– Ладно, – старик нарушил молчание, – что с теми, кто был убит в голову из огнестрельного оружия?
Я не удивился. Догадка о чтении моих мыслей уже имела место быть. Безусловно, это может быть и не так, а, скажем, нечто, что сонастраивает мыслительные процессы людей, находящихся по близости друг с другом или что-то около того. Таким образом, сам факт считывания моих мыслей мог и не быть, так как старику самому пришёл в голову этот вопрос лишь с лёгкой подачи моих мозговых процессов. В любом случае всё это не отменяло тот факт, что сейчас мне придётся объяснить ему то, о чём я подумал только что.
– Мы полагаем, что и они живут в своём мире, – начал я, – но попасть мы туда не можем, так как необходимо целостное, чистое сознание, чтобы проникнуть в голову человека. Для этого нужна не только машина времени, но и устройство, которое бы восполняло поражённые участки мозга. А это, как мне кажется, недостижимо.
– Но как же тогда люди с отклонениями, чей мозг полноценен, но не целостен, скажем, в плане памяти или иных психических аспектов…
– Верное замечание, – я поспешил исправиться, – я неточно выразился. Для проникновения необходим мозг без посторонних элементов. То есть, мы бы могли внедриться в человека, который бы умер непосредственно в момент выстрела, скажем, от страха, как это бывает с прыгнувшими с высоты. Но в этом случае смерть наступает только тогда, когда пуля уже касается головного мозга человека. А, как вы знаете, мы не можем влиять на прошлое и извлечь эту пулю. Для проникновения нужен точный момент смерти, который в данном случае определяется, но является невозможным для внедрения из-за помехи в виде пули. Всё это касается чипов и иных хирургических новшеств, так что никакого киберпанка выше шеи, по крайней мере, массового, в будущем ждать не стоит. Но при этом, что весьма странно, если человек лишился части мозга или подвергся любого рода биологическим изменениям с его составляющими при жизни и сохранил хотя бы его элементарные функции, внедрению ничего не препятствует.
Старик задумался, а затем с недоумением произнёс:
– Не можем влиять на прошлое?
– Разве мы не говорили о времени?
Позиция 2. Образ
Я медленно поднялся и повернулся к ней передом. Я не мог так сразу взглянуть на неё, поэтому некоторое время рассматривал линии на своих ладонях, будто бы впервые задумался о хиромантии и пытался определить, сколько времени мне отведено на этой Земле. Я уже стал серьёзно воспринимать эту идею и начал делить линию жизни на равные отрезки, как вдруг она выловила мой разум из бреда возникшего смущения:
– Пора.
У меня не было выбора, кроме как поднять свой взгляд и, наконец, увидеть, как же она выглядит. Я сделал это, но не смог рассмотреть ни единого очертания её лица. Вместо привычного человеческого облика я наблюдал нечто похожее на белый шум. Я усиленно всматривался в место, где предположительно должны были находиться её глаза, но не мог пробраться сквозь эти помехи. Чёрные лоферы на изящных ногах, юбка со складками, лёгкая белая рубашка, фиолетовые волосы, вьющиеся по хрупким плечам, но лицо, как бы я ни старался, было мне недоступно.
– Почему… – произнёс я взволнованно, – почему я не могу разглядеть твоё лицо?
– Потому что ты боишься поверить в этот мир, – невозмутимо ответила она.
Я не знал, что и сказать на это, я ничего не понимал, но всем сердцем верил ей. Я всё ещё любил её, может, поэтому причинно-следственная связь моей логики была нарушена и не поддавалась анализу. Я усиленно пытался соединить внутри своей головы то, что сейчас услышал с тем, что я знаю о том, как устроен этот мир. Ничего не выходило, словно доступ к этому был перекрыт.
– Нам пора, – вдруг произнесла она снова, – он собирается найти тебя.
– Кто он? – не понимал я.
