Удивительно пусто и тихо
За гардинами в спальне твоей.
Отдалённое колкое лихо
Затупилось о груды камней.
Абажур раскалённый в полоску.
Чая горького полный стакан.
Удивительно серо и плоско
На экране брюзжит Петросян.
Всё прошло или просто застыло,
Как в желе ледяном желатин.
Удивительно острое шило
Отрядил в разум твой никотин.
Гнёшь картон, мастеришь оригами.
Ворох писем в сети не прочтён.
Удивительно странный регламент:
Вечер, спальня, крадущийся сон.
«У времени есть лица…»
У времени есть лица,
Есть свой коварный план.
На выдуманных спицах
Ночь вяжет циферблат
И каждому пропишет
Непрошенный сюрприз.
На мхом поросшей крыше —
Антенн корявых визг,
А ты лежишь в кровати
На пятом этаже,
И утром тебя схватит,
Проспавшего уже,
За тёплое запястье
Дежурный в доме звук.
Придёт пропитый мастер,
Возьмёт кран на испуг
И ржавым ароматом
Окучит коридор.
Опять спешишь куда-то,
Торопишься, как вор,
Исчезнуть из квартиры
К неясным рубежам.
Вокруг – туман и сыро,
И город плотно сжат
В кольцо не тех событий,
Которых ты желал.
Диктует время скрыто
«Цистерны памяти полны…»
Цистерны памяти полны.
В резервуарах злоключений
Сквозь толщу прошлого видны
Ростки несломленных растений.
Тюльпанов дружный хоровод
Под града утренним обстрелом
Любовью топит майский лёд
В саду весеннем белом-белом.
В мазках парящих алычи,
Над изумрудною дорожкой,
Где ненасытные грачи
Играли днём с соседской кошкой,
Ты спал в сплетённом гамаке
Среди шмелей и пчёл жужжащих,
Как будто в сорванном листке,
Забытый всеми в тёмной чаще,
Дремал под веером берёз,
И по застенчивой поляне
Катился плавно под откос
Вагон твоих воспоминаний.
«А помнишь парк, луны рожок…»
А помнишь парк, луны рожок
Над фейерверком дискотеки?
Я рифмой сердце твоё жёг
Под синтезаторные треки.
Ходили в джинсах. Комсомол
Одобрил пышные причёски,
И фарцевал диджей хромой
Парфюмом польским и литовским.
Была ты сладкой западнёй,
Конфеткой в импортной обёртке.
Не для меня и не со мной —
Для плотно сбитой дружной горстки.
Куда потом исчезла ты,
С каким ковбоем ускакала?
Сменились музыка и ритм,
Страны поруганной не стало.
Всё в том же парке новый век.
Тебя увидел на рассвете:
Гребёшь лопатой мокрый снег —
Принцесса в стёганом жилете.
Взял кофе, молча посмотрел
Вослед твоей большой фигуре.
Такой вот скомканный удел,
«Остаются красивые шрамы…»
Остаются красивые шрамы
На воспрявшем от боли лице,
Будто роспись под сводами храма,
Штамп резной на печном изразце.
Будто сам гениальный Кандинский
Наложил на тебя макияж,
И блестишь ты на улице льдистой,
Как подсвеченный солнцем витраж.
Не побитый презрительным градом,
Но слегка повреждённый судьбой,
Все рубцы ты несёшь как награды
И уносишь болезни с собой.
И не ждёшь ничего на рассвете,
Только жаждешь прохладной воды.
Новый шрам твой никто не заметит
Утром ветреным, снежно-седым.
«Ты пьян слегка сегодня солнцем…»
Ты пьян слегка сегодня солнцем,
И выпить хочется ещё
Воды из чистого колодца,
В который лик твой помещён.
Ты разукрашен кистью Мунка,
Но на мосту не заорёшь.
Под тучи сивую форсунку
Подставишь руки, хлынет дождь.
Чего желать тебе, дружище,
На том загадочном мосту?
Добра от ливня ты не сыщешь
И здесь любовь найдёшь не ту:
Не вдохновлённую подругу
Твоим возвышенным мирком.
Не бойся, шествуй без испуга
По трапу в лязге городском.
Держись за поручень короткий
И не смотри сквозь страх назад.
Ты пьян слегка – и пьян от водки,
А рядом волны шелестят.
«Мракобесит в сырой подворотне сквозняк…»
Мракобесит в сырой подворотне сквозняк.
Лист кленовый, к асфальту прибитый,
Как придуманный кем-то досадный пустяк,
Веселится на клумбе забытой.
Карусель будто флюгер дрожит на ветру.
У ворот – клевер, сети бурьяна.
Начинал с центра поля ты эту игру,
По траве бороздил океаны
