамы, как от когтей зверя; я мог бы поклясться, что в выражении узких серых глаз временами появлялся затравленный блеск.
Я наклонился к кокетке Марсите и спросил имя мужчины, так как у меня напрочь вылетело из головы, знакомили меня с ним или нет.
– Это де Монтур из Нормандии, – ответила она. – Ох уж и странный тип! Даже мне он, признаться, не по душе.
– Значит, твои чары для него пустой звук, маленькая ведьма? – пробормотал я. Наше длительное знакомство сделало меня одинаково невосприимчивым и к ее гневу, и к уловкам амурного толка. Но на сей раз она предпочла не сердиться и ответила мне лукавым взглядом из-под скромно опущенных ресниц.
Я много наблюдал за де Монтуром, чувствуя странное очарование. Он ел мало, пил много, говорил лишь тогда, когда к нему прямо обращались с вопросом.
Вскоре, когда тосты пошли по кругу, я заметил, что спутники призывают его встать и поднять бокал. Сначала он отказывался, но после их повторных настоятельных просьб встал и на мгновение молчаливо застыл с поднятым кубком. Казалось, он внушает собравшимся благоговейный трепет. Надсадно, сардонически захохотав, он поднял кубок над головой.
– За Соломона! – воскликнул он. – За царя, обуздавшего злых духов рать! И да будет он проклят троекратно – за то, что некоторым из духов этих удалось улизнуть!
Проклятье – и здравица разом! За это выпили молча, озадаченно косясь друг на друга.
В тот вечер я рано ушел на покой, утомленный долгим морским путешествием; голова кружилась от крепкого вина, которого в погребах у дона Винсенте хранилось столь много, что можно было напоить весь этот континент.
Моя комната находилась в самой высокой башне замка; из ее окна открывался чудный вид на тропики и реку. Покои были обставлены с грубым, варварским шиком – как и, в общем-то, все здесь.
Подойдя к окну, я взглянул на дозорного, вышагивающего по территории замка прямо внутри палисада; на расчищенный плац, залитый луной, – неприглядный, пустой; на лес за ним; на умиротворенно протекающую реку. Из туземных кварталов, расположенных недалеко от берега реки, доносилось сюда странное бренчание грубой лютни, исполнявшей этническую мелодию.
В темных тенях леса какая-то жуткая ночная птица подняла насмешливый клекот. Зазвучали тысячи нот – птицы, и звери, и черт знает что еще! Какая-то огромная джунглевая кошка зашипела, заставляя волосы на затылке шевелиться. Я пожал плечами и отвернулся от окна. Наверняка в этих мрачных дебрях таились и самые настоящие дьяволы.
В мою дверь постучали, и я открыл ее, чтобы впустить де Монтура.
Он подошел к окну и посмотрел на луну – та так и переливалась безумной белизной.
– Почти полная, не так ли, m’sieu? – заметил он, повернувшись ко мне. Я кивнул – и могу поклясться, что в тот момент он вздрогнул.
– Прошу прощения, m’sieu, я более не смею вам досаждать. – Он повернулся, чтобы уйти, но у двери помедлил и вновь обратился ко мне. – Послушайте, – прошептал он ожесточенно, – что бы вы ни делали, убедитесь, что вы накрепко заперли свою дверь сегодня ночью!
Затем он ушел, оставив меня недоуменно смотреть ему вослед.
Я задремал. В моих ушах звучали отдаленные крики пирующих; хотя я был утомлен – а может быть, и благодаря этому, – спалось мне легко. Я так и не проснулся до самого утра, но сквозь пелену дремоты до меня доносились все эти звуки и шумы, а разок мне даже показалось, что в запертую дверь кто-то стучит и толкается.
Как и следовало ожидать, большинство гостей на следующий день «штормовались» и большую часть утра проводили в своих покоях. Помимо дона Винсенте, из всех мужчин трезвыми оказались лишь трое – де Монтур, испанец де Севилья и я. Де Севилья накануне не притронулся к вину, а де Монтур хоть и употреблял его в изрядном количестве, ни разу не выказывал, что на него выпитое хоть как-то влияет.
Дамы встретили нас очень любезно.