Она промолчала, медленно опустилась вниз, обхватила колени руками, прижала их к себе и облокотила на них свою голову. Если бы я мог увидеть её лицо то, я знал, оно бы выражало тоску. Я сел рядом с ней и тихо произнёс:
– Я не могу уйти с холма, без меня некому будет наблюдать волнующее дыхание этого города.
Ветер тихо обдувал её густые яркие волосы, она дождалась, когда его ласковые касания убавят свою страсть и печально спросила меня:
– Разве ты не видишь?
– Вижу что?
– Как он исчезает.
Я остановил свой взгляд на ней, одновременно пытаясь осмыслить то, что она имеет в виду и снова попытаться рассмотреть её лик, ни того, ни другого у меня не вышло. Но когда мои глаза переместились на город, я мгновенно понял смысл её слов. Я окинул взглядом всю картину, которую наблюдал целую вечность до этого и с ужасом обнаружил, что подъёмный кран так и не возобновил свою работу, бродяга и его картонки и вовсе исчезли, будто никогда здесь не были, движение города так и не началось. Будь на небе луна посреди сияния звёзд я бы принял сложившуюся обстановку естественно и смиренно, но лучи света над горизонтом не давали и шанса на успокоение. Да и светило солнце как-то иначе, я не мог понять как, но что-то в нём явно отличалось.
– Поэтому нам и нужно сойти, – заговорила она, когда почувствовала, что я увидел, как этот мир начинает гаснуть, – мы должны углубиться, чтобы он не нашёл нас.
– Я не понимаю, кто он?
Она поднялась и, казалось, посмотрев в самую даль открывавшегося пейзажа, всё же ответила на этот вопрос:
– Тот, кто хочет жить.
Позиция 1. Время
Лекция подошла к концу, мало кто понял хоть что-то из того, что пытался нам донести этот учитель в халате. Охранники проводили нас к выходу и объяснили, что в дальнейшем нам выдадут пропуска, и мы сможем свободно перемещаться по территории обучающего центра организации «Ядро». Сам же наставник велел нам обдумать то, что ему удалось рассказать нам сегодня и подготовиться уже к действительно масштабным и серьёзным испытаниям. Это была только вводная лекция, уже завтра, по его словам, нас ожидает нечто гораздо глобальнее. Нам предстояло подробно изучить сначала теоретическую часть профессии, а уже с этими знаниями приступить к практическим занятиям.
– Ну и попали же мы, ребята! – весело произнёс один из парней, когда мы все вместе вышли на улицу. – Почему бы не собрать всех нас чуточку попозже, а не в пять утра?
– Дааа, – зевнула высокая девушка, – еле глаза продрала!
Удивительно было наблюдать, как эти молчаливые люди в аудитории вдруг трансформировались в самих себя, когда вышли на свежий воздух.
– Слушайте, может, сходим вместе в кафе или бар? – предложил этот же парень. – Расслабимся перед предстоящими занятиями.
– Я за! – ни секунды не думая согласилась высокая дама.
– А я пас, – подключился второй парень, голос его звучал достаточно хмуро, – эта затея вряд ли поможет нам.
– Да ладно тебе, – возразил первый парень, – не будь занудой!
Но тот лишь презрительно окинул его взглядом, скривил лицо и молча ушёл прочь. Все мы были несколько озадачены этим поступком.
– Чего это он? – не понимала высокая девушка.
– Не знаю… – ответил парень, – да и бог с ним, все то остальные согласны?
Мы с толстушкой утвердительно ответили на этот вопрос, и уже через минуту этот парень вёл нас в одно знакомое ему заведение.
– Бар «Лес», дамы и господа! – воскликнул он, когда все мы приблизились к небольшому аккуратному зданию с этой вывеской.
Бар напоминал заброшенную избушку, стены были искусственно состарены, где-то на них можно было заметить декоративный мох. Окна, стёкла которых слегка пожелтели по бокам, были украшены двумя деревянными расписными затворками. С уголков крыши свисали керосиновые лампы, которые в ночное время добавляли несколько пунктов к атмосфере этого заведения. Само здание было двухэтажным.
