Дмитрий Ежов "Сын боярский"

– А ты не мог раньше сказать, что за проезд телег здесь деньги берут?

– Восемь лет назад не было там никакой сторожи, и деньги не взимали. Платили только когда в крепость въезжали, но тогда пошлина была и за телегу, и за лошадь, и за товар.

– Крохоборы за все готовы деньги содрать.

– Но если бы не это, думаю, не было бы такого красивого города, – сказал я, за такое денег не жалко.

А город действительно был красив: дома все добротные, крепкие, многие покрыты черепицей, ставни изукрашены рисунками и резьбой, такими же были и заборы. Еще одной отличительной особенностью псковского посада было наличие большого количества амбаров: сразу видно, здесь живет много торговцев и ремесленников. А ведь это только окраина! Трудно представить, что скрывается за крепостной стеной, где проживает большое количество купцов и бояр.

Улица, по которой мы ехали, была широкая, длинная и мощенная деревом: к ней, как ручейки к реке, стекались переулки, лишь в одном месте она пресекалась площадью у церкви, где находилось достаточно много псковичей. Церковь, как мы узнали у ближайшего горожанина, была посвящена Алексею, человеку Божьему. Я предложил остановиться и помолиться, как-никак вечерня, все со мной согласились, после чего продолжили наш путь. Добравшись же до Новгородской дороги, мы свернули налево и, не доезжая пятидесяти шагов до крепостного рва, увидели забор, огораживающий несколько больших домов с конюшней и амбарами, и решили, что здесь, видимо, и есть приказная изба, где работают разборщики. Все наши сомнения улетучились, когда мы приблизились к воротам, перед которыми стояла пара стрельцов.

Надо признаться, что стрельцов – представителей государева воинства, служащих постоянно, то есть регулярно, – я видел впервые. Сия новая военная сила появилась в нашем славном государстве всего семь лет назад, а в Псковской земле и двух лет не прошло с формирования первых стрелецких сотен, так что и для псковичей они были в новинку, что же говорить обо мне. Вид у этих воинов был отличный от того, что я когда-либо видел. Они не походили на дворян, казаков и пищальщиков: одинаково одетые в синие кафтаны и того же цвета шапки, красные штаны и черные сапоги. У всех – пищали одного образца, за пояса заткнуты боевые топоры и даже бороды подстрижены на один манер. Обликом своим они были грозны, хоть и не агрессивны, и внушали уважение к государственной власти, частью которой они и были. Увидев нас, один из них повернулся к воротам и кого-то позвал, назвав, кажется, по имени Михаем. Навстречу к нам вышел, видимо, десятник, одетый, как и его подчиненные, с одной лишь разницей – на боку у него висела добротная сабля, а шапка явно имела железное нутро. Подбоченившись одной рукой, он посмотрел в нашу сторону и стал ждать, когда мы подъедем.

– Добрый вечер, судари, – обратился он к нам, когда мы оказались у ворот. – Судя по всему, верстаться на службу приехали?

– И вам добрый, – ответил я. – Все верно, из Дубковского уезда к вам добирались, два дня почти без отдыха ехали.

– Бы-ыстро, а мы из ваших мест только завтра или послезавтра ждали, да и разборщики уже по домам разошлись. Но ничего, нам на такой случай велено, что кто на службу верстается, должен быть накормлен и на постой определен. Так что, добро пожаловать, как говорится, гостями будете, – сказав это, десятник отошел в сторону и рукой пригласил войти во двор.

– Спасибо, – радостно сказал Ждан, – хоть не придется место на ночь искать. Сразу видно, здесь о сынах боярских заботятся.

– А вы не сильно радуйтесь, – сказал один из стрельцов, тот, который слева стоял, – это все сделано не доброты ради, а из-за спокойствия посадских. Сейчас вас пятеро приехало, а завтра вашего брата будет десятки, и если всех на постой не определить, вы же местных жителей заколебете.

– Ну это не важно, – сказал я, – главное, что нам есть что есть и пить и куда голову преклонить.

Сказав это, я первым слез с коня, так как ворота были низковаты, моему примеру последовали все остальные, кроме Иванко, который и так шел пехом. После чего мы прошли во двор, и десятник проводил нас к конюшне, где конюх выдал сено лошадям. Расседлав коней и мулов, мы проследовали к ближней избе, на которую нам указали. Внутри были четыре больших комнаты и, пользуясь тем, что кроме нас здесь никого нет, вселились в две из них и занялись переносом своих пожитков в дом. Не успели мы закончить, как к нам подошел стрелец и позвал трапезничать, после чего сопроводил к столам недалеко от входа, где уже стояли миски с кашей да кружки с квасом.

