Со своим первым мужем, писателем Михаилом Осоргиным, Рахиль Григорьевна уже давно рассталась, но продолжала носить его фамилию, так как развод не был официально оформлен. Однако, говоря о Николае Васильевиче и Рахили Григорьевне, знакомые обычно называли их «Макеевы».
19
Письмо от 20 декабря <1931 года> в [Khazan, Weissblei 2022: 163].
20
Письмо от 3 февраля <1933 года> в [Ibid.: 230–231].
21
Nina Berberova Collection. B. 5. F. 66.
22
Ibid.
23
Ibid.
24
Ibid.
25
Ibid. Рахиль Григорьевна явно не собиралась расставаться с Макеевым, хотя их семейная жизнь была давно далека от идеала. См. дневниковую запись В. Н. Буниной: «[Рери] стала вить гнездо с нелюбимым, да не чувствуется, чтобы и Никуша <Макеев> очень пылал к ней. Раздражение взаимное, и только квартира их примиряет». Цит. по: [Khazan, Weissblei 2022: 57].
26
Письмо от 26 июня <1933 года> в [Ibid.: 250].
27
Nina Berberova Collection. B. 5. F. 66.
28
Ibid.
29
См. запись Ходасевича от 5 ноября 1932 года: «К Нине (ужинал). С ней в Napoli и в Джигит (Бахрах, Смоленский, Милочка, Фельзен с сестрой, Гринберги, Рубинштейны, Эйснер, Ладинский, Мандельштам…)» [Ходасевич 2002: 202]. См. также дневниковую запись Берберовой за тот же день, в которой упомянуты те же рестораны и те же имена. Эти записи указывают на то, что речь, скорее всего, идет о предпринимателе и меценате Анатолии Моисеевиче Рубинштейне, фамилия которого часто упоминается в дневнике Берберовой, зашифрованная (с середины октября 1932-го по начало марта 1933-го) как «Р.» или «Ру.». Похоже, что с этим романом связано внезапное благополучие Берберовой, пришедшееся как раз на это время. Оно проявилось, в частности, в том, что на банкете «Современных записок», состоявшемся 30 ноября 1932 года, Берберова была одета с необычной для нее роскошью: «Я купила себе для этого банкета белое вечернее платье до полу, первое в жизни платье до полу, с ярко-красной накидкой, и красные шелковые туфли…» [Берберова 1983, 1: 331]. Характерно, что эта деталь не ускользнула от внимания Осоргиной. В письме В. Н. Буниной она описала этот вечер так: «Дамы в вечерних туалетах (Берберова в шикарном белом бальном платье, с красной бархатной пелериной, заколотом на плече букетом красных роз, и в красных туфлях), мужчины в смокингах» (Письмо от 1 декабря <1932 года> в [Khazan, Weissblei 2022: 219]).
30
Nina Berberova Collection. B. 5. F. 66.
31
Прибыв на место, Рахиль Григорьевна сразу же написала Буниной: «Верочка, дорогая, в конце концов попали в Нормандию, к морю. Я была так разбита, и в Париже было так жарко, что решили бежать куда глаза глядят. Это всего 3 ч<аса> от Парижа. Сегодня приезжают Алдановы. Пробудем до конца месяца. Погода пока хорошая, и мы купаемся. <…> Н<иколай> В<асильевич> низко кланяется» (Письмо от 12 августа <1933 года> в [Khazan, Weissblei 2022: 255]).
32
Nina Berberova Collection. B. 5. F. 66.
33
Ibid.
34
Ibid.
35
Цит. по: [Поликовская 2014: 251].
36
Nina Berberova Collection. B. 5. F. 66.
37
Ibid. В письме Буниной от 21 октября 1933 года Осоргина описывает случившееся по-иному: «Итак, Вы уже знаете, что я покинула Н<иколая> В<асильевича> и что последней каплей, переполнившей чашу, была Берберова. О ней должна сказать, что если бы она была моей кухаркой, то вряд ли на одну хотя бы йоту ее поведение отличалось бы от того, к<а>к во всей это истории себя держала она. Н<иколай> В<асильевич> очень много плакал и просил вернуться, и даже грозил “перестрелять” всех тех, кто говорит, что она за него выходит замуж (это всем “по секрету” сказала она), но теперь уже поздно. Теперь она вспомнила сыграть Травиату и вчера уехала с Claude Lorrain, но я уж не вернусь к Н<иколаю> В<асильевичу>… <…> Завтра Н<иколай> В<асильевич> возвращается из Испании и опять начнет меня мучить. Вообще, предстоит еще много неприятностей, но и это пройдет, к<а>к пройдет все остальное. Пока я живу у Авксентьевых». Цит. по: [Khazan, Weissblei 2022: 261].
38
Судя по письмам Рахили Григорьевны из Палестины, она, как ни странно, не держала на Макеева особого зла, а по-прежнему возлагала всю вину на Берберову. В письме М. В. и М. А. Вишнякам от 31 июля 1942 года Рахиль Григорьевна обвиняла Берберову в самых абсурдных грехах, а именно в том, что она «чрезвычайно охотно сотрудничала с Кремлем в 1919–20 годах, и… быстро переменила свои убеждения, когда попала в Париж». Цит. по: [Khazan, Weissblei 2022: 379]. Неудивительно, что слухи о пронемецкой ориентации Берберовой Рахиль Григорьевна приняла не без удовлетворения, выразив при этом надежду, что «Николай» их не разделяет [Ibid.].
39
В дальнейшем у Ходасевича и Ольги Борисовны сложатся с Макеевым и Берберовой исключительно добрые отношения. Во время предсмертной болезни Ходасевича Макеев навещает его, чередуясь с Берберовой, на правах родного человека. После смерти Ходасевича они начнут опекать Ольгу Борисовну самым нежным и внимательным образом.
40
Любопытно, что и в данном случае Берберова следует установленной Ходасевичем модели. Как замечает публикатор «Камер-фурьерского журнала», реакция Ходасевича на уход Берберовой «постулируется» не столько «словом», сколько «способом организации страницы. Запись [“26, вторник. В 5 ч. 10 мин. Н<иник> уехал”] отделена от остальных двумя чертами и огромным пробелом – после нее страница пуста. <…> Конец и пустота – зримый образ предельно выразителен и вполне адекватен внутреннему состоянию» [Демидова 2002: 18].
41
По сравнению с оригиналом я обнаружила только два расхождения с соответствующим фрагментом «Курсива». Берберова убрала свои рассуждения о том, что Ходасевич, по ее мнению, чувствовал в связи с предстоящей кончиной, видимо, сочтя их слишком «беллетристичными»: «Когда я видела его и говорила с ним, мне казалось, что он готовится в очень далекое, совершенно одинокое, совсем ему сейчас еще не нужное, грустное, трудное, вечное путешествие…» (Nina Berberova Papers. B. 52. F. 1161). Кроме того, Берберова несколько изменила самый конец своей тогдашней записи. Рассказав, что после похорон Ходасевича «человек десять» зашли в кафе рядом с кладбищем, чтобы помянуть покойного, Берберова добавляла: «И было такое чувство, что он с нами» (Ibid.). Вместо этих достаточно банальных слов в «Курсиве» появилась нейтральная фраза: «Присманова плакала» [Берберова 1983, 2: 430].
42
Письмо от 2 августа 1935 года. Цит. по: [Бунин 2010: 47].
43