Внутри всё было не так антуражно, как снаружи, что показалось мне довольно странным и в тоже время забавным. Вполне себе современные диванчики, несколько картин в стиле ренессанс, лакированная барная стойка и официанты в чёрных фартуках. Не совсем это ты ожидаешь увидеть после входа в такое здание. Создавалось явное чувство того, что здесь потерян огромный потенциал. Кто знает, может именно это противоречие и завлекало посетителей.
Мы расположились за столиком в углу, заказали пиво и пиццу и уже через час знали друг друга так, будто являлись друзьями детства. Я полагал, что такая связь должна возникнуть сразу, если вы находитесь с человеком на одной волне, но в данном случае потребовалось, хоть и небольшое, но время, чтобы понять, что впредь ничто не сможет нарушить гармонию наших отношений. Каждый из нас был уникальной личностью, но вместе мы словно дополняли друг друга. О том парне, что отказался идти с нами, никто не вспоминал.
Здесь все мы впервые осознали, насколько же был глуп запрет на определение друг друга. Сложно было переоценить глупость этого правила, но почему-то все мы следовали ему. Нам приходилось интуитивно понимать, к кому именно адресован вопрос. Временами это не удавалось и мы дёргали друг друга за плечи, чтобы возникло это понимание. Я решил определить всех хотя бы мысленно и раздал всем прозвища по первому, что пришло на ум.
В возникшей в моей голове идее мне помогла одежда парня, что сидел напротив меня. На нём была надета футболка баскетбольной команды «Chicago Bulls».Красная морда быка взирала на меня прямо посередине его груди, слева же от неё находилась цифра «23» над которой белыми толстыми буквами была написана фамилия, пожалуй, самого известного игрока в баскетбол, «JORDAN». Возможно, лаконичнее было бы определить этого парня именно этой фамилией, но тогда идея идентифицировать всех их с помощью цифр показалась мне довольно логичной и интересной, поэтому я назвал его – Двадцать Третий. Слегка длинновато, но привыкаешь довольно быстро, учитывая, что ни разу не произносишь это число вслух.
К дамам же цифры ну никак не липли. Я перебирал что-то типа: «Полторашка», «Миля», «Нолик и Единичка», «Три целых четырнадцать сотых» и прочую нелепицу. Но во всём этом я находил нечто слегка оскорбительное и не подходящее к ним. Поэтому в тот вечер я назвал их просто «Шпала» и «Толстушка». Возможно, это тоже слегка может оскорбить их, но какое им дело, если это только в моей голове. В итоге так и вышло, что идея с цифрами разрушилась о женскую индивидуальность, и я так и не изменил этих определений с тех самых пор. К хмурому же парню мне ещё предстояло прилепить ярлык.
В ход уже шёл очередной стакан пива, счёт которых был утерян несколькими глотками ранее. Я удивлялся тому, что и наши дамы уплетают этот хмельной напиток даже с большим азартом, чем мы. Иногда мне кажется, что рядовая девушка превзойдёт рядового парня в вопросе поглощения алкогольной продукции. Там, где я уже с трудом допивал своё пиво, толстенькая мадам напротив, вместе со своей новоиспечённой подругой, в очередной раз заводили тост о какой-нибудь чуши и с удовольствием опустошали свои стаканы.
Беседу в основном поддерживал Двадцать Третий и Шпала. Я же с Толстушкой подключались к разговору лишь по случаю, но иногда и мы были инициаторами той или иной темы. Так, например, я поднял вопрос газировки. Причём здесь газировка? Понятия не имею. Вероятно, это было вызвано уже серьёзным опьянением и мне показалось интересным выяснить, какую из газировок предпочитают мои компаньоны.
– Что-что, – выражал своё мнение Двадцать Третий, – но на мой взгляд наибольшего уважения заслуживает Маунтин Дью. Сколько себя помню, всегда ловил визуальное удовольствие от формы бутылки и её цвета.
– Да, цвет не плох, – ответил я, – но меня почему-то больше привлекает Спрайт. Он кажется мне, не знаю, более дружественным, ну, знаешь, как старый добрый приятель, который всегда на связи и выручит в сложную минуту.