Мы, оголодавшие с дороги мужики, быстро покончили с ужином. Тут к нам подошел десятник и наконец все представились друг другу:

– Меня зовут Василий Дмитриевич, – представился я. – А это мой друг Ждан Борисович и наши послужильцы – Иванко, Василько и Путят.

– А меня зовут Михаил Петрович из Кабановых, – ответил десятник, – но все меня Михаем кличут.

– Дак ты из детей боярских? – спросил Ждан. – А что в стрельцах делаешь?

– Я младший сын у отца, и на меня наследства не хватило, окромя сабли, железной шапки и коня захудалого. При таких делах дорога одна – в послужильцы к богатым дворянам или боярам наниматься, но мне повезло записаться в стрельцы, как раз во Пскове набор шел, и теперь я государев человек, а не холоп какой-нибудь.

– Да-а, при таких делах и я бы записался, – сказал я.

Поговорив еще немного, мы разошлись – Михаю надо было меняться на ночь, а нам рано вставать, ведь разборщики приходили к шести часам. Около восьми часов пришла смена стрельцам – десяток Михая строем вышел из ворот в сторону крепости, а навстречу, тоже строем, вошел новый, после чего ворота были заперты до утра. Мы, посмотрев на это действо, вошли в дом и расположились на ночлег, заснув богатырским сном, пока голоса церковных колоколов не разбудили нас к утрене.

Утро выдалось ясным, свежий воздух наполнял силой, а восходящее солнце сделало город просто сказочным, окрасив стены и башни городских укреплений в золотой цвет. Выйдя во двор, я увидел стрельцов, облик которых говорил о том, что долг они свой выполняют честно – выглядели заспанными и уставшими, то есть ночь провели на постах. Перекрестившись в сторону ближайшей церкви и прочитав по-быстрому молитву, я прошел в конюшню, дабы проверить лошадей, и был удовлетворен работой конюха, который как раз давал воды, а сено уже было положено. День, похоже, начинался хорошо: в подтверждение этому нас позвали завтракать. Кушанье было небогатое, но сытное: краюха горячего хлеба с квасом. По окончании трапезы мы с Жданом начали делиться своими ожиданиями по службе и параллельно наблюдали, как один за другим на работу приходили разборщики в сопровождении охраны и своих слуг в приказную избу. Последним пришел поп с Евангелием и большим серебряным крестом, которые нес служка в руках, очевидно, для крестоцелования при принятии на службу.

Не дожидаясь, когда нам прикажут, мы пошли готовиться к осмотру, то есть доставать свое боевое имущество. Вскоре пришел разборщицкий слуга и передал повеление подойти к приказной избе и быть готовыми к осмотру. И тут мне стало тревожно на душе, ведь сейчас решалась моя судьба на ближайшие годы и, стараясь успокоиться, я начал при помощи Иванко быстро сносить свои пожитки к месту осмотра, а потом пошел за лошадьми, и уже через несколько минут мы с Жданом стояли готовые к смотру – конно, людно, оружно и цветно. Долго ждать не пришлось, к нам вышли писец и разборщик – худощавый дворянин с клиновидной бородой, немолодой, в черном кафтане, расшитом серебром, – и приступил, как следует из его должности, разбирать на службу.

– Здравствуй, молодец, как тебя зовут и какого рода будешь? – обратился он ко мне, внимательно разглядывая.

– Василий, сын Дмитриев из Щукиных Дубковского уезда, – четко и громко ответил я.

– Ну поглядим, что на тебя есть в окладной грамоте, – сказав это, разборщик посмотрел на одного из своих слуг, который тут же начал рыться стопке бумаг, находящихся в его суме, и спустя несколько томительных мгновений нужная была найдена. А надо сказать, что окладная грамота – это записанное мнение о каждом дворянине самых уважаемых детей боярских с уезда, и их суждение значило очень много при назначении на службу.

– Та-ак, что тут у нас, – начал изучать бумагу разборщик. – Первое: «собою молод и силен» – это я и сам вижу. Второе: «хозяйство небольшое: одна деревня и пятьдесят четей земли» – маловато будет. Третье: «рода худого, но отец отмечен государевым жалованием» – кажется, брат твой замечен воеводой был, а здесь не написано, странно. Четвертое: «на службе не состоял» – значит, верстаешься впервые. Все верно?