– По правде говоря, синьор, – заметила эта распутница Марсита, протягивая мне руку с грациозностью, заставившей меня хмыкнуть, – я рада видеть, что среди нас есть джентльмены, которым важнее видеться с нами, чем спать в обнимку с бутылью вина. – Возмущенно тараща свои дивные глаза, она добавила: – Сдается мне, кто-то прошлой ночью был чересчур – или же недостаточно? – пьян, чтобы блюсти хорошие манеры. Ибо, если только бедные чувства не подводят меня, кто-то караулил меня у двери в спальню прошлой ночью!
– Ну надо же! – воскликнул я, тут же придя в ярость. – Какой-нибудь…
– Нет-нет! Не кричите так! – пресекла меня она, оглядываясь кругом, чтобы убедиться, что нас не подслушивают. – Не странно ли, что сеньор де Монтур, прежде чем уйти к себе, велел мне крепко запереть дверь?
– Чудно, – пробормотал я, но не стал говорить ей, что мне он советовал то же самое.
– И не странно ли, Пьер, что, хотя сеньор де Монтур покинул банкетный зал еще до вас, он имеет вид человека, который не спал всю ночь?
Я пожал плечами. Женские причуды часто бывают странными.
– Сегодня вечером, – сказала она плутовским тоном, – оставлю свою дверь незапертой нарочно – и посмотрю, кого удастся поймать.
– Ты не сделаешь ничего подобного!
Оскалив зубки в пренебрежительной улыбке, она показала мне маленький, но острый кинжал за оборкой платья.
– Де Монтур дал мне тот же наказ, что и тебе, чертовка, так что послушай меня: что бы он ни знал, кто бы ни бродил по коридорам прошлой ночью, целью его было скорее убийство, нежели любовное приключение! Так что держи дверь запертой, – попробовал я вразумить ее. – Ведь леди Изабелла делит с тобой комнату, не так ли?
– Вовсе нет – а служанку я отошлю на ночь в барак, – протянула Марсита, взирая на меня с проказливым прищуром.
– Послушать кое-кого – так девичья честь тебе вовсе не дорога, если, конечно, тебе еще есть за что трястись, – сообщил я со всей горячкой юношества и прямотой давнишнего товарища. – Ведите себя осмотрительней, юная леди, иначе как-нибудь надоумлю вашего брата бичевать вас в воспитательных целях.
Я отошел, чтобы засвидетельствовать свое почтение Изабелле. Гостья из Португалии была полной противоположностью Марситы – застенчивая, скромная молодая особа, пусть не такая красивая, но уж точно изысканная и миловидная – бесхитростного, практически детского нрава. Одно время я даже подумывал… эхма, молодо-зелено!
Прошу простить за отступление от темы – стариковские мыслишки частенько запутываются. Я-то лишь хотел рассказать о де Монтуре – о нем и о троюродном братце дона Винсенте.
…Итак, у ворот толпились вооруженные туземцы, которых держали на расстоянии португальские солдаты. Среди них было несколько десятков молодых мужчин и женщин: все голые, закованные в цепи по шею, – рабы, захваченные каким-то воинственным племенем и привезенные на продажу. Дон Винсенте лично осмотрел их. Затем последовали долгие торги и переговоры, от которых я быстро устал и отвернулся, удивляясь, что человек ранга дона Винсенте может унизиться, опустившись до работорговли.
Я уже собирался уйти, когда появился один из жителей близлежащей деревни и разразился длинной проповедью в адрес дона Винсенте.
Пока они разговаривали, подошел де Монтур. Вскоре дон Винсенте повернулся к нам и сообщил:
– Один из дровосеков деревни был разорван на куски леопардом или другим хищником прошлой ночью. Сильный молодой мужчина, неженатый.
– Леопард? Его видели? – вдруг спросил де Монтур. Когда дон Винсенте ответил, что тварь приходит и уходит ночью, а потому незрима, он поднял дрожащую руку и провел ею по лбу, как бы смахивая холодный пот.
– Послушай-ка, Пьер, – сказал дон Винсенте. – Тут у меня есть раб, который – чудо из чудес – очень уж хочет перейти к тебе в услужение. Хотя – один дьявол знает, с какой стати!
Он подвел ко мне стройного молодого паренька-джакри[2 - Джакри (итсекири) – этническая группа в Южной Нигерии, расселенная вокруг города Варри.], чья заразительная улыбка отличалась белизной и редкой для рабов осмысленностью.