– Ха-ха-ха, – рассмеялся он, – странно, но я тебя понял.
– Скорее всего, всё дело в рекламе – предположил я. – Насколько я помню там постоянно педалировалась тема утоления жажды в самый нужный момент.
– Пожалуй что, – согласился он.
– А мне, как ни странно, – подключилась Шпала, – нравится классическая Кола.
– На самом деле она заслуживает уважения, но любить её кажется так банально, – ответил Двадцать Третий.
– А мне нравится ванильная Кола, – сказал я, – она более нежная, приятная на вкус. Пожалуй, она входит в мой список лучших газировок.
– Никогда не пробовала, – ответила Шпала.
– Серьёзно?! – удивился я. – Когда-нибудь я обязательно принесу бутылочку для тебя. Да и они продаются на каждом углу, можешь и сама купить.
– О нет, раз уж ты сказал это, я буду ждать эту бутылочку именно от тебя, – с улыбкой произнесла она.
– Замётано, – также улыбнувшись, ответил я.
– Нет, все напитки, конечно, заслуживают своего места на рынке, – вновь подключился Двадцать Третий, – но вот что мне действительно не понятно, так это Миринда.
– О да, здесь мы с тобой солидарны, – ответил я.
– А мне нравится, – раздался неожиданный голос Толстушки.
– Ха-ха-ха, – расхохотался Двадцать Третий, – не самый лучший момент, чтобы подключиться к разговору.
– Да я серьёзно, она вкусная, насыщенная, яркий приятный привлекательный цвет и вкус, – пояснила Толстушка.
– Это же просто приторный апельсин, – возразил он.
– Да ты просто не распробовал, – отчаянно защищалась она, но была обречена потерпеть поражение в этой битве.
– Честно говоря, я впервые вижу фаната Миринды, я бы мог ещё понять любителя Фанты, и то с натяжкой, но вот Миринды…
– А что ты имеешь против Фанты?! – вдруг воскликнула Шпала.
– Эмм, – удивился Двадцать Третий, – хочешь сказать что…
– Да! – перебила она. – Именно это я и хочу сказать!
– Да ладно вам, – вмешался я, почувствовав, что обстановка накаляется, – мы все индивидуальны, так что не надо уподобляться глупцам и спорить о вкусах. Давайте лучше поднимем наши стаканы и выпьем за то, что любит каждый из нас, да и в целом за любовь.
Я поднял свой стакан, и хоть и не без гримасы на лице, но все сделали так же, и уже через минуту от былого накала страстей не осталось и следа. Алкоголь хоть и провоцирует агрессию, но вместе с тем способен так же быстро её подавить.
А Толстушка после этого достаточно активно рассказывала всем нам о манге и аниме. Тут выяснилось, что каждый из нас, так или иначе, знаком с этой темой и, как ни странно мы нашли золотую середину наших предпочтений и сошлись на том, что каждый уважающий себя любитель японской анимации и комиксов должен быть знаком, как минимум, с Евангелионом, Тетрадью смерти, Ковбоем Бибопом и приключениями ДжоДжо. Быть может довольно странное сочетание, но что поделаешь, когда твой разум затуманен градусом хмельного напитка.
На фоне играла приятная спокойная музыка, ближе к вечеру помещение заполнилось людьми, что как муравьи мельтешили туда-сюда. Мы же покидали наш стол только по случаю отлучения в уборную, никто из нас не курил. Когда все темы для разговора были истощены, было, наконец, поднято то, что явно волновало каждого из нас.
Двадцать Третий, облокотившись локтём об стол и поддерживая свою голову, внутри которой происходило отсечение того, что уже было сказано за сегодняшний день, всё же нашёл единственное незатронутое поле. Каждый из нас старался обходить нашу предстоящую деятельность стороной, но когда спираль замкнулась сама в себе, не оставалось никакого выбора, кроме как поговорить и об этом. Мы должны были это сделать.
