Листву резным укусом метит,
Стираем толстый каучук
На пыльных в ромбиках подошвах
О грунт непрошенных причуд
И оставляем что-то в прошлом,
Ещё реальном и живом,
Но безвозвратно отдалённом.
В нём, будто в море штормовом,
Исчезли близкие невольно,
И нам осталось только ждать,
Что наконец наступит вечер,
Не день сурового суда,
А миг той самой важной встречи.
«И в какой-то разлуке пространной…»
И в какой-то разлуке пространной
С несгораемым солнцем живёшь.
На земле копошишься туманной,
По морям беспокойным плывёшь.
Вброшен в ночи и дни грозовые,
А хотелось бы просто парить,
Раздавая с небес чаевые
Волонтёрам мятежной зари.
Пусть они разукрасят деревья
Изумрудом весенних кистей.
Есть в природе такое поверье:
Если краше, то будет теплей.
Если чище, то станет светлее
На тропинках воспрявших садов.
Улетаешь? Ну что же, смелее.
Пролети над костром городов,
Над заползшим змеёю безверьем
В рукава твоих тёплых одежд.
Ты мелькнёшь в поднебесье, наверно,
Там, где воздух прозрачен и свеж.
«Цветёт твой кактус на окне…»
Цветёт твой кактус на окне —
В иголках матовое чудо.
Петляет мох среди камней,
Растёт берёза из-под груды
Забытых в поле валунов.
Дрожит на крыше подорожник.
Кувшинки кружится челнок,
Скользит по речке осторожно.
Забилась птица под карниз.
Засел лист вишни в паутине.
Старик, влекомый жизнью вниз,
Бредёт, пока во тьме не сгинет.
И ты посмотришь вслед ему,
Как уходящему актёру.
И сам проникнешь в эту тьму,
За небытья крутую гору.
«В подворотнях кирпичных материй…»
В подворотнях кирпичных материй —
Живописцев учебный этюд.
Из расщелин асфальтовых прерий
Незабудки в потёмках растут.
В мозаичных узорах калитка.
Призрак прошлого спит в простыне,
Барабанящей парусом хлипким
По отбитой мячами стене.
Стол дощатый, скамейка в бурьяне.
Остов ржавый футбольных ворот.
На помеченной цепью поляне
Запаркован бензиновый взвод.
По каким-то домам непонятным
Разошлись впопыхах игроки.
На деревьях, дрожащих невнятно,
Раскрывает весна лепестки.
Ты идёшь по тропинке, скользящей
Между клумбами стройных цветов.
Разрывают твой вечер изящно
Очертания школьных дворов.
Где-то тут, под трепещущим клёном,
Рисовал ты мелками звезду
На асфальте, как в чистом альбоме,
И летел сквозь ночную гряду
К удивительным дальним планетам,
Но вернулся в свой солнечный двор.
Не нашёл здесь друзей силуэтов —
Только детский игривый простор.
«Пред образом твоим…»
Пред образом твоим,
Пред масляным распятьем,
Стою, судьбой творим,
Стою один опять я.
Стою, читая стих,
Усыпан цветом вишни.
Хоть ветер праздный стих,
Меня почти не слышно.
Меня тут вовсе нет.
Я – пыль на поле битвы,
Истерзанный куплет
Возвышенной молитвы.
Стою, прильнув челом,
К намоленной иконе,
И тот, кто под стеклом,
Ни слова не проронит.
Но смоляной слезой,
В ночи мироточащей,
Он успокоит взор
Мой поздний и скорбящий.
Скажу вновь взаперти
Не «Харе» и не «Кришна»,
А «Отче наш, прости»
«Объять необъятное небо…»
Объять необъятное небо
Руками, а может, во снах.
Всё это нежданная небыль,
А может, дорога тесна,
Увиты репейником тропы
В твоих обречённых полях,
И кажется в сумерках, что ты
Над рощами куришь кальян,
Плывёшь в трансцендентном потоке,
Вплываешь в воздушный дацан.
Но сам ты воспитан на роке,
Прочёл сотни книг до конца,
Но мало их. Есть Гималаи,
Снегами прошитый Бутан.
Отправь свой конверт Далай-ламе,
Монахам на горный почтамт
И снова в разрушенный город
Вернись, как паломник к реке.
Ты жил здесь с реальностью в ссоре
И будешь здесь жить налегке.
«Картина в тёмном интерьере…»
Картина в тёмном интерьере,
В ветвистой патине багет.
Открыты в зал из спальни двери.
Тебя как будто в доме нет.
Есть шорох ветра на балконе,
Обложки книжной перелив.
В углу на сгорбленной иконе
Лик Серафима молчалив.
Молчишь и ты. Бормочут краски,
Плывут слоями, как слеза.
Сказать бы что-то, но напрасно