– Препоручаю его тебе, – благодушно произнес дон. – Он хорошо обучен, и из него выйдет прекрасный слуга. Но помни – раб выгоднее слуги: ведь ему нужна лишь похлебка, да тряпка на чресла, да посвист хлыста, напоминающий ему, где его место…
Вскорости я узнал, отчего Гола пожелал «перейти в услужение» именно ко мне, отдав моей персоне предпочтение перед всеми остальными: оказалось, из-за моих волос. Как и многие денди, в ту пору я носил длинные завитые локоны, ниспадавшие на плечи. Так получилось, что на вечеринке я был единственным мужчиной с такой прической; в дальнейшем Гола сидел и часами смотрел на меня в молчаливом восхищении. Его застывший взгляд быстро приводил меня в утомление, и я выпроваживал его.
Именно в тот вечер затаенная вражда между бароном фон Шиллером и Жаном Дезмартом взвилась настоящим пламенем! Как издавна повелось, причиной стала женщина – Марсита, заведшая с ними обоими флирт самого возмутительного толка. Она даже не задумалась о возможных последствиях своего поведения – ведь Дезмарт был неоперившимся молодым глупцом, а Шиллер – похотливым бывалым зверем. Но вы скажите мне, месье: где это видано, чтобы женщина свободного нрава задумывалась о последствиях? Взаимная неприязнь конкурентов за ее внимание разгорелась до убийственной ярости, когда немец полез к Марсите с лобзаниями.
Вскоре во дворе уже вовсю звенели шпаги, но прежде чем сам дон призвал кавалеров к благоразумию, Луиджи встрял меж сражающихся, выбил у обоих оружие и растолкал по сторонам.
– Синьоры, – проговорил он негромко, но с трепещущей в голосе яростью, – разве же подобает высокородным так сцепляться? Да еще и из-за кого – из-за моей сестры! Клянусь дьявольским перстом: вам обоим изрядно недостает ума! А ты, Марсита, немедленно отправляйся в свою комнату и не выходи оттуда, пока я тебе не разрешу.
Она повиновалась, потому что, несмотря на ее независимость, ни разу не была замечена в перебранке с братом, который из-за своей худощавой, юношеской комплекции часто казался недостаточно мужественным… но только не сейчас, в поистине тигрином напряжении, с убийственно сверкающими очами.
Оба джентльмена подали друг другу руки в знак извинения, но взгляды, которые они при этом бросали друг на друга, ясно указывали, что они пока не хотят забывать о ссоре и что та снова разразится при малейшем предлоге.
Той ночью я внезапно проснулся, продрогший от ужаса, с чудны?м, диким чувством на сердце. Откуда оно явилось – я не мог сказать. Поднявшись с кровати, я проверил, плотно ли заперта дверь.
Увидев Голу спящим на полу, я раздраженно окрикнул его. Он поспешно встал, потер заспанные глаза – и вдруг тишину нарушил дикий крик, эхом разнесшийся по всему замку. Поскольку то был крик девушки, застигнутой смертельным ужасом, охранник у частокола тут же всполошился. Гола хрипло вскрикнул и укрылся за диваном. Я распахнул дверь и побежал по темному коридору; в самом низу винтовой лестницы я на кого-то натолкнулся, и на пару с ним мы пересчитали немногие оставшиеся ступени. Когда из мрака посыпались одышливые извинения, я понял по голосу, что это был Жан Дезмарт. Я помог ему подняться на ноги и побежал дальше. Он последовал за мной.
Крики стихли, но теперь весь замок был в смятении – люди голосили, мечи звенели, зажигались тут и там огни, дон Винсенте зычно кричал на солдат, и гомон вооруженных людей, бегающих по комнатам и натыкающихся друг на друга, наполнил дом. Во всем этом смятении Дезмарт, испанец и я чудом достигли комнаты Марситы – и как раз в тот момент, когда туда ворвался Луиджи и заключил сестру в объятия.
Сюда же стекались прочие мужчины со свечами и оружием, наперебой спрашивая, что произошло.
Марсита неподвижно лежала в объятиях брата, ее растрепанные темные кудри падали ей на плечи, а элегантная ночная рубашка была в беспорядке, обнажая чудесное тело. На ее руках, ногах, груди и плечах виднелись глубокие зазубренные царапины.
Затем она открыла глаза. Дрожь пробрала ее, она начала дико визжать, еще крепче прижимаясь к Луиджи и причитая:
– Ох, эта дверь… эта дверь! Я оставила ее незапертой… было темно, и этот демон… он прокрался сюда, ко мне – я схватила кинжал, я попыталась убить его… но он вцепился в меня, бросил на пол, начал полосовать… о, я больше ничего не помню – но ужасный, какой же он был ужасный!..