– Да, – ответил я, – только действительно непонятно, почему про брата не указано.

– Ну да ничего, я вашим уездом несколько лет занимаюсь, так что воеводскую грамоту лично в руках держал, да и было это недавно. Хорошо, – меняя тему, сказал он, – теперь посмотрим на твое добро.

Имущество мое было, может, и не лучшее, но добротное: два новых льняных тегиляя в двадцать слоев светло-зеленого цвета; три кафтана того же цвета; кольчуга залатанная, среднего размера; новая железная шапка; кожаные наручи и поножи; из оружия две сабли турецкого типа, боевой топор, кинжал и сагайдак; два седла и соответствующее количество коней и мул. Разборщик был удовлетворен увиденным:

– Ты неплохо снаряжен для мелкопоместного дворянина, так что от казны получишь два рубля, а службу тебе определяю городскую, с окладом два с половиной рубля.

– А какой город? – спросил писец, скрупулезно заносивший вышесказанное на бумагу.

– Дак этот самый, – разводя руками, сказал разборщик. – Псков, в Дубковскую сотню, что у Толокняных ворот. Людей не хватает, всех, кого можно было, отправили по царскому указу на строительство крепости в устье Наровы. Кстати, – обратился он ко мне, – твой брат тоже там.

Закончив со мной, разборщик перешел к Ждану. У моего друга окладная грамота была лучше, чем у меня: и род познатнее, и земли больше в четыре раза, и оружием побогаче, не говоря уже о наличии боевого холопа, но его тоже записали в городскую службу, видимо, людей действительно не хватает. Вслед за этим подошел священник с Евангелием, дабы мы принесли присягу царю нашему Иоану Васильевичу. После чего нам показали грамоты, и я сразу заметил, что оклад оказался меньше на пятьдесят копеек.

– Извините, но здесь написано, что годовой оклад два рубля, а вы сказали два с полтиной, – обратился я к разборщику.

– А ты читать умеешь, как я погляжу. Это хорошо – грамотные государю нужны, – ответил он мне. – А ты переписывай, да поживее, – приказал он писцу.

– Хорошо себя показали, теперь он вас запомнит, – шепотом сказал мне Иванко.

Ждан после этого показал мне свою грамоту, дабы узнать, верно ли написано в ней, но оказалось, что все в порядке. Таким образом, грамотность моя пригодилась, что называется, на практике, а ведь если бы не мой брат, который буквально силком заставил меня учиться, пришлось бы мне, как и Ждану, прибегать к помощи других людей, честность коих может быть под вопросом. Отдельное спасибо надо сказать отцу Симеону из Михайловской церкви, который привил мне любовь к чтению путем выделения текстов из Библии касающихся сражений, что мне как воину было интересней. И вот сейчас младший сын моего отца может без проблем узнать место своей службы и имя сотника, которому теперь подчиняется. Вооружившись этими знаниями, я с товарищами, заседлав лошадей и собрав вещи, выдвинулся в сторону Толокняной башни, где располагалась наша сотня. Но не успели мы выйти со двора, как к нам подошел приказной слуга и обратился к нам:

– Здравствуйте, я Микола, мне приказали проводить вас до сотни.

– Спасибо, но мы вроде как знаем куда идти, – ответил Ждан.

– Извините, не хотел вас обидеть. Вы, конечно же, знаете куда идти, но насколько я понимаю, вы в городе впервые, и дороги не знаете, а мне как раз нужно в воеводскую казну бумаги о ваших окладах отнести.

– Ну в таком разе в наших интересах проводить тебя, чтоб бумаги не потерялись, – с улыбкой сказал я. – Веди.

Не ожидая более ни минуты, Микола повел нас в город. Мы прошли ров по подъемному мосту, а затем через ворота Петровской башни, предъявив свои грамоты, беспошлинно вошли в окольный город. Сразу бросилась в глаза красота зданий, многие из которых, в отличие от посада, были каменными, а по улицам шло много народу, но практически все двигались в западном направлении поперек нашему.

– Микола, а куда это все идут? – спросил я.

– Известное дело, на Большой торг, самый великий на всем севере Руси, – без ложной скромности ответил он. – Почитай весь город ради него работает, туда привозят товары со всех стран и, соответственно, вывозят наши. Деньги там буквально сундуками таскают, что приводит к богатству горожан. Вот, к примеру, церковь Николы Явленного, – указал он на ближнюю к нам, – на постройку которой потратили две тысячи рублей пять окрестных купцов и ни один из них не обеднел.

– Это все впечатляет, и понятно, что город живет ради торга, но, судя по всему, нам придется идти против движения людей, а это может привести к задержке.

– Да, и именно поэтому мы пойдем по окольному пути между стеной Среднего города и рекой Псковой, сейчас там народу поменьше.

Преодолевая встречный поток людей, мы достигли реки, откуда открылся вид на Запсковье – отрезанный район города со своими церквями, храмами, монастырями и затянутыми дымом домами. Это вызвало у меня беспокойство, не начался ли где-то пожар, и с этим вопросом я обратился к Миколе. Но он поспешил меня успокоить, сказав, что ничего удивительного здесь нет, ведь за рекой работают практически все кузни города – так безопасней для остального Пскова. После объяснения я взглянул на город под другим углом: большая часть его занималась торговлей, тогда как меньшая ежеминутно глядела в жерла кузнецких печей и подчиняла воле своей металл, изгибая, искривляя, меняя его существо ради нужд и блага людей. И если торг был сердцем города, то Запсковье – его силой, признаком несгибаемости псковичей.

Тут нам на встречу прошел вооруженный отряд, очевидно, как и мы, детей боярских, выполняющих функцию стражи, и у меня возник вопрос:

– А как тут служится нашему брату?

– Хорошо служится, но работы много: патрули в городе, служба на стене и в заставах на посаде, а также вы первыми являться должны на пожар да воров ловить тоже ваша задача. Но в общем-то, когда привыкнешь, работается спокойно, но сейчас половины людей не хватает, так что трудно приходится.

– А по службе продвижение как, быстро идет? – спросил Ждан.

– Медленно, но это даже хорошо, скорые повышения бывают только во время войны, а это вредит торговле, но, с другой стороны, ливонцы ставят препоны, запрещают ввоз важных товаров.

– Значит, надо торговать мимо них и пусть запрещают, что хотят, – сказал я, а Микола усмехнулся.

– Вы молоды и ничего не знаете – все порты в руках у ливонцев, мимо них никак нельзя. Но государь наш выход нашел: рядом с крепостью, которую сейчас строят в устье Наровы, порт обустраивают, и если все удастся, мы торговать мимо Ругодива[5 - Ругодив – Нарва.] сможем, и тогда действительно наплевать на ливонцев будет, но это, скорее всего, приведет к войне.

– А зачем они вообще торговлю запрещают, им-то это тоже выгоды не несет?

– Они нас боятся, поэтому оружие ввозить запрещают и даже мастеров не пропускают из немцев, которые к царю едут. Но у страха ихнего есть основание: один Псков может пять тысяч сабель выставить да Великий Новгород еще десять, я уж не говорю об остальной Руси, а ливонцы и четырех тыщ не наберут.

Тем временем мы достигли моста через Пскову и, подождав, когда нас пропустят встречные люди, перешли на другой берег. Вообще, проблем с дорогой было бы меньше, если бы не Жданова телега, но бросить ее нельзя. В Запсковье Микола привел нас к площади, на которой стоял красивый храм с высокой звонницей имени Козьмы и Дамиана, что неудивительно: оба святых почитаются кузнецами. Здесь наш спутник решил с нами попрощаться:

– Отсюда дороги во все стороны расходятся. Вам нужно идти направо, – махнув рукой, сказал Микола, – к Гремячей башне, а от нее налево вдоль стены, следующей как раз и будет Толокнянка, вон ее отсель видно. Мне же надо в приказ поспешать, а вам я желаю хорошо устроиться и удачи в службе. До свидания, надеюсь, еще увидимся.

– До свидания! Спасибо, что проводил, – сказал я, а вслед за мной и все мои спутники.

Назначенного места мы достигли быстро, людей и телег стало меньше, а как следствие, и препон на пути. Толокняная башня предстала перед нами своей громадой – высотой примерно три сажени и шириной четыре, с толстыми стенами и бойницами, предназначенными как для прямого боя, так и для бокового. Своими размерами сей городской страж подтверждал наименование, даже ворота здесь были узкими – толоконными. И мне подумалось, что сложно будет держать здесь оборону, но, с другой стороны, как гласит народная мудрость, «крепость сильна не стенами, а ее защитниками». С такими мыслями я и товарищи мои подошли к воротам и обратились к стоящим рядом нашим будущим сослуживцам.

– Доброго утра храбрым войнам, – обратился я, – как бы нам к сотнику пройти?

– И вам доброго. А для какого интереса он вам понадобился? – ответил самый старший из стражников, видимо, десятник.

– Нас разрядный приказ приписал к вам, вот мы и прибыли, – ответил я.

– Фрол, я пойду с ними разберусь, а мы потом договорим, – обратился десятник к одному из воинов, а затем обратил свои голубые глаза к нам и сказал: – А вы пойдемте со мной, только холопы пусть здесь останутся.

Десятник, дородный мужик среднего роста с прореженными сединой русыми волосами, одетый в кафтан из лазоревого сукна и шапку, отороченную чернобуркой, повел нас в башню, на второй уровень. Внутри было темно, лестница никак не освещалась, и нам пришлось приложить немало усилий, чтобы не споткнуться, но, несмотря на все предосторожности, Ждан все же запнулся и, чертыхаясь, припал на колено.

– А как обращаться к сотнику по имени-отчеству? – помогая другу подняться, спросил я.

– Макарий Владимирович, – сверкнув в темноте глазами, ответил десятник.

Поднявшись на второй уровень, мы оказались в сумрачном боевом ходе, скудно освещенном бойницами, после чего проследовали к восточной стене, где в это время дня было очевидно светлее. Подойдя к одной из бойниц, десятник повернулся и стал оценивающе оглядывать нас; лицо его при этом не выражало ни каких эмоций, и сложно было понять, что он думает.

– Ты хотел обратиться к сотнику? – спросил он. – Можешь сделать это.

Внимательно оглядев все вокруг и не найдя больше никого, я понял, что этот десятник и есть сотник, от этого мне стало не по себе. Но сыну боярскому не пристало тушеваться, и, собрав все душевные силы, я сделал вид, что не обратил на это внимания и отчеканил:

– Василий Дмитриевич из Щукиных, разрядным приказом направлен в вашу сотню, прошу назначить мне службу!

– Хорошо, назначим…

– А я чего-то не понял, вы, что ли, сотник Макарий Владимирович? – недоуменно спросил Ждан.

– Да, – строго смотря, ответил наш командир, – но можно звать меня Макаром, а тебе, отрок, неплохо было бы представиться как полагается.

– Ждан Борисович из Дубовых, – смутясь сказал он, – тоже прошу назначить мне службу.

– Та-ак, ясно. Можно увидеть ваши грамоты из приказа?

– Конечно, одно мгновение, – сказал я, доставая из-за пазухи приказную бумагу, то же действие проделал и Ждан. Сотник, взяв бумаги и прислонившись к стене рядом с бойницей, видимо, чтобы было лучше видно, начал внимательно изучать написанное в них, периодически поглядывая на нас. Закончив изучение наших подноготных, слегка поправил ремень и вынес вердикт:

– Понятно, два ничего не знающих новика[6 - Новик – в первый раз призванный на службу воин.], ну да делать нечего, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Ты, – обратился он к Ждану, – пойдешь в десяток Фомы Никитьевича, это тот который внизу стоял, он тебе и место для жилья укажет. А ты, – посмотрел он на меня, – в десятке Сергея Петровича, он сейчас на заставе у въезда в посад стоит, прямо по дороге. Да, чуть не забыл, оклад вам должны выдать на днях, как придет, я вас вызову. Ну в общем-то, все, можете идти.

Слегка поклонившись, мы пошли к выходу, но не успели дойти до двери, как Макарий Владимирович окликнул меня:

– Василий, задержись-ка еще немного.

Ждан, остановившись в дверях, повернулся ко мне с немым вопросом в глазах, на что в ответ я пожал плечами, недоумевая, в чем причина моей задержки. Но делать нечего: быстро и безмолвно мы попрощались, после чего я вернулся к сотнику. Макар Владимирович ожидал меня на том же месте у бойницы. Дождавшись, когда я подойду, он проводил меня в маленькую комнатку над воротами, которая, видимо, использовалась как склад оружия, так как в ней находились две затинные пищали с готовыми зарядами пороха и пулями, а также с десяток бердышей. Подойдя к столу, сотник зажег свечу и протянул мне какую-то бумагу, приказав прочитать вслух, что я и сделал:

– «Дубковской сотне на корм лошадям за май месяц отпустить сто восемь пудов овса, тридцать стогов сена, пять рублей и три алтына на прочие расходы». Немало, – закончив чтение, сказал я.

– Нет, мало – этого хватит, только чтобы прокормить сто лошадей, а с вновь прибывающими сынами боярскими у нас будет не меньше ста тридцати. Ну да ладно, не об этом сейчас разговор будет. В твоей грамоте написано, что ты читать умеешь, а это редкий навык среди детей боярских, но весьма полезный. Большую часть грамотных людей в сотне на строительство крепости приказали направить, так что сейчас у меня только четыре человека с бумагами работать могут, и это включая тебя. Ты удивишься, но во Пскове без умения читать на страже города стоять нельзя. К примеру, сейчас внизу, в воротах работает целовальник, мыто с въезжающих собирает и учет ведет в специальной книге, а правильно ли он это делает, не крадет ли, проверить можно, только сверив написанное с оплаченным, и работа эта возложена на нас. Так что хоть ты и будешь служить в десятке Сергея, но я постоянно буду направлять тебя в другие по необходимости. Понятно?

– Да. Теперь ясно, почему мой брат так настаивал на моем обучении чтению.

– Это хорошо. Главное помни: нечистые на руку люди будут тебя пытаться купить или запугать, но ты чести своей не урони и если служить будешь без огрехов, через год-два станешь десятником, а там, может, и до сотника доберешься.

Я, конечно, был еще молод, но все же не вчера родился и прекрасно понимал, что начальник мой, как говорится, «мягко стелит да жестко спать придется». Десятником, может, он меня еще и сделает, но сотником или хотя бы пятидесятником мне не стать, так же как не взойти солнцу на западе – худородные на такое претендовать никак не могут. Стараясь не выдавать своих мыслей, я одобрительно кивнул: в конце-то концов, получить в подчинение десяток дворян тоже очень хорошо при моем происхождении. Сотник посмотрел на меня и, удовлетворившись моей реакцией, сказал:

– Вот и замечательно. Теперь можешь идти в десяток, Сергей Петрович найдет тебе место для жилья, а заодно расскажет все подробности службы.

Поклонившись Макару Владимировичу, я повернулся и направился к выходу, не без труда преодолел спуск по темной лестнице и вышел на освещенную утренним солнцем улицу, где меня ждал Иванко с нашими лошадьми. Подойдя к нему, я вкратце поведал о нашем с сотником разговоре, и мой товарищ, по совместительству холоп и учитель, оказался удовлетворен услышанным и похвалил меня, как водится у него, немногословно. Закончив делиться впечатлениями, я оглянулся вокруг и увидел, как Ждан, стоя у ворот, разговаривает с десятником (кажется, его звали Фома), который давал последние наставления:

– …значит завтра, после утрени придешь сюда вместе с боевым холопом, и я подробнее посвящу тебя в работу, а пока иди с Игнатом, и он покажет дом.

– Хорошо, до завтра.

– До завтра. И не опаздывай.

Закончив разговор, Ждан пошел через ворота в сопровождении одного из стражников на посад, и я, недолго думая, поспешил за ними. Проходя через арку ворот, я кивком головы поприветствовал десятника, заметив стоявшего немного в стороне целовальника: упитанного и хорошо одетого мужика с бумагой и чернилами, человека, который вряд ли знает, что такое бедствовать при его-то работе. Не задерживая более внимания на сих достойных людях, я проследовал своей дорогой, нагнав друга в конце моста, перекинутого через ров.

– Ну как тебе начальство, Ждан? – спросил я.

– Сотник какой-то странный. Почему он сразу не представился? Выставил нас какими-то шутами. А вот десятник ничего, веселый дядька – рассказал, как на днях крестьянин пытался рыбу в портках пронести без уплаты мыта. Этот недоумок привязал ее к ногам и думал, что никто не заметит, а когда все выяснилось, около получаса стоял у ворот с голой задницей, веселя проходящих мимо людей.

– Да-а, действительно глупо поступил. Ясно же, что рыба будет вонять так, что только безносый не учует, хотя, возможно, он сам таким и был! – рассмеявшись, сказал я.

– Можно тише говорить? – отозвался провожавший Ждана служивый, если не ошибаюсь, по имени Игнат.

– Извини, не думал, что тебе это неприятно, – ответил я.

– Да при чем здесь это? Просто я вчера был на свадьбе брата, а сегодня голова болит, ну сами понимаете.

– Понятно. А что, на службе выходные бывают? – спросил Ждан.