– А мне вот что интересно, – начал он угрюмо, – вселенная внутри нас существует и прямо сейчас и просто раскрывается, когда связь с действительностью полностью обрывается и как бы открывает нам и остальным доступ к ней или всё же именно момент смерти формирует мир внутри нашей души?
Возникло минутное молчание, мы пытались обдумать этот вопрос. Я уже задавался им сегодня, когда наш учитель косвенно затронул эту тему. Стоило бы спросить об этом у него, но что-то подсказывало мне, что он не имеет ни малейшего понятия о том, как всё устроено. В общем-то, он сам и сказал об этом.
– Думаю второе, – ответила Шпала и пожала плечами, окинув нас взглядом.
– А мне кажется, – высказался и я, – что и прямо сейчас, где-то там, мы строим мир, который будет нашим пристанищем, когда мы умрём.
Моё мнение, надо признаться, было основано, скорее, на вере, чем на продолжительных логических сопоставлениях доступных фактов, которые бы приблизили меня к истине. Я просто хотел верить в это, не знаю почему. Мысль о том, что конец это начало пугала меня и сводила с ума, может, поэтому я и решил отбросить другую идею.
Возникла небольшая пауза. Смех опьянённых мужчин, звон стекла, чавканье ртов, шум вечернего бара.
– Проблема в том, – снова заговорил Двадцать Третий, – что это тот вопрос, на который нет ответа, по крайней мере, сейчас. Это как вопрос о существовании Бога, мы не можем доказать, как то, что он есть, так и то, что его нет.
– А может и нет никаких миров? – вдруг спросила Толстушка.
Мы все посмотрели на неё странным пьяным взглядом.
– Нет, ну это уже слишком, пора нам выбираться отсюда! – расхохотался Двадцать Третий, которого поддержали все мы, и вскоре наши уставшие тела оказались под сиянием полной луны.
Ещё около десяти минут мы пошлялись по улочкам ночного города, а затем разошлись по домам. Косвенно, да и явно, было видно, что Двадцать Третий и Шпала отправятся проводить ночь в одну койку. Я же испытывал к каждому из них, в частности и к Толстушке, исключительно дружеские чувства, собственно, как и они ко мне. Наверное, по закону жанра, я должен был проявить инициативу и пригласить её к себе, но во мне не было этого самого позыва, который бы толкнул меня к тому, чтобы связать с ней свою личную жизнь. По этому же закону впоследствии должно было бы выясниться, что она безумно влюблена в меня и в итоге я бы либо изменил своё отношение к ней, либо же это превратилось в ужасную драму, и мы бы были счастливы либо вместе, либо раздельно. Но к счастью или, быть может, к горю, этот закон не действует в этом мире.
Тем не менее, когда я одиноко шагал в своё жилище, я отчётливо осознавал, что каждый из этих людей теперь является моим надёжным другом, и к каждому из них я испытываю исключительно тёплые чувства.
Позиция 2. Явление
Мы сошли не спеша. Кафе у подножия холма было мёртвенно пустым. Было до боли непривычно не обнаружить движение в его окнах. Да и всё остальное виделось мне отсутствующим, словно ничто здесь не принадлежало самому себе. Тишина пронизывала каждый уголок этого места, даже ветер с осторожностью касался объектов в округе. Но стоило нам пройти аллею тополей, как вдруг неописуемые краски шума и людских разговоров вцепились в мои перепонки.
Та картина, которую я наблюдал с холма, кардинально отличалась от того, что теперь предстало перед моими глазами. Я будто оказался на заполненном индийском рынке. Должно быть, это он и был. Повсюду стояли лавки с пряностями, чей запах добирался до моего сердца и манил мою душу к ним. Бесконечное количество цветов, торговцев тканью, коврами, сочными фруктами и овощами, здесь было всё. Потоки людских тел обтекали меня, касаясь лишь нежным дыханием их чистых душ. Я впал в ступор от недоумения, почему я не видел всё это с холма и от того насколько великолепна эта картина сама по себе.
Она предоставила мне возможность перевести дух, а затем взяла меня за руку и произнесла:
