С разноцветным мячом, в трудовых синяках,
В разрисованной мятой футболке.
Был Стрельцовым на мокрых, тяжёлых полях,
Блохиным виртуозным и бойким.
Сколько схлынуло в прошлом недетских страстей,
Суеты в озорном беспорядке!
Подойди к тем воротам и снова забей
В правый угол чуть ниже девятки.
«Мартом хлипким, раскатистым мартом…»
Мартом хлипким, раскатистым мартом
Вдоль бегущих навстречу ручьёв
Ты идёшь с недочитанным Сартром
И на что-то уже обречён.
Будто ранний, дрожащий подснежник,
Вылез ты из холодной земли.
Спал под домом у юной черешни,
А проснулся в туманной дали
Среди мутных, застывших пейзажей
В ожидании чуда весны.
Не нашёл ты ни моря, ни пляжа —
Только ров у высокой стены,
Да ещё разглядел часового
В башне замковой сторожевой.
Из старинного лука тугого
Целил он в тебя и тетивой,
Усмехаясь, поигрывал. Щурясь,
Повторял дикой жизни закон.
Мартом тем в разыгравшейся буре
Выжил ты, хоть и был обречён.
«Осколки вазы всё же склеил…»
Осколки вазы всё же склеил,
И вышел авторский сосуд.
В нём замерещились аллеи,
Цветы туманные растут.
Надломан грифель карандашный.
Надорван лист календаря.
Что завтра сбудется – неважно.
Сегодня день прожит не зря.
Всегда на гоночном пределе.
Рихтуешь крылья, будто жесть.
То взлёт был, может быть, паденье,
Но точно гнал на вираже.
Лупили гроздья облепихи
В окно горячего купе.
Зато теперь ты гонщик тихий.
Дымит испуганный мопед.
На свалке – треснувший спидометр,
И обнулён километраж.
Литые диски – в мутном хроме.
Пустой, заброшенный гараж.
«Воскресный день в нескучном зоопарке…»
Воскресный день в нескучном зоопарке.
Искристый, вдохновляющий фонтан.
Под солнцем безалаберным и жарким
Потеет взаперти орангутанг.
Берём по соку. Томные верблюды
Жуют спросонья мятую траву.
Сквозь тщательно удобренные груды
Две грязных бегемотихи плывут.
Решётки, клетки, крепкие вольеры.
Восторженный, щенячий детский крик.
А хочешь, по неброскому примеру
Ты будешь, как примат тот, многолик?
Попросишь у клиентов шоколадку,
Исполнишь отработанный кульбит.
Пока ты скачешь искренно и складно,
Никем ты не обижен, не забыт.
Уснёшь на утрамбованной соломе
И утром разомнёшься, как атлет.
Папаша – самодеятельный комик —
Метнёт в тебя остатками конфет.
Ну что же, в тонком фантике награду
Приму и проглочу её с трудом.
Схвачу мужчину, брошу за ограду.
«Горят лепестки традесканции…»
Горят лепестки традесканции
За жарким вокзальным окном.
Вот поезд, и вот твоя станция,
И рядом твой брошенный дом.
Стоит на перроне асфальтовом
Напичканный снедью киоск.
На клумбе в убранстве фиалковом
Раскинулся бархатный лоск.
Постой, задержись на мгновение
У входа в прохладный тоннель.
За ним – круговое движение
И города громкого трель.
А здесь, на ступеньках раскрошенных,
Ты всё ещё тот пассажир,
Которому хочется в прошлое,
В волшебный, придуманный мир,
К глубоким сосудам, наполненным
До края кристальной водой,
Подсвеченным брызгами молнии,
Луной до поры молодой.
Напьёшься целебного чая ты
И в душный войдёшь переход.
И следом какой-то отчаянный
Багаж твой, смеясь, понесёт.
Предложит такси жёлто-белое,
Применит лояльный тариф,
А ты сквозь усталость недельную
Поймёшь, как твой город красив.
«Забрось блокнот и не пиши…»
Забрось блокнот и не пиши.
Усни, зарывшись под подушку.
Как хорошо лежать в глуши
Под одеялом непослушным!
Ночами ты медузы блин,
И сны в твоём кинотеатре
Болтают в сказочной дали
Тебя отверженного. Вряд ли
Всплывёшь во тьме из-под воды.
Храп за стеной привычней стужи.
Горбатый кит, ломая льды,
Тебя, играясь, отутюжит,
И будешь гладким, как янтарь,
Под романтическим наркозом
Киту огромному под стать
Крушить торосы в дивной позе,
А утром мягкая волна
Пустой причал тебе укажет.
Проснёшься, вброшенный из сна
На простыню пустого пляжа,
Где за пригорком через край
Льёт город жизнь на тротуары,
И где раскачанный трамвай
«В скользящем шорохе небес…»
Алексею
В скользящем шорохе небес,
Трамвая раннем песнопеньи
Сентябрь разносится окрест,
И не хватает нам терпенья.
Спешим куда-то сгоряча,
Почти летим на ближнем свете,
Как штурмовая саранча