– Кто-нибудь видел фон Шиллера? – гневно сверкая темными глазами, вопросил де Севилья. Окружающие оглянулись – кроме немца, присутствовали все гости. Я заметил, как де Монтур посмотрел на девушку – его лицо выглядело еще более изможденным, чем обычно. Мне показалось странным, что у него одного не было при себе оружия.
– Итак, ищем фон Шиллера! – сердито воскликнул Дезмарт.
Половина присутствующих последовала за доном Винсенте в коридор. Мы начали с тщательного обыска всего замка – и нашли фон Шиллера в небольшом темном холле. Он лежал лицом вниз в темно-красном пятне, которое расползалось все больше и больше.
– Видать, какой-то дикарь добрался до него! – встревоженно пробормотал Дезмарт.
– Не городите чепухи, – буркнул дон Винсенте. – Ни один туземец не смог бы проникнуть в замок через солдатский кордон, да и все рабы ночуют в положенных им бараках за семью замками. Только Гола и горничная Изабеллы были в замке.
– Но кто еще мог сделать что-то подобное? – сердито воскликнул Дезмарт.
– Вы! – ответил я без колебаний. – Иначе почему вы так быстро выбежали из комнаты Марситы?
– Будьте прокляты за такой поклеп! – прорычал он и тут же выхватил шпагу, наставив острие мне в грудь. Но, как бы он ни был быстр, испанец оказался быстрее. Рапира Дезмарта звякнула о стену, а сам он застыл, как каменная статуя, – холодное острие клинка испанца коснулось его горла.
– Свяжите его! – бесстрастно призвал де Севилья.
– Опустите свой клинок, дон Флоренцо, – велел дон Винсенте, подступив на несколько шагов ближе, чтобы придать своим словам убедительность. – Синьор Дезмарт, вы один из моих ближайших друзей, но здесь я – закон, и я должен выполнять свой долг. Вы даете мне слово, что не сбежите?
– Даю вам слово, – спокойно ответил гасконец. – Я действовал опрометчиво. Сожалею. У меня не было намерения бежать, но коридоры и пассажи вашего проклятого замка, видит Всевышний, способны свести с ума, если слишком долго блуждать по ним…
Из всех присутствующих, наверное, только один человек поверил его словам.
– Господа! – де Монтур шагнул вперед. – Этот молодой человек ни в чем не виноват. Переверните тело нашего германского гостя…
Два солдата сделали, как он приказал. Де Монтур вздрогнул и указал на труп. Мы, остальные, бросили на него беглый взгляд и от ужаса тут же отвернулись.
– Мог ли человек сделать что-то подобное?
– С кинжалом… – начал было кто-то.
– Ни один кинжал не наносит таких ран, – отрезал испанец. – Немец был разорван на куски когтями какого-то страшного зверя.
Мы оглядывались по сторонам, словно ожидали, что из тени на нас выпрыгнет некий отвратительный монстр. Мы обыскали весь замок – каждый фут, каждый дюйм. Но мы не нашли никаких следов присутствия предполагаемого хищного животного.
Вернувшись в свою комнату, я обнаружил, что Гола запер дверь, и потребовалось почти полчаса, чтобы убедить его впустить меня. Отругав негра за такое странное для дикаря малодушие, я рассказал ему, что произошло. Он худо-бедно понимал по-французски и мог отвечать на диком диалекте, который не без гордости считал речью цивилизованного человека. С отвисшей челюстью и белыми от ужаса глазами он слушал, как я приближаюсь к кульминации рассказа.
– Джуджу! – испуганно прошептал он. – Зверо-человеко-морок!
Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Я слышал смутные рассказы, не более чем намеки на легенду, в которой говорилось о дьявольском культе леопарда, который вроде как существовал на западном побережье. Ни один белый никогда не видел его последователей, но дон Винсенте рассказывал истории о людях-животных, одетых в шкуры леопарда, которые бродили по джунглям в полночь, выискивая себе жертву, а если таковую находили – жестоко убивали и пировали ее плотью. Мне стало не по себе, и я схватил Голу за грудки.
– Это был человек-леопард? – допытался я, энергично встряхивая его при этом.
– Господин, господин! – трясясь от страха, зашептал он. – Я ничего не сделал! Это все Джуджу, зверо-человеко-морок! Нельзя говорить про него много!
